Bittersweet (СИ) - Лоренс Тильда - Страница 89

– Уже не хлещет.

– Правда?

– Какая тебе разница?

– Искренне беспокоюсь.

– По-моему, это не та тема, которую следует обсуждать с посторонним человеком.

– Я не посторонний, а непосредственный участник.

– Всё нормально, – процедил Илайя сквозь зубы. – Закрыли тему.

– Ладно, хорошо. Закрыли. Мне кажется, мы могли бы до бесконечности её обсуждать, но вместо этого лишь повторю своё предложение. Раз я в твоём понимании, такая удачливая сука, можешь разделить со мной удачливость, пока есть возможность. Экономия времени и денег. Я подброшу тебя до дома, и не придётся ехать в метро или ловить такси.

– Мне некуда торопиться сегодня, потому особой выгоды не вижу. Но вообще, если смотреть с такого ракурса, действительно можно найти несколько плюсов при наличии одного минуса.

– Необходимость находиться рядом со мной.

– Ты понимаешь направление моих мыслей, – произнёс Илайя, всё тем же, не слишком эмоциональным голосом, хотя вполне мог усмехнуться или хотя бы слегка улыбнуться.

Однако открытого отвращения в интонациях его тоже не прочитывалось, а лицо не кривилось презрительно, как в момент, когда он лежал на полу в гостиной и задавал вопрос, врезавшийся в память на длительное время.

Казалось, ничего особенного. Просто слова. Их можно позабыть уже через пару секунд, застёгивая молнию на брюках и усмехаясь недавнему поступку.

В этом, пожалуй, основная проблема и заключалась. Так просто инцидент не забывался и не исчерпывался. Можно было шутить здесь до посинения, предлагая второму участнику событий разделить веселье. Или сделать вид, что ничего не было, продолжая напирать на собственную непробиваемость и наплевательское отношение к чужим чувствам. Но это веселье так и осталось бы показным.

«Что же творится в твоей голове?» – думал Ромуальд, понимая, что, в целом, ничего нового во время откровенного разговора не выведал, потому не знал, как подступиться к нормальному общению.

Где-нибудь, в параллельной реальности, наверное, он мог броситься на колени, опустить голову, сложить руки перед грудью и молить о прощении, но это смотрелось до отвращения театрализовано, пошло и тупо. От данного жеста за миллионы миль несло шаблонами и неумением действительно понимать и просчитывать серьёзность ситуации. В данном поступке комедийного элемента было больше, чем в самой остроумной шутке.

– Так или иначе, но нам придётся пересекаться, – продолжил Илайя, получив в ответ только молчание. – Полной изоляции добиться не удалось, а потому винить мне особо некого. Это же я предложил, не ты. Так что всё нормально. Наверное.

– Наверное, – подтвердил Ромуальд, усмехнувшись.

– Поехали. Хватит торчать под больничными стенами. Этот урбанистический пейзаж меня не покорил, а утомил, в большей степени.

– Иногда мы проявляем удивительное единодушие. Он тебе ещё нужен? – Ромуальд помахал в воздухе шарфом.

– Нет. Спасибо.

– Не благодари. Всё равно не за что.

Илайя хмыкнул и предпочёл на этот раз промолчать, чтобы лишний раз не сболтнуть глупость. Нелепых действий в его исполнении сегодня оказалось предостаточно. Розыгрыш провалился едва ли не на стадии начала, сценарий для него был отвратительно прописан, актёрская игра вышла неубедительной, массовка окончательно подточила всё, что только можно было. Декорации рухнули и погребли под собой горе-актёра.

Ромуальд сохранял холодность в расчётах и на удочку не попался, хотя, безусловно, приятно было посмотреть на его немного вытянувшееся лицо, когда Виола сказала о результатах, полностью, совпавших с прошлой проверкой. То ли недоумение, то ли разочарование.

Небольшое облегчение от осознания, что сам полностью здоров и доля пренебрежения к тому, что умудрился подцепить себе заразу.

– И всё-таки ты идиот, – произнёс Ромуальд, когда они отъехали на приличное расстояние от медицинского центра. – Приписать себе такую дрянь… И с какой целью? Только ради того, чтобы кому-то испортить жизнь. На пару минут, не больше. Нет, я в курсе, что оно неплохо лечится, если следовать инструкциям и, в принципе, не пренебрегать лечением. Однако я бы не решился ставить крестики рядом со своим именем.

– Это легко объяснить.

– Твой идиотизм?

– Твою нерешительность. Ты – это ты, я – это я. Методы воздействия на окружающих у нас разные. Кто-то вламывается в чужую квартиру, бьёт стаканы и обещает размазать противника по осколкам, а кто-то рисует кресты напротив своего имени и прикидывается больным, понимая, что иногда психологическое давление лучше демонстрации физической силы. И на подобные справки люди реагируют по-разному. Допустим, я бы моментально нарисовал в воображении портрет самого себя с западающим носом.

– При полном отсутствии волос.

– Волосы выпадают, когда больному ставят другой диагноз.

– Просто, услышав про западающий нос, я моментально вспомнил о том, кого нельзя называть.

– Отличная ассоциация. Более оптимистичная, что ли, – протянул Илайя, посмотрев в сторону собеседника.

Впервые за долгое время, что они ехали вместе. Во второй половине дня всех куда-то несло, потому обратная поездка по времени выходила продолжительнее. Говоря об экономии времени, Ромуальд явно солгал. Спустившись вниз и прокатившись на подземке, Илайя мог уже сейчас переступить порог квартиры, распластаться по кровати и пролежать так огромное количество времени. Ладно, не огромное. Но до следующего утра – вполне реально. Только сначала следовало принять душ, смывая посторонние запахи. Больничный, удушливый, состоящий из аромата лекарств разной степени противности. И не менее удушливый, но вовсе не неприятный запах одеколона, оставленного на коже после ношения шарфа. Вообще-то Илайя сомневался, что это именно вещь виновата. Он всё это время находился рядом с Ромуальдом, потому без проблем чувствовал аромат его парфюма. Партнёр по сцене не относился к той категории людей, что не знает меры в использовании одеколона, потому разбрызгивал его по минимуму, но Илайю не покидало ощущение, будто не Ромуальд, а он сам искупался в этих нотах базы, сердца и что там ещё есть у духов. Запах оседал на его куртке, на волосах, на коже, где она не была скрыта одеждой.

С отчаянием он признавал: не будь между ними неудачного опыта и множества негативных факторов, сформировавшихся ранее… Да, он бы потащил Ромуальда в постель просто так, без всяких вопросов, дополнительных размышлений и удручающей рефлексии относительно правильности или ошибочности происходящего. Да, он прав. Он тысячу раз прав, этот чёртов Ромео, видящий больше, чем нужно.

Быть может, слова о том, что Илайя виляет перед ним задницей, считались преувеличением, но всё остальное при желании получало прекрасное обоснование и многочисленные подтверждения.

Это решение, в целом, не противоречило его правилам постельного этикета, поскольку справка о состоянии здоровья у Ромуальда была на руках, и Илайя сам видел, что там написано.

Но между ними было, и опыт оказался далёк от ошеломляющего, который хотелось бы повторить ещё и ещё раз. Он даже от хорошего отличался порядочно, потому что целиком состоял из боли, приказов ненавидеть и терпеть, раздаваемых внутренним голосом, нежно лелеемого в душе отвращения к прикосновениям и обречённости. И к мыслям о том, что он действительно лишний в этом мире манящих огней сцены, если размышлять масштабно. Лишний в жизни одной отдельно взятой семьи, точнее, не всей семьи, а определённого человека.

«Кому ты вообще нужен? – думал он. – Ничтожество, которое всю жизнь существует назло окружающим, а не принося радость. Давай, возобнови разговор. Признай его правоту. Скажи, что хочешь ненавидеть, но втрескался, как сучка. И чем больше Челси о нём говорила гадостей, тем сильнее хотелось верить в правдивость обратного утверждения. Он прав. Отвратный из тебя психолог. Он говорит, что не может понять. Ты и сам не понимаешь. Как это окружающим делать? Какое позорное зрелище, честное слово. Какое отвратительное. Собачка ав-ав. Беги за хозяином, оближи ему тапки, а он тебя отшвырнёт одним махом и скажет, что Джулиан лучше, потому что… Потому что Джулиан лучше, скорее всего. Если человека любят миллионы, наверное, есть за что. А тебя всю жизнь только ненавидели. Вероятно, это тоже не просто так, есть причины. И он к тебе ничего чувствовать не будет, разве что отдерёт пару раз на горизонтальной поверхности и отправит на все четыре стороны. Потому что Джулиан лучше. Он Джулиана любил, любит и будет любить. А ты… Так. Кратковременное увлечение, амбициозное, тупенькое, с жутко низкой самооценкой, желающее привлечь внимание, но терпящее фиаско. Никому ты не нужен. Никто тебя не полюбит никогда. Даже не надейся».