Червонная Русь - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 75

• Предыдущая
• 75/84
• Следующая

По порядку отец Родион должен был бы задать жениху и невесте еще несколько вопросов относительно родства, кумовства и согласия родичей на брак, но он понимал, что при текущем состоянии дел это уже не важно. Раскрыв свою потрепанную, драгоценную книгу, отец Родион начал молитвословие. Прямислава слушала про Исаака и Ревекку, слушала, как отец Родион испрашивает Божьего благословения на обручение, и едва могла опомниться от изумления, которое сейчас было ее главным чувством. Свое первое венчание она почти совсем не помнила, но различие было – как между небом и землей! Как велики были пышность и блеск ее первого брака, как много знатных, нарядных мужчин и женщин толпилось вокруг нее тогда, какое торжественное богослужение развернулось под началом владимирского епископа, прибывшего в Берестье нарочно для нее. И все это делалось для нее, для маленькой девочки, которая весьма смутно представляла себе, какой поворот совершается в ее судьбе, и совсем не знала того взрослого дядю с бородой, который стоял рядом с ней, возвышаясь головой, как ей казалось, под самый купол, и своей большой, чужой рукой надевал на ее маленький детский пальчик золотой перстень с красным камнем. Ее главной заботой тогда было не уронить перстень, в котором один ее палец чувствовал себя слишком просторно, а два, увы, не влезали. Где теперь тот перстень, где тот дядя с бородой? Прямиславе хотелось смеяться, такой счастливой она чувствовала себя сейчас и такими далекими, даже забавными казались ей все ее прежние недруги и беды.

Им подали кольца, чтобы жених и невеста троекратно обменялись ими; нынешнее кольцо было как раз по пальцу Прямиславы, и она удивлялась, где Ростислав его взял.

– Перстнем дадеся власть Иосифу в Египте, перстнем прославися Даниил во стране Вавилонстей, перстнем явися истина Фамари, перстнем Отец наш небесный щедр бысть на сына Своего: дадите бо, глаголет, перстень на десницу его… – торжественно провозглашал отец Родион. При всех ее познаниях, почерпнутых в Апраксином монастыре, Прямиславе трудно было понять, при чем тут земля Египетская и Даниил, зато гораздо яснее было, почему желание «поганцев» справлять церковные обряды было таким нестойким. Поди разберись, выйдя из леса, почему твоя свадьба должна благословляться не Ладой и Живой, а каким-то Иосифом с его властью в Египте! Не говоря уж о том, что о существовании Египта какой-нибудь бортник[70] Пасмура услышал бы во время венчания первый раз в жизни… – Сочетай Господь их в едину мысль, венчай их в едину любовь и совокупи их в едину плоть…

И совсем не так отзывались в сердце Прямиславы эти слова, чем когда они относились к Юрию Ярославичу. Бог соединил ее с тем, кого она действительно любила, и эту связь уже не смогут разорвать ни княжеские раздоры, ни церковные грамоты.

«Отче наш»… Три глоточка меда из чаши (о такой роскоши, как вино, в глуши и вспоминать не приходилось), троекратный обход вокруг аналоя под пение одинокого, но гордого своей должностью отца Орентия… Все. Они вышли вместе с отцом Родионом из церкви, и теперь Прямислава стояла на пестром домотканом половичке уже замужней женщиной. Она опять перестала быть «Вячеславовой дочерью», а сделалась «Ростиславовой княгиней».

– Ты откуда кольцо раздобыл? – шепнула она, держась за руку мужа и улыбаясь жителям села, которые наконец выбрались из домов поглядеть на такое диво.

– В Белзе заказал. Мы же там еще венчаться собирались, помнишь, и бояре хором кричали. Как раз в то утро готово было, когда из города бежали. Я его утром взял, хотел показать, да не до того было.

Прямислава улыбнулась. Все-таки они обвенчались, хотя совсем не там, не тогда и не так, как предполагалось. Главное – с кем она обвенчалась, а с этим все было именно так, как она хотела.

Из церкви отец Родион повел их к себе – его маленькая избенка стояла бок о бок с церковью. Молодая матушка Макрина первым делом захлопотала, разбирая сундук и прикидывая, какой из своих повоев пожертвовать новобрачной: по обычаю, покрывать голову невесте следовало наутро, но матушка, услышав еще в церкви, что-де «грех случился», сделала из этого правильные выводы. Вдвоем с какой-то девушкой, то ли родственницей, то ли челядинкой, они собирали на стол, а какая-то бабка в это время торопливо перешивала хозяйкин повой по голове Прямиславы.

Вдвоем со старухой попадья расплела ей косу, заплела две, обвила их вокруг головы и покрыла повоем; бабка при этом пела тонким пронзительным голоском:

Прямислава слушала, то подавляя смех, то со слезами на глазах. Как глупо все же у нее все получилось! Тогда, в первый раз, князь Юрий устроил попойку по случаю свадьбы, на которой новобрачная вообще не присутствовала. И не торжество в соборе Берестья, и не долгие пиры с медвежьей борьбой, как на княжеских свадьбах, а вот эту бедную избу, эти печеные яички на непокрытом столе, эту бабку с коричневым от загара морщинистым лицом, – все это она, Прямислава Вячеславна, Ростиславова княгиня, будет вспоминать всю оставшуюся жизнь. Это и есть ее настоящая свадьба, самое главное, самое яркое событие в жизни каждой женщины, когда весь мир, пусть всего несколько дней, существует только ради нее.

Потом уселись за стол, и Прямислава чуть ли не с благоговением смотрела на кувшин с квасом, половину каравая и горшок каши, который попадья собственноручно сняла со старинной маленькой печи. В женском уборе, без привычной косы на спине, Прямислава чувствовала себя неловко, но это же непривычное ощущение наполняло ее гордостью и торжеством. Попадья Макрина угощала их с Ростиславом кашей, жалела, что их родителям не случилось тут присутствовать, качала головой, когда ей отвечали, что у жениха уже нет в живых отца, а у невесты – матери. Бабка сыпала цветистыми обрядовыми пожеланиями счастья, здоровья, богатства и умножения рода, а в дверях толпились таишинцы, собравшиеся поглазеть на диво – свадьбу двух чужаков, на заре вышедших из дремучего леса. Не лешие, слава Богу, раз с крестами на шеях и не боятся войти в церковь и в дом, защищенный знаками солнца и грома небесного…

Потихонечку незваные гости, особенно мужчины, стали просачиваться ближе к столу, чтобы в ответ на поклоны и пожелания получить заслуженную чарочку. Осмелев, несколько женщин завели уже величальную свадебную песню «Как сидит сокол на колышке…», и, возможно, дело дошло бы и до плясок, как вдруг сквозь разгулявшуюся толпу пролез человек с мечом на поясе. Прямислава положила ложку, Ростислав резко поднялся с места. Вошедший с виду был похож скорее на жителя большого города, чем на таишинского смерда, тем более что гости оглядывались на него с удивлением. А вслед за ним из сеней пробиралось еще четверо или пятеро кметей. Не дойдя до стола двух шагов, первый остановился, понимающим взглядом окинул Ростислава, положившего руку на рукоять меча. На лице незнакомца отразились тревога и понимание, но не удивление.

– Колояр! – первым сказал Ростислав. – Ты чего здесь?

Он говорил непринужденно и спокойно, словно все еще был прежним князем Ростиславом Володаревичем, а не беглым братоубийцей. Даже Прямислава, слыша его голос, поверила, что никакой опасности нет, хотя прекрасно знала их невеселое положение.

– Да за тобой я… Ростислав Володаревич, – несколько растерянно ответил десятник Колояр. – Вот как привелось… мне на тебя напасть.

Он тоже не мог относиться к князю Ростиславу как к пойманному преступнику, хотя именно преступника и был послан искать.

– Князь Владимирко Володаревич… – опять начал Колояр, – ждет к себе…

Подходящих слов не находилось, и десятник невольно говорил так, будто князь Владимирко всего лишь послал его к Ростиславу с приглашением приехать для совместного решения важных дел. И четверо кметей у него за спиной были так же растеряны, поскольку с трудом представляли, как они будут силой брать князя, с которым не раз сражались плечом к плечу против общих врагов.

• Предыдущая
• 75/84
• Следующая