Метод 15/33 - Керк Шеннон - Страница 34

Брэд, превратившийся в скулящего слабака, проковылял в коридор и, прижав ладонь одной руки к кровоточащей дыре в лице, принялся запирать дверь, роняя ключи на пол и силясь попасть ими в скважину. То, что я снова окажусь заперта в камере, меня беспокоило гораздо меньше, чем то, что передо мной раненый зверь. Раненому зверю, убитому горем и беззащитному, уже нечего терять, и заговаривать ему зубы, пытаясь склонить на свою сторону, бесполезно.

Таким образом, в коридоре за дверью меня поджидала бешеная гиена. В камере вместе со мной находилась истеричная девчонка. Дороти вернулась в постель с холодящими кровь стонами. Я, ссутулившись, стояла на вытертых досках пола — похоже, тут бегал взад-вперед не только Брэд — и всматривалась в треугольное окно в надежде увидеть дрожание крылышек своего ангела — черного мотылька. Но он так и не появился.

Как ты могла упустить из виду возможность появления Брэда? Как так вышло, что ты настолько просчиталась? — корила я себя.

Должна признать, что я всегда ожидаю от себя слишком много. Я действительно порой считаю себя всеведущей, хотя отлично понимаю, что это не так. Думаю, мной руководит желание, стремление овладеть всеми знаниями вселенной и найти правильное применение для этой всеобъемлющей информации, этого коллективного разума. Разгадать все загадки пространства, времени и материи в противовес темной материи. Познать чудо сотворения мира. Смысл и значение всего сущего.

Я всякий раз смиряюсь, убеждаясь в ограниченности своих возможностей, в том, что я всего лишь человек. И все же я толкаю себя все дальше, никогда не опуская рук перед лицом непреодолимых трудностей.

Я кружила по периметру своей новой камеры, напоминая себе, что я позвонила копам. Это скоро закончится, расслабься, расслабься, дыши. Они должны вот-вот появиться. Надеюсь, они приедут раньше, чем он сюда вернется. Но лучше что-нибудь придумать на тот случай, если что-то пойдет не так. Что, если человек, ответивший на мой звонок, тоже в этом замешан?

Дороти лежала на кровати, свернувшись калачиком и напоминая умирающего фавна. Ее стоны мешали мне составлять план. Я не привыкла учитывать чье-либо присутствие в вырабатываемой мной стратегии, будь то дома в лаборатории или здесь, в тюремном заточении. Я также не привыкла поддерживать разговоры с девушкой своего собственного возраста, уже не говоря о том, чтобы их начинать. Дома у меня не было подруг. Моим единственным другом был Ленни. Мы дружили с четырех лет, а в четырнадцать начали встречаться. Ленни был поэтом, и эмоций у него было с избытком. Мы обнаружили, что уравновешиваем друг друга. У Ленни были необыкновенные способности к английскому языку. Он так быстро схватывал связи в длинных списках слов, с виду не имеющих друг к другу никакого отношения, что наши учителя с трудом подыскивали задания, соответствующие его запросам и возможностям. В пятом классе они открыли специальный класс, в котором был лишь один ученик — сам Ленни. Раз в неделю из совета по старшей школе штата Нью-Гемпшир приезжал специалист, обеспечивающий Ленни целым списком сложных заданий. Люди с учеными степенями употребляли слово «гений» так небрежно, как будто ставили ему диагноз СДВ[11]. Но я думаю, самый лучший диагноз поставила ему Нана, известная просто как Нана.

Нана прилетела в Нью-Гемпшир из своего поместья в Саванне приблизительно за восемь месяцев до тридцать третьего дня. Мои родители уехали в Бостон на спектакль «Бродвей в Бостоне». Мы с Наной и Ленни играли в «Скраббл»[12] на кухонной стойке, уютно расположившись на высоких барных стульях с мягкими спинками. Разумеется, Ленни лидировал с сокрушающим волю к борьбе отрывом очков в семьдесят, и я подсчитала, что смысла продолжать игру нет.

— Нана, давай приготовим помадку, потому что мы все равно проиграли, — предложила я. — Я уже все просчитала, смысла бороться нет. Так что лучше закончить прямо сейчас. Или, может, сыграем в шахматы? Ленни совершенно не разбирается в военных стратегиях, и мы сможем его уничтожить.

— Ты хочешь сказать, ты сможешь уничтожить нас обоих, — уточнила Нана.

— Ну что ж, если ты так на это смотришь, — хмыкнула я.

Я щелкнула переключателем Привязанности и одарила Нану широкой обезоруживающей улыбкой, на что она сдвинула свои пушистые брови и подмигнула мне в ответ. Мне нравилось смотреть на ее мягкую, покрытую мелкими морщинками и очень белую кожу под стать ее белым вьющимся волосам. Она казалась мне сияющим привидением. Это был счастливый призрак в моей жизни — в красной блузке с цветами лайма, длинной красной вельветовой юбке с розовой шелковой лентой в качестве пояса, красных кожаных босоножках с розовыми ремешками… Обладая белым лицом и волосами, она одевалась так ярко и красочно… Казалось, ее душу обволакивает радуга.

Нана была писательницей, и ее романы — разумеется, детективные — постоянно издавались. Так что в своих краях она была довольно популярной личностью. Ее целевой группой были дамы ее возраста, которые, в отличие от нее самой, проводили время в креслах-качалках на берегах озер или в кирпичных стенах пансионатов для престарелых. В отличие от своих читательниц, Нана никогда не делала себе скидок на возраст. Она писала и шила, шила и писала, а когда приезжала в гости ко мне, готовила молочную помадку.

В этот вечер, за восемь месяцев до тридцать третьего дня, мы с Ленни были учениками предпоследнего класса. Была пятница в середине октября. Воздух был необычно теплым, и в открытые окна кухни врывался легкий ветерок, развевая шторки над стеатитовой мойкой. Когда запел чайник, Нана соскользнула со стула, чтобы его утихомирить.

— Знаешь ли, — произнесла она, — Ленни такой же, как и мы. Разница только в том, что он счастливый хозяин того же литературного паразита, который жил в Чарльзе Диккенсе и который живет в Бобе Дилане. О таком великолепном недостатке простым смертным приходится только мечтать. Как бы мне хотелось страдать от подобного отклонения.

Она обернула ручку чайника стеганой прихваткой, а я посмотрела на Ленни пустым взглядом. Тем самым, от которого ему, по его словам, становится не по себе.

— Лиза, не начинай, — произнес он, щелкая пальцами перед моим носом в попытке вывести меня из оцепенения.

Но мои мысли были уже далеко. Я затерялась в безлюдном, никому не видимом пространстве, погрузившись в режим решения задачи.

Когда Нана свела литературный дар Ленни к микробиологическому отклонению, что-то во мне щелкнуло, пробудив научный интерес к решению задачи. Возможно, ее дружеский комментарий не следовало принимать всерьез. Это была шутка, призванная оживить наш выходной. Возможно, мне не следовало возводить ее теорию до уровня доказуемой биологической теоремы. Но извращенная подростковая ментальность увлекла меня в гормональную бурю, пробудившую научный интерес и желание одновременно. Да, возможно, мне хотелось заразиться болезнью Ленни, его талантом к словам. Возможно, это стало причиной того, что обычные методы защиты не сработали: в ту ночь был зачат наш ребенок. Это произошло в машине Ленни, после того, как мы до отказа набили животы помадкой Наны. Мои мысли были на сто процентов посвящены микробиальной инокуляции и на ноль процентов овуляции. Научная фантастика против установленных медицинских фактов. Я ошиблась лишь один раз, споткнувшись в борьбе с гормональной бурей. Как это ужасно — быть подростком.

Когда подошло и миновало время следующих месячных, а Тампакс мне так и не понадобился, я решила, что больше никогда не позволю самому заурядному физическому желанию затуманить мой всегда ясный и острый ум. Я попросила у Ленни прощения и пообещала не разрушать его жизнь, заявив, что беру всю ответственность на себя. Мы снова сидели на мягких барных стульях, когда я сообщила ему новость и принесла свои извинения. Мои родители были на работе, а Нана вернулась в Саванну. Когда я сказала, что справлюсь со всем сама, эмоциональный Ленни не выдержал.