Плач - Сэнсом К. Дж. - Страница 143

— Джозефина сказала, что вы больше не сердитесь, сэр.

— Да, Тимоти, — сказал я срывающимся голосом, — я был не прав, держа на тебя обиду так долго. А то, что сказал Мартин Броккет, — неправда. Он уходит от нас не по твоей вине. Ты в порядке?

— Да, сэр. — Подросток посмотрел на меня, а потом на Николаса, стоявшего в дверях у меня за спиной. — Но с вами что-то случилось, сэр?

— Это ничего. — Я положил руку на плечо Тимоти, маленького, худенького и грязного, и подумал: хотя бы его я не потерял. Из всех тех, чьи жизни были вырваны кознями короля и Пэджета, эта была наименее важной — по крайней мере, для них, но не для меня. Не для меня.

У дворца Уайтхолл в шесть рядов стояла толпа. Люди заняли места по обе стороны дороги, до Чаринг-кросс и дальше, вдоль Кокспур-стрит. Некоторые говорили, что люди выстроились до самого Виндзора. Все закутались в свои самые теплые одежды: небо было ясным, но стоял сильный мороз, лужи посерели и замерзли, а с востока дул резкий ветер. Люди победнее ежились от холода и горбились в своих кожаных камзолах или потертых кафтанах, но не уходили, полные решимости посмотреть на зрелище.

Я надел свою толстую, на меху, робу, но без золотой цепи: в конце августа я вернул ее ювелиру. Да и на этой королевской церемонии не было центральной фигуры, на которую надо было бы произвести впечатление. Король Генрих VIII умер, и сейчас должна была начаться похоронная процессия.

Было известно, что во время короткой поездки в Гилдфорд в сентябре король тяжело заболел — и так до конца и не выздоровел. В декабре ему снова стало хуже, и в конце января он умер. Сплетникам в судебных иннах было что перемалывать языком в последние месяцы. Как всегда, было трудно отличить правду от домыслов, но в большинстве люди соглашались, что осень оказалась триумфальной для религиозных радикалов: епископ Гардинер публично получил от лорда Лайла оплеуху в Тайном совете, и король в последние недели перед смертью отказывался его видеть. Мне казалось это логичным: консервативная партия сделала ставку на то, что королеву признают виновной в ереси, и на успех миссии Бертано. Оба замысла провалились, и король, зная, что умирает, повернулся к тем, кто обеспечил бы для его сына верховенство короля над Церковью.

В декабре герцога Норфолкского и его сына графа Суррейского внезапно арестовали: графа обвинили в противозаконном включении королевского герба в свой собственный. Парламент применил Акт о лишении прав состояния и приговорил обоих к смерти за государственную измену. Молодого графа в январе казнили, и Норфолк, архиконсерватор, тоже взошел бы вслед за ним на эшафот, не умри король накануне казни. Мне все это дело казалось сфабрикованным — такие штуки Генрих VIII проделывал и раньше, чтобы избавиться от Анны Болейн или Томаса Кромвеля. А теперь оставшийся в живых старый герцог сидел в Тауэре.

Говорили, что, умирая в Уайтхолле, король вызвал к себе архиепископа Кранмера, но когда тот прибыл, Генрих уже лишился речи. А когда прелат попросил его сделать знак, что он умирает в вере в Христа, тот смог только сжать ему руку. Ни исповеди, ни соборования. Его смерть — возможно, от несчастного случая — могла вызвать радость у протестантов. И все же, что удивительно, король в своем завещании велел отслужить над своим телом традиционную заупокойную мессу. В своей смерти Генрих оказался столь же непоследоватеен, как и в жизни.

«Vive le roi[44] Эдуард Шестой!» — так герольды объявили нового короля, этого худенького мальчика с прямой спиной. В новом Совете, который Генрих VIII незадолго до смерти назначил своим завещанием, чтобы править Англией до совершеннолетия Эдуарда, главенствовали те, кто ассоциировался с протестантским делом. В нем присутствовали лорд Лайл и граф Эссекский, брат Екатерины Парр, а также те, кто держался середины и менял курс в зависимости от перемены ветра. Пэджет остался государственным секретарем, и Ризли по-прежнему числился в Совете, как и Рич. Все склонялись к курсу, избранному королем Генрихом напоследок. Кроме епископа Гардинера — он остался кипеть бессильной злобой на втором плане. Говорили, что скоро грядет радикальная реформа религии.

В стане реформаторов Сеймуры взяли верх над Паррами. Екатерине Парр, вопреки ее надеждам, регентство не досталось. Теперь она была всего лишь вдовствующей королевой, а протектором молодого короля Совет сразу же назначил Эдварда Сеймура, лорда Хартфорда. Теперь он сидел во главе стола на заседаниях Совета, куда ввел и своего брата Томаса.

В воздухе витали всевозможные слухи: что завещание короля подправили после его смерти, что Хартфорд сговорился с карьеристами вставить туда пункт о «невыполненных дарах» от короля, и этот пункт позволял новому Совету даровать им титулы, запечатлев их преданность в камне. Определенно появилась новая поросль пэров — Ричард Рич получил поместье Лиз в Эссексе и назывался теперь лордом Ричем Лизским. Но что случилось в последующие дни после смерти короля, точно и достоверно никто не знал и, наверное, никогда не узнает.

Присутствие на похоронной процессии официально поощрялось, но никого не принуждали. Большинство в огромной толпе вроде меня пришли, я думаю, чтобы засвидетельствовать окончание эпохи. Люди помоложе не знали никакого другого правителя, а я лишь смутно припоминал, что когда мне было семь лет, моя дорогая мамочка сказала мне, что король Генрих VII умер и на трон взошел второй Тюдор.

Я весь дрожал и растирал руки в перчатках. Дворец Уайтхолл напротив был тих и пуст — процессия должна была отправиться от Вестминстерского дворца южнее. Филип Коулсвин, стоявший рядом со мной, сказал:

— Да, день холодный, но, возможно, теперь придут дни истинной религии.

Николас с другой стороны от меня пробормотал:

— Снежные дни, судя по ветру. — Его линкольнширский говор растягивал гласные.

— Да, — согласился я. — Пожалуй, ты прав.

В последние месяцы юноша был моей опорой. В конторе он работал с новой энергией и рассудительностью, выполняя многое из того, что раньше делал Барак. Несмотря на то что за ним требовался надзор и он бывал слишком высокомерным с некоторыми менее благородными друзьями Джека среди клерков и стряпчих, Овертон быстро учился. Он еще совершал ошибки, как часто бывает с теми, кто быстро продвинулся, и приобрел определенную самонадеянность, которую нужно было осторожно исправить. Но под бравадой и непочтительностью я сумел разглядеть стальную сердцевину Николаса Овертона. Я не знал, как долго он останется со мной и даже почему он так мне предан. Возможно, после ссоры со своей семьей ему требовалось пустить где-то корни. Какова бы ни была причина, я был ему благодарен и сегодня пригласил его составить мне компанию на похоронной процессии.

Когда мы вдвоем подошли к Уайтхоллу, я увидел большую толпу юристов — их положение обеспечивало им место в первых рядах толпы к северу от огромных Гольбейновских ворот. Все они были в своих черных робах, и большинство надели капюшоны от холода. На мгновение они напомнили мне толпу монахов. При нашем приближении головы повернулись к нам. Я давно подозревал, что новость о моем аресте и появлении перед Тайным советом вышла наружу и вскоре стала темой сплетен, как и исчезновение Барака, известного в Линкольнс-Инн своим остроумием и непочтительностью. Я с формальной вежливостью кивнул тем своим коллегам, кого знал. Винсент Дирик с женщиной и тремя детьми рядом быстро взглянул на меня и отвернулся. Справа в первом ряду приветственно поднял руку и кивнул мне Уильям Сесил. Я кивнул в ответ, подумав, как удачно поступил Сесил в свое время, став секретарем графа Хартфордского, — теперь этот молодой человек становился влиятельным лицом в стране.