Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя - Аксеничев Олег - Страница 37

Стрелец Антон Маталыгин был схвачен на подъезде к Москве, отвезён в пыточную Опричного дворца и во всём признался. После чего побит кнутом и, по вырыванию ноздрей, сослан на вечное поселение в Бобруйск.

Иван Васильевич ещё больше уверовал в необычные способности и силу иноземного волхва.

Сам же Бомелий не пожалел, что передал кошель с золотыми флоринами гонцу Московской компании, намного опередившему неспешно двигавшийся через северные русские земли посольский обоз и передавшему лекарю письмо с важной информацией.

Подписано письмо было просто: «МАВР».

На ком вина за прегрешения таких, как Басмановы? Не на царе ли, не сумевшем разобраться в людях, предугадать, как изломает души безграничная власть опричника?

Можно ли предсказать будущее, чтобы управлять им?

Священники только мотали головами, говоря, что неисповедимы пути Господни.

И лишь Елисей Бомелий, кто по ангельскому благословению, как считал государь, снял клеймо бесчестия с опричного братства, снова взялся помочь.

— В желании увидеть будущее нет ничего богопротивного, — шептал иноземец русскому царю. — И Иисус предсказывал! Помните, Петру на тайной вечере — «Ещё трижды не прокричит петух, как ты трижды предашь меня», да и Иуде...

Иван Васильевич кивал, вспоминая.

Был истово верующим. И как христианину не поверить доводам, опирающимся на Святое Писание?

Вот беда только, не понимал государь, что верит сейчас не слову Божьему, но домыслам и истолкованиям чёрного мага.

В слепой вере нет ничего хорошего. Умница Тертуллиан воскликнул когда-то: «Верую, потому что абсурдно!» Для этого надо понять абсурд. Надо думать и оценивать.

Уверовать в Бога — значит возвысить душу.

А Иван Васильевич уверовал в человека.

Посмотрим, что будет дальше.

   — Я знаю много способов для гадания и предсказаний. Но не все достойны вашего величества, — продолжал шептать Бомелий. — Вот, к примеру, чтение будущего по поведению либо внутренностям животных. Так, в императорском Риме предсказывали исход грядущей битвы, наблюдая за священными петухами. Однако уже почтенный Цицерон в трактате «О дивинации» утверждал, что языческие жрецы жульничали, по нескольку дней перед гаданием не кормили птиц, отсюда — и благополучный для Рима исход предсказаний.

   — От язычества близко к дьяволопоклонничеству, — заметил царь.

   — Истинно говорить изволил, государь! Не менее рискованна и астрология, занятие мудрое и часто дающее положительный результат, но... кто знает, от кого идёт вся эта мудрость. Не от лукавого ли? У французов есть такой астролог, Михаил де Нотр-Дам, предсказавший кончину одного из королей. И как знать, не была бы смерть монарха иной, если бы не слова астролога?

   — Опасное занятие!

   — Отвергнем мы и простонародные суеверия, распространённые, но смешные для человека образованного. Как крестьянки пытаются разглядеть лицо суженого в отражении на воде. Или истолковывают запомнившиеся сны...

   — Что же нам остаётся, лекарь?

   — Наука называет этот метод гиромантией. По повелению своего государя я берусь изобразить магический круг, а по его краю — написать буквы. Государь войдёт в круг и, с молитвой и моей помощью, будет введён в мистическое состояние, как библейские пророки, умевшие прорицать будущее. Я буду записывать, что скажет государь, и отмечать, у каких букв ваше величество изволит оступиться во время движений внутри крута.

   — С молитвой! — Иван Васильевич поднял указательный палец вверх. — Я — верный слуга Божий!

   — Грех даже сомневаться в благочестии вашего величества!

Бомелий низко кланялся, пряча довольный блеск глаз.

Гиромантией решено было заняться после вечерней молитвы, уже затемно.

В престольной, за троном, скрытая плотной занавесью, была низкая дверь, а за ней — лестница вниз, в подклеть без окон, оставшуюся по приказу царя пустой.

В подклеть вела ещё одна дверь, от караульного помещения, где всё время находилась полудюжина стрельцов.

Вот и вышло, что Бомелий пришёл в подклеть со двора, простым смертным, а Иван Васильевич сошёл сверху, как небожитель на землю.

Принесённые факелы нарисовали на противоположных стенах неровные пятна света. На их фоне очертания двух мужских фигур, облачённых в тёмные длинные одеяния свободного кроя, казались таинственными и зловещими.

Царь, принёсший с собой саблю, не без сомнений передал её чернокнижнику.

Нельзя придумать лучшего времени и места для убийства. Бомелий мог зарубить оставшегося без оружия государя и скрыться из города раньше, чем будет замечено исчезновение Ивана Васильевича.

Но — значит, на то воля Божья. Значит, прогневал Господа!

О том, что иноземец, беспрекословно пропущенный стражей в царский дворец, мог быть опасен для государя, думал той ночью не один человек.

Опричный боярин Умной-Колычев невзлюбил пронырливого и жестокого иноземца с первых дней, как тот был представлен царю. Эти непонятные ночные бдения, перемены в поведении и внешности Ивана Васильевича...

Истинный подданный заботится о благе своего господина даже помимо его воли!

Умной навестил однажды дьяка Андрея Щелкалова и убедился, что не один испытывает беспокойство. А уж Щелкалов нашёл незаменимого в таких делах помощника — Григория Грязного, а значит, и лучших служителей Разбойного приказа.

Дождавшись, пока Бомелий закроет за собой дверь подклети, государевы люди неспешно пересекли полутёмный двор, подошли к стрельцам, стоявшим на страже.

Появление боярина Умного, набравшего немалую силу после новгородских событий, да ближнего к царю дьяка Щелкалова заставило стрельцов склониться в низком почтительном поклоне.

Задушевная улыбка вышедшего вперёд Григория Грязного — прижала к стене.

— Что бы ни увидели сегодня — молчать.

Лучшие приказы отдаются тихим спокойным голосом, без надрыва и эмоций. Грязной не грозил. Зачем? Обезображенные трупы, прибивавшие иногда к каменным опорам моста через Неглинку, переброшенного от Троицких ворот к Опричному дворцу, сбрасывались не отсюда, а от Кремля. Где, среди прочих, скромно примостился на углу Ивановской площади неприметный двухэтажный сруб Разбойного приказа.

Раки под мостом и без того жирные, и на корм к ним стрельцам не хотелось.

Да и не тати же ночные заявились к царскому дворцу, пусть и без приказа!

Снова открылась дверь в подклеть, но только один человек шагнул в тёмный проем.

Щелкалов и Грязной остались во дворе. Чтобы за стражей присмотреть: не ровен час, тревогу от излишнего усердия поднимут. И не в последнюю очередь, чтобы не шуметь излишне во дворце.

Умной разберётся, что происходит. Он из них — самый умный.

Боярин продвигался, проверяя путь ладонью по стене, в полной темноте.

Узкий проход закончился неожиданно, и Умной наткнулся грудью на дверь. Слава Богу, шёл боярин медленно, и петли не скрипнули. Через тонкую щель в проход скользнул луч неверного желтоватого света, и Умной услышал приглушённые голоса.

   — Государь, я несведущ в ваших письменах, изволь начертать вот здесь буквы своего алфавита. Да, надо стараться, чтобы расстояния между буквами хоть примерно совпадали. Как наши шаги, что в математическом приближении одинаковы...

Бомелий говорил на латыни, а какой дипломат в те годы не понимал языка древних римлян? Умной обратился в слух, осторожно прижавшись к дверной щели.

   — Готово, лекарь. Что дальше?

Голос Ивана Васильевича серьёзен и значителен. Они пишут? Что именно?

За последние дни не было оглашено ни одного государева указа. Значит, иноземец помогает Ивану Васильевичу вершить государственные дела? А по Сеньке ли шапка?!