Зеркало и чаша - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 72
- Предыдущая
- 72/110
- Следующая
Вскоре явился Хедин, а с ним Твердята, с которым варяг успел не только познакомиться, но и найти общий язык. Чуть позже пришли еще трое старост, в том числе Новина, который уже сдал дозор у моста кузнецам. До вечера они проговорили, потом старосты отправились готовить своих людей, а Избрану Хедин отвел в гостевой дом на пристани, построенный еще князем Вадимиром Старым для торговых гостей. Его люди уже разожгли там огонь в очагах и натаскали лапника на лежанки.
И впервые за много, много дней Избрана уснула почти с таким же удовольствием, как в богатой горнице смоленского терема. Этот чужой, холодный, полумертвый город нуждался в ней, и оттого она почувствовала себя здесь дома даже больше, чем когда-то в Смоленске.
Хитрый Хедин считал, что необходимо выждать, поэтому три дня почти ничего не предпринимали. Варяги отдыхали, не показываясь из гостевого дома, Избрана проводила время в святилище, и засевшие в детинце могли думать, что неизвестные им пришельцы уже покинули Плесков. Между тем Хедин, напялив драный полушубок и войлочный колпак, какие носили здешние простолюдины, ходил по посаду и разъяснял ополчению его задачу. При том, как мало сил у них было, от слаженных и выверенных действий зависел успех всего дела.
Жрица Огняна через день после их приезда пришла к воротам детинца и вызвала воеводу Хотобуда. Хедин, спрятавшись в толпе посадских, наблюдал за своим противником. Огняна завела разговор, который велся между ними уже неоднократно: то стыдила воеводу, то грозила гневом богов, но Хотобуд, обозленный разграблением своего двора и гибелью семьи, теперь был еще менее склонен идти на уступки, чем прежде. Теперь он хотел, чтобы на то время, пока юный князь не достигнет хотя бы двенадцатилетнего возраста, его, воеводу, признали единовластным правителем плесковских кривичей.
— Ты, жрица, не можешь править державой, ты старая женщина, твое дело — молиться! — кричал он со стены. — Кто будет править кривичами? Вот эти посадские неумытые рыла? Кто защитит тебя, их, святилище, да и самого князя Вадима, если здесь больше нет мужчин?
— Плесков клялся князю Вадиму Старому, что не примет и не даст власти над собою никому, кроме его потомков! — отвечала Огняна. — И мы не нарушим клятву, иначе нас проклянут боги.
— Головы дурные! Ведь я все как надо хотел — взял бы князь мою дочь в жены, и были бы их дети потомками Вадима Старого, чего еще надо? Ну, подождала бы она князя года три-четыре, не развалилась бы! А вы, сволочи недобитые...
— Ты сам навлек на себя гнев плесковцев.
— Да от Плескова ни одной собаки не останется, если будем ждать, пока малец подрастет! Изборский князь опять на нас пасть раззявил, небось между своими сыновьями выбирает, кому из них у нас сидеть! Так и так свою клятву нарушите, только я же миром хотел! Не захотели миром, дурни немытые, теперь придет к вам князь Славомысл! В Изборске-то не потерпят, чтобы такой город мальчонке достался!
— Изборские обещали, что не будут...
— Не сегодня-завтра опять варяги придут! — кричал Хотобуд, не слушая женщину. — Потом полотеские или ладожские князья, или латгалы, или чудь, или еще какая хрень — всех вас убьют, а нет, так в холопы продадут! А кто останется, тот от голода сдохнет! Здесь будет пустыня и волчий вой! Я — последний, кто этот город может спасти, а ты упрямишься, метла старая! Тьфу! — Выведенный из терпения воевода сплюнул со стены.
Огняна молчала, не отвечая на эти поношения.
— Что молчишь? — Даже ее молчание раздражало воеводу. — Я знаю, почему ты молчишь! Ты сама хочешь князя в руки забрать и растить, приучить всегда тебе в рот смотреть! Сама править хочешь, вот и мне не даешь! А с варягами как воевать будешь, ты подумала своим бабьим умом?
— Я происхожу из рода плесковский князей, и кого же слушаться отроку из моего рода, моему же внучатому племяннику, как не меня? — отозвалась Огняна. — У тебя нет никаких прав на власть, воевода Хотобуд, сколько бы ты ни кричал. Никто ведь не знает, удастся ли ребенку дожить до возраста мужчины, если он будет в твоей власти. У тебя есть еще дети и могут быть еще, поэтому ты захочешь перетянуть власть в свой род, и тогда плесковские кривичи погибнут, потому что лишатся благословения Рода и Макоши.
— Ну а если князь Вадимир умрет раньше, чем повзрос... — в запальчивости начал Хотобуд, но прикусил язык, поняв, что проговорился.
По толпе посадских пролетел гневный и негодующий гул, но Огняна и бровью не повела: она давно разгадала честолюбивые мечты и черные замыслы воеводы.
— Если род Вадима Старого на нашей земле прервется, то мы поищем себе князя, в Изборске, — твердо ответила она. — Ибо лучше отдать нашу землю потомкам Словена[21] , чем передать ее в руки недостойных — вроде тебя, воевода! И не вздумай даже тронуть Вадимира, а потом выдавать это за болезнь или несчастный случай. Если он погибнет, не достигнув возраста, здесь будут править потомки других кривичских князей, но не твои. Скорее я сама прокляну эту землю и брошу меч Сварога в Великую, чем позволю прикоснуться к нему недостойным и нечистым рукам!
Они, конечно, ни до чего не договорились, но такой цели и не ставилось. Требовалось всего лишь показать Хотобуду, что ничего не изменилось, что жрица по-прежнему осталась единственным его соперником и не имеет никакой помощи со стороны.
За эти три дня посадские сколотили восемь штук лестниц, с таким расчетом, чтобы доставали до верхнего края стены. Это тоже подсказал Хедин, который еще в молодости участвовал в набегах на богатые британские монастыри.
Глухой ночью на четвертые сутки, когда все подозрения (и те, кто их мог питать) уже крепко спали, Хедин привел своих людей к детинцу. Гудящий над берегом ветер заглушал все звуки. Посадская стража, как всегда, несла дозор у ворот. Горели костры, посадские вой, вооруженные копьями, прохаживались туда-сюда, кутались в плащи от влажного холодного ветра. Безо всяких знаков и сигналов варяги, приставив к стене лестницы, полезли вверх. По всей окружности заборола воевода Хотобуд расставил людей, но в эту холодную ночь все они прятались от промозглого ветра внизу. На это Хедин и рассчитывал. К тому времени как кто-то учуял подозрительное шевеление на стене, здесь было уже больше полутора десятков варягов.
- Предыдущая
- 72/110
- Следующая
