Дикая охота. Колесо (СИ) - "Aelah" - Страница 10

Музыка? Илеванны поют. Это музыка.

Спой мне.

Дух склонил голову набок.

Мы поем видениями.

Мара ощутила, как сердце наполняется трепетом. Когда иль-вэане говорила с ней образами, это было так немыслимо красиво, что реальный мир еще какое-то время спустя казался блеклым и тусклым. Она понятия не имела, как должны звучать песни на языке видений. Женщина кивнула, не отрывая немигающего взгляда от болотного духа. Я готова, древняя.

Живой туман над головой иль-вэане колыхнулся, словно волосы на ветру. Дух приподнял руки, и ее пальцы коснулись лунного отсвета. А в следующий миг мир рассыпался, обернувшись цветным песком.

Ведьма задрожала, откидывая голову назад и заставляя себя ощущать все предельно остро – так, чтобы впилось в память до конца дней. Она видела сотни ярких, мерцающих вспышек так ясно, словно кто-то разлил перед ней северное сияние из серебряного флакона. Иль-вэане невесомо прикасалась то к одному сполоху, то к другому, и Мара слышала песнь мира и тонких сил, иглами прошивающих этот мир насквозь.

Колдовство имеет запах, цвет – даже вкус. Колдовство имеет звук. Все живое, все, что создано руками пустоты, поет. Эта земля, рожденная из звездной пыли, звучала тихим глубоким напевом, проникающим куда-то глубоко в сознание. Небо пело нежно, его голос напоминал материнскую колыбельную, и в нее вплетался звон звезд и ласковый напев ветра. Сердцем билось где-то в вечной темноте спящее солнце – словно чья-то уверенная ладонь легко била в туго натянутую кожу на деревянном обруче, и гулкий стук соединялся с единым ритмом жизни и смерти. Чуть быстрее и более рвано в этом ритме слышались сердца живых существ. Звук колдовства и энергий же был похож на русалочью песню, которую вели сотни голосов – глубокие и высокие, тихие и яркие, вибрирующие и затихающие, наполненные силой. В этом хаосе звука и цвета Мара ощущала и свою песнь – дикую, звучную, россыпь лунных колокольчиков из хрусталя и звездных искр. Колдовство пахло лесом, озерной водой, дымом древних костров, увядшими васильками и снегом. Волчьей шерстью. Колдовство напоминало вспышки болотных огней – переливалось их светом, серебрилось лунными лучами, звучало мелодией без единого слова. Она слышала песнь иль-вэане и песни других духов, и это было так хорошо, так божественно верно… Единственно верно…

Хоровод образов заплетался в песнь, в странные стихи. Только смотреть да слушать…

В этой песне была радость – и тоска, такая горькая, что сердце болезненно сжималось. Мара видела обрыв, заросший вереском, над которым разбивался осколками свет миллиардов звезд, и все они были так близко – дотянись, схвати рукою, прикоснись губами… Внизу, разбиваясь о стылые камни, бушевало бессонное море, и в темной зелени его волн жидким серебром плавилось отражение луны. В этом была вечность. То, что завершается однажды и начинается вновь, сплетая новый виток времени со старыми. Рука младенца в иссохшей руке старика. Молодой росток у корня сухого дерева.

Когда иль-вэане закончила петь, рассвет уже брезжил на горизонте. Мара озиралась по сторонам, не осознавая, где она. Ей казалось, что в какой-то момент она стала гораздо большим, чем всегда была, и сейчас, когда ощущение растворения в мире пропало, женщине отчаянно захотелось вернуть его. Однако печаль быстро свернулась мягким клубком у сердца – все повторится однажды. Ничто не имеет конца.

По тонким женским плечам пробежались волной мурашки. Летний ветер взметнул вверх тяжелые мягкие волосы, на прощание растрепывая их теплой ладонью, и взвился к небу, чтобы раствориться меж облаков, пока не придет его время. На смену ему пришел другой, в сером плаще осенних облаков, златоглазый и задумчивый. Ветер осени обнял ведьму, словно старую подругу – он был рад ей. Да и она ему.

Первое осеннее утро было промозглым, но чем выше солнце поднималось над горизонтом, тем сильнее пригревало солнце, и вскоре лес уже полнился золотистым сиянием. Но что-то незримо изменилось вокруг, в самом сердце леса. Мара улыбнулась, ощущая на бледных губах сладковатый дымный привкус. Прекрасное утро для прогулок.

Путь терялся в густой росистой траве, змеясь неприметной тропинкой. Мара тихонько напевала незатейливую песенку, довольно улыбаясь. Солнце, поднимающееся все выше и выше, золотило лесные кущи, где-то в вышине пели птицы. Совсем скоро здесь будет стоять белоснежная тишина, и лишь немногие будут ощущать, что на самом деле лес лишь ненадолго уснул. Леса Гарварны, окутанные мягким сиянием, дышали покоем и величием природы. Ведьма знала: здешняя сила трав и деревьев огромна. Все здесь живет – даже мшистые валуны, тянущиеся вдоль тропы. Впрочем, не только они: существо, устроившееся на одном из таких гигантских камней, было более чем живым.

- С-с-стой, с-с-смертный! Дальш-ш-ше ты не пройдеш-ш-шь, ибо здес-с-сь – мои владения! – прошипело существо, завидев силуэт Мары на тропе. Ведьма остановилась, уперев руки в бока:

- Что-то ты совсем ослепла – или страх потеряла, как я погляжу…

Кельди прищурила огромные глаза и осклабилась:

- Ах, это ты, лес-с-сная ведьма? Ну, прос-с-сти – не признала. Куда путь держиш-ш-шь?

Мара подошла поближе и присела на камень рядом с духом:

- Куда глаза глядят. Помнится, эта тропа ведет к пещерам.

Кельди склонила голову набок, разглядывая ведьму разноцветными глазами. Дикий дух был невысоким, хрупким существом с бледной кожей – такой тонкой, что кельди окутывало призрачное сияние. Спутанные волосы всколоченными темно-зелеными прядями падали на лицо и тело. Несмотря на внешнюю схожесть с человеком, существо было зловещим, жутким. Глаза кельди пугали больше всего остального: один казался угольно-черным провалом тьмы, а второй мерцал всеми оттенками изумрудной листвы. Из-за спины духа выглядывали темные кожистые крылья, словно у громадной летучей мыши. Она казалась страшной – но даже ребенок знал, насколько безобидны эти духи. Разве что жутко болтливы (из всех духов кельди и лиреаны были самыми приспособленными к произношению человеческой речи) да больно пакостны – за привычку наводить мороки на каждого встречного их прозвали бесями. Духи с радостью оправдывали данное им имя и могли взбесить кого угодно своими проделками. Да только не Мару. Кельди хрипло рассмеялась:

- Ты так уверенна, лес-с-сная ведьма? А вдруг я с-с-спутала вс-с-се тропы здес-с-сь?

- Уверенна. Ты же ленивая. Делать тебе нечего, как бродить да новые дороги протаптывать. И прекрати уже шипеть – свои балаганные фокусы другим показывай. Я ж тебя знаю, бесь несносная.

Кельди помрачнела, досадливо царапнув длинными когтями шероховатую поверхность камня:

- Вот всегда ты так, ведьма, все портишь! Даже красоту игры не ценишь, - голос у кельди оказался звонким, высоким. Дух шипел лишь для того, чтоб нагнать страху.

- Ага. Идем, проводишь меня, кости старые заодно погреешь.

- Я и грела, пока ты на мою голову не явилась, - огрызнулась кельди, но с валуна спрыгнула. Мара пошла дальше по дороге, а дух приподнялся над землей, удерживаясь в воздухе легкими взмахами крыльев, - Что нового, ведьма?

- Да ничего. Все по-старому. Хочу до Ночи Сна повидать старых друзей – а то потом же не разбужу вас средь зимы.

Кельди вдруг мрачно сверкнула глазами и тихонько прошипела:

- Это уж точно, ведьма… Не разбудишь…

Мара ощутила легкую тревогу. Что-то в интонации духа не понравилось ей. Впрочем, захочет – сама скажет. Некоторое время они шли бок о бок, размышляя каждая о своем. Мара искоса наблюдала, как кельди проходит сквозь деревья и ветви, и ни один листок не дрожал, когда ее крылья задевали кучерявый кустарник. Плоть и кровь духов – сама природа. Но, несмотря на это, они вполне могли нанести телесный вред человеку, если хотели того.

Молчание нарушила кельди:

- Ярис взошла на небо.

Мара застыла. Ярис, звезда зимы, загоралась в темной вышине в Ночь Сна – ни днем раньше и ни днем позже. Так было с самого начала сотворения мира.

- Ты уверена? – Мара хмуро взглянула на духа. Та раздраженно дернула крылом – так быстро, словно молния метнулась.