Bittersweet (СИ) - Лоренс Тильда - Страница 179

Только вот умолчала красотка о том, как же именно ей угрожали, что сделали и какими методами старались довести до сознания мысль о её ничтожности. Наверное, стоило упомянуть, что плётку протянула своими руками, а он только воспользовался предложением, ничего не предпринимая, лишь поддержав инициативу?

Впрочем, мысли об этом Ромуальда мало занимали. Гораздо сильнее он озадачился вопросом, как сказать обо всём Илайе. Как донести до его сведения новые знания, не спровоцировав при этом скандал на почве личностных разногласий. Илайя такие методы не одобрит, возмутится, скажет, что стоило думать, прежде чем бросаться в бой. Ромуальд и сам это понимал – не настолько он идиот, чтобы совершенно не представлять, что будет. Однако… Тогда он не сумел остановиться в нужный момент и сейчас, несмотря на нелицеприятные статьи, продолжал придерживаться мнения, гласившего о правильности поступка.

Иными методами поставить Примроуз на место не получилось бы. Она могла сочинять письма ещё долгое время, но однажды устав от эпистолярного жанра, совершила бы переход к решительным действиям, в сравнении с которыми постановочное избиение в подворотне способно показаться райским наслаждением. Во всяком случае, Ромуальду всё виделось в подобном ключе, и он отказывался прислушиваться к окружающим людям, утверждающим, что Прим дальше угроз не продвинется. Он не сомневался, что Прим, да и многие девушки, подобные ей, ради достижения цели готовы на какие угодно жертвы, только желательно, чтобы эти самые жертвы приходилось на долю других людей. Им же предстоит прийти, собрать все сливки и наслаждаться полученным результатом. Никаких сомнений в правильности своих решений, никаких тормозов. Глупость в квадрате, а то и в кубе, некогда присущая ему.

Теперь расстановка сил несколько изменилась, и ему предстояло оказаться по другую сторону баррикады. Не нападая, а защищая. Вряд ли Илайя одобрит и скажет, что поступки оправданы.

Впрочем, не стоит загадывать наперёд. Не строить предположения, а вместо этого собраться с духом, рассказать обо всём и ждать результата. Надеяться на понимание, но готовиться к тому, что, возможно, ничего подобного не будет.

Улыбающееся лицо на дешёвых газетных страницах порядком раздражало. Более того вызывало неконтролируемую ярость. Ромуальд с трудом удержался, чтобы не разорвать хотя бы одно издание на мелкие клочки. Вводить собеседника в курс дела было проще, предоставив ему материалы, а не передавая суть на словах, потому что речь в сознании формировалась исключительно матерного направления.

Ромуальду не хотелось тянуть в их дом стороннюю грязь, но раз так вышло…

Переступив порог квартиры, снял обувь и направился в спальню. Стопка газет аккуратно расположилась на столешнице. Ромуальд знал, что Илайя первым делом потянется к свежей прессе, чтобы ознакомиться с новостями, прочитает пару заголовков, откладывать разговор в долгий ящик не придётся. Они сразу перейдут к обсуждению актуальной темы. Стены давили и, наверное, следовало прислушаться к советам разума, назначив встречу за пределами квартиры. Они неоднократно приходили к выводу, что в пределах своего дома скандалы не устраивают, на повышенных тонах не разговаривают, да и вообще стараются поддерживать здесь максимально комфортную обстановку. Само упоминание имени Примроуз не могло не спровоцировать прилив ярости, особенно, если вспомнить некоторые случаи из практики, связанные с ней. И бешеную ревность, скрываемую за равнодушием, и болезненные воспоминания о признании Челси, перемежаемые угрозами и оскорблениями.

Ромуальд тяжело вздохнул, потянув на себя балконную дверь. Там, на балконе, было немного прохладно и свежо. Ромуальд ухватился ладонями за ограждение, вспоминая собственные слова и поступки, за которые ныне пришлось поплатиться репутацией. Он пытался отыграть всё в ином ключе, но на ум ничего толкового не приходило, лишь крепло убеждение: он последовал бы уже разыгранному сценарию. Он бы вновь применил эту плётку, ну, или пустил в ход тот нож для бумаги, что лежал на столе в гостиной, когда Прим перебирала прессу и письма. Ромуальд знал, что достаточно только приставить его к углу рта, пообещав нарисовать на лице Прим без помощи косметических средств или профессионального грима клоунскую улыбку, как она моментально забьётся в истерике, разрыдается и, скорее всего, пообещает более не проявлять инициативу. Но нож так и остался в планах, вместо него в ход пошла плеть. Хоть один вариант, хоть второй. Они не вписывались в политику пацифизма, а больше походили на сцену из триллера.

– Ты уже вернулся. Так быстро?

Ромуальд не оборачивался, продолжая сжимать пальцы на перекладине, подставляя лицо ветру и размышляя о своих многочисленных ошибках. О том, что склонен во многих случаях к необдуманным поступкам. О том, что по его вине страдают посторонние люди, и эта пресс-конференция, о которой он попросил у Челси – капля в море. Если Илайя возмутится и скажет, что их отношения – это не способ раскрутки и привлечения внимания к постановке, причём сделает это на повышенных тонах, вряд Ромуальд удивится. Негодование – вполне закономерная реакция. Понятно стремление сохранить всё в тайне, не привлекая к своим постельным делам многочисленных наблюдателей. Если он будет возражать, вполне реально отказаться от общения с журналистами, вместо этого правильнее всего будет отправиться к отцу и прямо сейчас озвучить своё нежелание принимать участие в новом сезоне балагана, именуемого мюзиклом. Впрочем… Ромуальд и не за роль бороться планировал. Ему хотелось обнажить истинные мотивы своих поступков, выставив Примроуз лгуньей и распределив акценты так, как им положено по статусу, а не так, как их разбросала одна предприимчивая особа.

Ромуальд слышал шорох газетных страниц. Илайя обратил внимание на свежую прессу, оставленную на журнальном столике. Вопросов более не последовало, в комнате установилась тишина. Илайя знакомился с содержанием статей.

– Челси позвала тебя ради этого? – спросил, появившись на балконе.

Ромуальд открыл глаза и посмотрел в сторону любовника. Илайя стоял, перебросив через руку полотенце. Волосы были влажными. Видимо, он только что выбрался из душа, но не разгуливал по квартире в одном лишь полотенце на бёдрах, а успел одеться. Серая рубашка-поло и джинсовые шорты, чуть ниже колена. Ничего необычного, стандартный наряд на каждый день, но смотрится потрясающе. Общий вид портила разве что газета в руке. Илайя продолжал рассматривать фотографии, сопровождающие материал. Статью он в общих чертах успел изучить, и, стоит отметить, удивился.

– Да.

– Странная статья.

– Почему?

– Мне кажется, что логичнее было топить именно меня. Разве нет? Прим ставила перед собой определённую цель: избавиться от моего присутствия на репетициях, чтобы в дальнейшем окончательно выжить противника из состава. Что заставило теперь перекинуться на тебя?

– Моя глупость, – ответил Ромуальд, перестав гипнотизировать здание напротив, а посмотрев непосредственно в сторону Илайи.

– То есть?

– Долгая история.

– Догадываюсь, но всё же… Или это фамильная черта – скрывать от меня всё самое важное, чтобы потом прикладывать с размаху, когда я не ожидаю подвоха?

Газета спланировала на пол, но Илайя не придал этому значения. Засунул руки в карманы, чуть склонил голову, пристально глядя на Ромуальда. На самом деле, у него в голове рождалось множество самых разнообразных идей, начиная от наиболее безобидных вариантов, заканчивая чем-то нереальным, с криминальными оттенками. Вроде того, что однажды довелось испытать на собственной шкуре. Оно, конечно, более не повторялось, но отложилось в памяти на длительный срок.

– Нет, совсем нет.

– Полагаю, это связано с письмами, которые она мне присылала, а потом… Потом перестала, – Илайя усмехнулся. – Тогда мне казалось, что она просто пересмотрела отношение к жизни, поняла, насколько нелепы все её поступки, вот и прекратила развлекаться подобными методами. Но, видимо, ошибался. Пришлось сделать это с чужой подачи. Правильно?