Bittersweet (СИ) - Лоренс Тильда - Страница 136

Целуя шею, приходилось собственные порывы основательно сдерживать, поскольку премьера мюзикла была не за горами, и актёр не мог появиться перед почтенной публикой в неприглядном виде. Все, конечно, счастливы, что его личная жизнь не в упадке, но маскировать постоянно шею – то ещё удовольствие. Можно, конечно, понадеяться, что всё скроет одежда и волосы, но это ведь не так. Воротник ничего не скроет, волосы будут убраны в хвост.

На репетициях Илайя пробовал отрабатывать номера и с прядями, свободно спадающими на плечи, и с хвостом. Режиссёр одобрил второй вариант, посчитав, что официант всё же должен придерживаться определённого дресс-кода. Именно в этой сцене требовалось демонстрировать максимально открытую шею.

Временами Ромуальд ловил себя на мысли, что ненавидит подобные условности.

Что же касается причёски, то ему больше нравился первый вариант. Он неизменно пробуждал в памяти мысли о самой первой встрече. О волне светлых волос, взметнувшихся, привлекших к себе внимание, заставивших залипнуть на образе человека, что двигался в такт музыке, полностью с ней сливаясь, не диссонируя, не просто будучи дополнением или картонной иллюстрацией на фоне, а частью её.

Его движения не были хаотичными, не походили на дёрганье робота, запрограммированного на воспроизведение одних и тех же действий. Он двигался плавно, был невыносимо привлекательным, а попытки отвести от него взгляд проваливались с оглушительным треском. Одна за другой.

И сейчас Ромуальд мог бы с уверенностью сказать, что сценарий отношений, написанный в тот вечер, вряд ли сумел бы удовлетворить его запросы. Один раз привлечь его к себе, поцеловать, нашептать пару милых глупостей, повести за собой, а потом исчезнуть из жизни, бросив небрежно обещание позвонить, при этом даже не спросив номера.

Как звонить-то собирался?

Никак. Никогда.

Он вообще не думал, что в жизни произойдут кардинальные перемены.

– Вечером?

– Да.

– Ночью?

– Дважды да. Трижды.

Волосы щекотно коснулись кожи, Илайя запрокинул голову, подставляя шею. Пальцы вплелись в пряди Ромуальда, перебирая их. Волосы у него были не короткими, но и не такими длинными, как у самого Илайи. Впрочем, Илайя и о себе не сказал бы, что похож на человека, всю жизнь отращивавшего длинные-предлинные волосы. Периодически он их подстригал, не мог не подстригать. Они спускались чуть ниже лопаток. Он редко собирал их в хвост, косы вообще не плёл, потому что казался себе смешным с подобной причёской. Сам не знал, какие причины лежат в основе такого отношения к укладке волос.

– Ты тоже, – прошептал тихо, проводя ладонью по подушке.

Пальцы ухватили широкую кружевную ленту. Ромуальд замер, прекратив на время свои действия. Илайя улыбнулся, приложил повязку к его лицу. Ладонь не оттолкнули, не запротестовали, не возмутились, не обвинили в глупости и склонности к тупым шуткам. Фактически дали зелёный свет.

Ромуальду вещица подходила не меньше. Илайе даже сильнее понравилось, чем на селфи, сделанном ценой невероятных усилий. Преувеличение, само собой. Не так уж много. Всего-то два или три часа, огромное количество испорченных кадров, отправленных в дальнейшем в корзину без сожаления, несколько минут смеха над особо неудачными кадрами. Вновь пожелание двойной порции счастья корпорации, придумавшей и подарившей жизнь графическим редакторам, коррекция света. Несколько кликов, и вот оно, его идеальное изображение, способное пробудить сексуальное желание в адресате послания. Хотелось бы верить, что так.

Теперь Илайе не предлагали выступить в качестве фотографа или модели. Он переквалифицировался в созерцателя классического, инициатива перешла в его руки, решимости прибавилось. Теперь уже он прикасался, целовал, шептал бессвязное, не слишком наполненное глубоким смыслом, утыкаясь носом в шею. Упирался ладонью в кровать, наслаждаясь реакцией на свои действия, любуясь выражением лица. Чуть запрокинутая голова, закушенная губа.

Ромуальд не выдержал раньше. Он старался, но у него не получалось полностью подчиниться. Он сдёрнул повязку с лица, на секунду зажмурился, вновь возвращая себе способность видеть, сменил положение почти мгновенно, прижимая Илайю к кровати. Тот свесился головой вниз, засмеялся.

– Свалимся – загремим в больницу. Сорвём премьеру.

– Нам не привыкать.

– Челси не простит.

– Честно? Плевать.

– А серьёзно?

– Не свалимся. Обещаю.

Ладонь привычно скользнула по шее, заставив застонать.

То ли шея такая чувствительная, то ли у них фетиш один на двоих появился. Ромуальду нравилось к ней прикасаться, Илайе нравилось, когда к ней прикасались.

Вот именно так.

И ещё нравилось, когда притягивали к себе, а потом грубо целовали, проскальзывая чуть шершавым языком в рот, чтобы глубоко и горячо. Он в это время тоже обнимал Ромуальда за шею, второй рукой шаря по полу в поисках джинсов, потому что где-то в кармане было… Должно было быть. Ещё хотя бы пара штук. Они же не истратили всё так быстро? Или уже да?

Нет. Всё-таки нашлось несколько.

Он сам рвёт упаковку, сам ластится, прижимается. Он горит. Он сгорает. Под кожей пробегают искорки, как по проводу – ток. Его как будто встряхивает постоянно. Это невозможно, нереально.

Илайя запрокинул голову, позволив ладони скользнуть по спине, ногтям – проехаться по лопатке, заставив Ромуальда зашипеть.

Ромуальд сам на пределе. Кажется, он тоже горит. А, нет. Не кажется…

Илайя вцепился одной рукой в постельное бельё, второй до боли сжал плечо Ромуальда, зажмурился. Он сам говорил, что не стоит слишком затягивать и можно особо на подготовку время не тратить, но теперь в этом сомневался. Впрочем, Ромуальд старался действовать нежнее, и это уж точно не напоминало их изощрения на полу в гостиной, когда боль всё-таки заставила всхлипнуть, схватив ртом воздух и выдохнув порывисто.

Илайя вдавил пальцы ещё сильнее. Ромуальд чуть склонил голову, позволяя волосам занавесить лицо.

Теперь никто не мешал ему говорить что-то нежное, бессмысленное, но удивительно подбадривающее. Никто не отменял прикосновений расслабляющих, заботливых.

Да и боль не была жуткой и разрывающей. Просто небольшая кратковременная вспышка.

Очередной вдох-выдох.

Нога, перехваченная под коленкой, задранная к плечу.

И двигаться – просто двигаться – ни о чём особо не размышляя. Да и не получится полноценно думать, только обрывки мыслей, не слишком сочетающихся между собой. Губы где-то совсем рядом со скулой, тёплое дыхание по коже.

Вдох-выдох.

Движение.

Стон.

Ещё одно движение.

Ещё один стон, не придушенный и вымученный, а самый настоящий и искренний.

Он был уверен, что сегодня точно сгорит, превратившись в горстку пепла, потому что невозможно иначе. Потому что…

Он не пытался ничего сказать, окончательно смирившись с тем, что его мысли так и останутся обрывками, а ток под кожей не ослабеет, будет только набирать силу, с каждым движением, с каждым обжигающим выдохом, который он слышит, с каждым поцелуем, который приходится на ту же скулу или на щёку. И вскоре встряхнёт его окончательно, растворяя на время границы между реальностью и чем-то запредельным, невероятным.

– Ромео…

– М?

– Ничего, – Илайя провёл пальцем по его подбородку, не копируя недавние действия Ромуальда, просто очерчивая контур лица.

Щетина, начавшая пробиваться, чуточку колючая. Не смертельно, разумеется. Только немного щекотно. Хотя, ему не к чему придираться. Самому, наверное, тоже нужно браться за бритву.

– Ничего? Совсем?

– Не-а.

Илайя засмеялся, тем самым рождая подозрения относительно правдивости недавнего заявления. Он Ромуальда заинтриговал, но, судя по всему, не планировал пока открывать карты, повествуя об идеях, пришедших на ум. Ромуальд поймал себя на мысли, что многое бы отдал за возможность заглянуть в мысли Илайи и покопаться там всласть. Не от недоверия или в попытке найти нечто компрометирующее. Просто, чтобы немного облегчить себе задачу в понимании чужой логики.