Волчья дорога (СИ) - Зарубин Александр - Страница 23

— Tempora mutantur, et nos mutamur in illis. Все течёт все меняется, — проговорил собеседник чуть грустно.

Невысокий, узкоплечий человек средних лет. Вроде ещё молодой, но редкие волосы и высокий, в залысинах, лоб делал его куда старше. Глаза прятались за двумя кругляшами толстых стекляшек, сцепленных стальной полосой на носу. Майстер Карл Хазер, писарь городской ратуши. Или господин штадтшкрибер Мюльберга, если обращаться к нему церемонно, по-должности.

— Увы, господин капитан, но всё в этой жизни меняется. Не всегда к лучшему и не всегда вовремя, но всё, — говорил майстер, задумчиво перебирая предметы на большом письменном столе. Тёмное дерево, протёртое, но чистое сукно, три чернильницы в ряд, аккуратно очиненные перья, стопы белой бумаги. Всё лежит на месте, ровно, в линию, как солдаты на генеральском смотру.

— Юноши переменам радуются, старики ворчат, а мы с вами … — собеседник сверкнул на капитана круглыми стеклами, предлагая капитану разделить с ним философские мысли. Капитан кивнул. Рутинные дела он уже решил, неизбежные бумаги — квитанции на постой, пропуска на рынок и прочую канцелярию — подписал. Подписал, заверил, да и остался у писаря — поговорить, благо господин Хазер был человек не занятой, гостеприимный, глинтвейн горячий, а зима осталась за высокими окнами ратуши. Они с писарем засели в маленькой комнате. Или кабинете, как шутил писарь, намекая на скромные размеры комнаты на втором этаже. С первого,через полуоткрытую дверь, доносился глухой, плещущийся гул. В высокой зале, под колоннами толпился народ, что-то продавали, покупали, обсуждали — степенно, важное и неважное вперемежку. На третьем царила тишина. Там заседал городской совет и резные двери не выпускали во внешний мир ни звука. Мелодичный звон перекрыл гул голосов на мгновение. Вверху, на башне пробили часы. Из приоткрытого окна донеслась с улицы пьяная песня. “alles for kaiser Ferdinand whol”. Яков усмехнулся, поворачивая к собеседнику голову:

— Мои орлы. Кое-что все в этом мире всё-таки не меняется.

Майстер Хазер глянул в окно, отвернулся и грустно кивнул в ответ. Его тонкие пальцы машинально пробили по столу в ритм пьяного припева. Круглые стекла свалились с его лица. Писарь ловко поймал их в воздухе, протёр переносицу — железная прищепка натёрла нос до крови, поморщился и надел их обратно.

— Не знаю, капитан, не знаю. Перемены везде. И у нас, в городе и у вас. Как бы не ворчали о старых днях, но они идут. И если бы к лучшему... — опять вздох... — когда пришли известия о мире, все обрадовались, думали впереди покой и порядок, а получилось.... — писарь скосился на дверь — закрыта, повернулся к белёной стене, на что-то нажал. Беззвучно откинулась в пазах потайная дверка.

«Хитро сделано, я бы не нашёл» — подумал было капитан.

Из тайника на свет показалась пузатая бутылка и стакан

— Не хотите? — предложил ему писарь, закрывая тайник.

Яков кивнул. Где-то за окном глухо прогремел одинокий выстрел. Писарь чуть вздрогнул, выставляя стаканы на стол. «Опять мои», — лениво подумал Яков, прикидывая, какую бы пакость бузотерам учинить начальственной властью.

— Перемены у нас в городе, господин капитан. Прямо-таки пугающие перемены

«Уж слишком он меня обхаживает. Бандиты у них что ли на дорогах завелись? Какой-нибудь дикий барон, с которым не может справится стража». Такое случалось иногда. Капитан был, в общем, не против небольшого крюка на пути и небольшой стычки, особенно если она оплачивалась. Сейчас, а не когда-нибудь, как императорская служба. Только надо будет найти предлог сержанта сюда послать. Писарь выглядел человеком опытным, но Пауль Мюллер сумеет получить с него настоящую цену. Внезапно, по коже пробежали мурашки. "Что-то не так", — царапнула разум шальная мысль. Яков прислушался. Гул голосов снизу стих, тягучая тишина плыла по каменным сводам. Тишина и мерный стук шагов под какое-то звяканье.

— Что это? — спросил он

— Те самые перемены, — писарь поднял уголки губ в бледной улыбке. Сверкнув стекляшками, скатились с его носа очки. Заскрипела лестница.

Капитан встал, развернулся и шагнул за дверь. И столкнулся лицом к лицу с поднимающимся по лестнице человеком. Высоким, со странно-неподвижным лицом и рядами серебряных монет, нашитых на куртку. Монеты звякнули при шаге — льдистым, серебряным звоном. Скрипнула лестница под сапогом. На очередном шаге "Серебрянный" поднял голову и посмотрел капитану в глаза. Яков усмехнулся и опустил руки — на пояс, поближе к эфесу шпаги.

— Это Ваши солдаты в городе? — коротко бросил «серебрянный». Ни один мускул на его лице не шевельнулся сверх необходимого.

— Мои, — так же коротко ответил капитан, вспомнил про вежливость и добавил:

— С кем имею честь?

— Конрад Флашвольф, дознаватель городского суда. И ваши люди меня обстреляли.

По неписаным правилам штатского полагалось сейчас осадить, чтобы знал место. Капитан порылся в памяти в поисках подходящей цитаты из маршала Валленштейна. Или Торстентона. Или ещё кого генералов этой войны, прославленных, но крутых и далёких от гуманности. Не нашёл, извинился про себя и начал импровизировать:

— Простите, майстер Лазарь...

— Конрад.

— Либо вы Лазарь, воскресший из мёртвых, либо стреляли не мои. Мои не промахиваются.

Капитан отвечал как подобает — вежливо, с приличной моменту улыбкой. А про себя прикидывал, сколько лишних нарядов получит от Якова горе-стрелок: за драку, за оружие в городе, за то, что заставил капитана говорить разные мерзости. А ещё и улыбку на лице держать — за неё отдельно.

— Осторожнее, герр капитан, пожалуйста, — услышал он сзади взволнованный шёпот штадтшкрибера, — майстер Флашвольф действительно дознаватель городского суда… и знаменитый охотник за ведьмами...

Яков пожал плечами, но мысленно добавил к списку еще десяток нарядов — за отвратную стрельбу.

— Охотник за ведьмами?

Дознаватель провёл ладонью по рукаву — левому. Мелодично прозвенели друг о друга монеты.

— Кельн, — бросил он, как будто это что то объясняло. Потом опять:

— Бамберг, — Якова передёрнуло при последнем названии.

— Бамберг? Ваши там сожгли больше тысячи человек.

— Законно. По приговору суда.

— «Северный лев» так не считал. Он выгнал вас в шею оттуда.

(Кличка Гюстава-Адольфа, короля Швеции. Убит в бою при Люцерне, лет за 15 до описываемых событий)

— Нечестивец мёртв. Поразил господь пастыря и рассеялись овцы. Ибо сказано — не потерпи в доме своём ни блудника, ни ворожеи.... — дознаватель сделал паузу, поймал взгляд капитана. Глазами, холодными, как зимняя хмарь. И продолжил... — ни нечестивца.

— Вы цитируете библию, как дьявол, майстер Флашвольф. Криво и невпопад, — ответил капитан.

— Глупо спорить о библии с еретиком. А с юристом о законах, — рука дознавателя дёрнулась к эфесу клинка на плече. Старинного солдатского цвайхандера с широкой прямой крестовиной.

— Умоляю Вас, господа, только не здесь, — запричитал из-за спины встревоженный донельзя писарь.

Дознаватель еле заметно кивнул, развернулся и пошёл прочь. К дверям зала советов. Капитан проводил его взглядом . Майстер Хазер вздохнул, виновато развёл руками и присел за свой стол. Кругляшки стёкол опять упали с его лица — поймал, водрузил, поморщившись, на место, вздохнул и сказал:

— Вот это и есть наши перемены, капитан. А мы надеялись... когда объявили мир — мы и вправду надеялись на лучшее. А пришёл он, майстер Конрад Флашвольф. Лицениат права, экспертус ведовства и демонологии и прочее, прочее, прочее. Страшный человек, между нами. Видели монеты, на куртке? Он нашивает новую всякий раз после ареста. Каждый талер — чей-то приговор. Он приехал в город с почтовой каретой, той же что привезла мир. Приехал сам, неведомо откуда, неведомо зачем. Но люди в городе начали слушать его, раскрыв рот, все, от бургомистров, фогта и епископа, до последнего чистильщика на улице. Конечно — знаменитый охотник, волшебный меч — видели клинок за спиной? Майстер не расстаётся с ним никогда. Говорят, этот меч действительно убивает чудовищ. И, когда майстер дознаватель начинает говорить — его слушают. А говорит он страшные сказки. И увы, напугаться людям куда проще, чем подумать. И поверить в то, что сосед спутался с нечистым и летал на шабаш — проще, чем в то, что у него дом богаче, ибо руки прямее. Вот и пошёл славный город Мюльберг писать майстеру дознавателю — друг на друга, сосед на соседа. Доносы не разглашаются, обвинение тайное, свидетелей не объявляют. Арест, пытка, признание, приговор. Лучше не придумаешь, если надо отправить на тот свет вредную тёщу или ненужного наследника.