Прекрасная сторона зла - Белоусова Вероника Юрьевна - Страница 37

– Сто, – последний удар окончательно лишает меня сил. Больше не пытаюсь удержаться на ногах. Наручники больно врезаются в запястья, сдирая кожу, но это уже такие мелочи. Сознание выключается.

Не знаю сколько проходит времени, прежде чем я открываю глаза. Боль ощущается меньше, раны начинают затягиваться. Значит, организм не выдержал и сердце все-таки остановилось. Разлепляю веки, Айлин все так же сидит на стуле. Возле нее стоит Америго и что-то ей рассказывает.

– Как ты чувствуешь себя, дорогой друг? Удобно ли тебе? – услышав мой вздох, поднимая голову, спрашивает Кальенте.

– Язык жаловаться не поворачивается, – хриплю я.

– Ну-ну, ты всегда старался выглядеть сильнее, чем был на самом деле. Это меня в тебе всегда восхищало, – признается Америго и достает из-за пояса нож. – Ничего. Гонор перед пытками бывает только поначалу. Потом ты просто ломаешься. И даже один вид щипцов вызывает неконтролируемую истерику. От одной мысли, что кто-то будет рвать на куски твое тело, хочется сразу возжелать истинной смерти. Впрочем, сам знаешь. Ведь ты был моим палачом.

– Дознавателем. Я был твоим дознавателем, – поправляю его я, поднимая голову. Наши глаза встречаются. В темных глазах Америго плещется боль, смешанная с агрессией. Точно так же, как тогда в застенках Белой башни.

– Ты присутствовал при каждом моем унижении.

– Я бы все отдал, чтобы этого не было, – у меня пересохло во рту, и каждое слово – это подвиг.

– Как ты можешь такое говорить? – ярость Америго вспыхивает мгновенно. Он подскакивает ко мне и прижимает нож к горлу. Серебро. Тонкий порез, адское жжение! Кровь струйкой стекает по коже. – Ты сдал меня Тео! Если бы не твое желание быть хорошим сыном и правильным воином, ничего бы этого не случилось!

– То, что ты тогда задумал, было утопией и грозило войной. Я должен был остановить тебя.

– Ты мог просто поговорить со мной! Спокойно, искреннее, как подобает вампирам, сотворенным одной кровью. Кто знает, может быть, я бы послушался тебя и вернулся на путь истины и любви? Но нет! Вместо этого ты поступил, как последний стукач! Раньше я пытался найти для тебя оправдание. Сваливал все на твое утрированное чувство долга, но все оказалось намного проще – всего лишь соперничество. Страх лишиться положения, – Америго отнимает нож от моего горла и тут же наносит им удар в грудь. Прежде, чем я успеваю опомниться и издать хотя бы звук, он вырывает из раны оружие и наносит новый удар. Оба легких заполняются кровью, я задыхаюсь от кашля. Но ему этого мало, он не собирается останавливаться. Он упивается своей властью надо мной.

– Да, мой поступок мерзок. И я испытываю к себе отвращение за то, что предал тебя. Но разве это что-то изменит? Я поступил так, как считал правильным, – сплевывая на пол кровь, еле слышно шепчу я, когда тот на мгновение останавливается. – Ты ратовал за революцию и место Тео, я – за мир, который с таким трудом удалось сохранить. Каждый из нас выбрал то, что считал важным для себя и клана. Корысть здесь не причем.

– Когда тебе на лбу выжигают позорное клеймо, ничего из этого значения не имеет. Я потерял свою жизнь, дом, место в совете клана. Своих соратников, которые доверились мне. Но если бы ты промолчал, ведь в этом не было ничего сложного! – все вышло бы иначе. Но нет, ты испугался, что займу твое место. Лишу тебя влияния.

– Я действительно виноват перед тобой, – искренне говорю я. – Но я никогда не считал тебя своим соперником. Не было этого.

– Твое раскаянье не вернет мою прошлую жизнь. Тео все рассказал мне в деталях и красках. У нас с ним был долгий и обстоятельный разговор, мне многое открылось, – подходя к столу, говорит Америго и берет в руки кинжал. – Раны, нанесенные серебром, хуже заживают, ты ведь помнишь об этом?

Он мечет его в меня и попадает в плечо. Эту боль мне не удается стерпеть, и звериный вой разрывает тишину склада. Америго торжествует. Он не дает мне привыкнуть к этому кошмару, бросая в меня, как в мишень для дартса, еще три кинжала. Глаза застилает красной пеленой. По телу волнами пробегают судороги.

Америго подходит к Айлин и разрезает веревки, связывающие ее руки. На запястьях остаются ссадины и синяки. Он мягко касается их пальцами. Одним движением сдирает с ее губ скотч, и она тихо вскрикивает. Кальенте берет ее за подбородок и смотрит ей в глаза.

– Убери от меня свои руки, псих! – звенящим голосом, на хорошем английском языке говорит пленница, с ненавистью глядя на него.

– Какая строптивая гордячка, – замечает он и заставляет ее подняться на ноги. Она шатается и падает ему на грудь. Тут же с отвращением отстраняется. Америго поднимает со стола очередной кинжал и вкладывает его в руку Айлин.

– Нет! – возмущенно кричит она, понимая, что он задумал. – Я не буду этого делать!

– Будешь, куда же ты денешься, – спокойно говорит Америго и подходит к ней сзади. Одну руку кладет ей на талию, другой берет ее за запястье. – Я помогу тебе.

– Ты маньяк, тебе лечиться надо, – дрожа, говорит Айлин. Он поднимает ее руку, делает замах, заставляет ее разжать пальцы, и кинжал вонзается мне в бедро.

– Видишь, это просто. Ты не хочешь, но твоя рука, пусть ведомая кем-то другим, все равно причиняет боль, – медленно говорит Америго и не сводит глаз с меня. Мне понятно, о чем он говорит. Тео сделал меня дознавателем против моей воли. Все мои попытки отказаться чуть не привели к тому, что я был объявлен сообщником бунтовщиков. Одна мысль, что могу оказаться в стане этих беззаконников, пусть даже условно, заставила меня согласиться с его требованием.

Истинная смерть становится все ближе. Слишком много серебра в организме. Я не справлюсь. От боли, которая раздирает каждую клетку, хочется выть, но на это уже нет сил.

– Прекрати это, – поворачиваясь к Америго лицом, просит Айлин. – Прошу тебя…

– Ты знаешь его всего сутки и уже успела полюбить? Зотикус, ты влил ей какой-то волшебный отвар в чашку с чаем? – осведомляется Америго.

– Дело не в любви. Никто, ни одно существо не заслуживает такого. Это мерзко и отвратительно! – жестко говорит Айлин, и Америго смотрит на нее с любопытством. Его пальцы касаются ее щеки. Она не отстраняется, а выжидающе смотрит на него.

– К сожалению, он так не считает, – сокрушенно говорит Кальенте и кивает в мою сторону. – Посему пусть походит в моей шкуре.

Мое зрение становится все тусклее. Верхняя часть тела немеет, я перестаю ощущать его. В этом есть один существенный плюс – боль тоже престаёт чувствоваться. Вроде бы ты еще жив, но уже не функционируешь. Пугающее состояние.

– Тадеуш! – кричит Америго – Пора.

От звука этого имени я вздрагиваю. Не тот ли самый это Тадеуш, что заставил Якуба покинуть аэропорт? На складе появляется огромный толстяк в черном пальто. У него густая борода и забавная шляпа. Передвигается он с трудом, напоминая хорошо откормленную утку. Выглядит точь-в–точь, как на рисунке, который сделал уборщик. Идеальное сходство. В его руке я вижу клеймо с раскаленной докрасна буквой «А».

– Ты не сделаешь этого! – кричу я. – Подобное слишком даже для тебя, Америго!

Перевожу взгляд на Айлин, которая, поняв, что ее ждет, не может скрыть ужаса. Она не сводит глаз с клейма, ее губы дрожат.

– Нет, – потерянно шепчет она. – Пожалуйста, не надо…

– Меня обижают, твои сомнения в том, что я на это способен. Ты ведь был уверен, что твой брат – чудовище. Что же случилось теперь? – забирая орудие пытки из рук Тадеуша, говорит Америго. Оглядывает Айлин с головы до ног. Свободной рукой убирает волосы от ее лица. – Жалко портить такую красоту…

– Зачем тебе каверкать жизнь тому, кто не имеет к твоим несчастьям никакого отношения? – каждое слово – это подвиг. В горле сухо, язык ворочается с трудом.

– Чувствовать боль, которую причиняют тебе, это одно. С ней можно смириться. Но когда это делают с тем, кто тебе дорог, это хуже любой экзекуции огнем, – оборачиваясь ко мне, поясняет свои действия Кальенте.