От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Кайзергрубер Фернан - Страница 27

Укрытая за холмами, деревня позади нас исчезла из вида. Каждый раз, как мы взбираемся на вершину одного из них, появляются другие, разделенные лощинами с пологими склонами, которые нам приходится преодолевать под солнцем и при температуре как в печи. Больше никаких поселений, и, пока мы продолжаем шагать, насколько видит глаз, одни поля подсолнечника! Километр за километром – русские километры! Дабы время текло незаметнее и поскольку нам больше не на что отвлечься, мы срываем головки подсолнухов и грызем семена, русские «семечки», и маршируем. Все предусмотрено, в таком поле могла бы скрываться целая русская дивизия, и мы даже не заметили бы ее. Настолько далеко тянутся эти плантации? Временами поля подсолнечника для разнообразия сменяются полями кукурузы, тоже бескрайними. Но если мы с легкостью меняем «топливо», переходя с семечек на кукурузу, то наш шаг от этого не меняется; следующий точно такой же, как предыдущий.

Мы движемся с короткими остановками, поскольку здесь ни намека на тень, ни от дерева, ни от чего-либо другого, и в полдень даже не останавливаемся, чтобы поесть, поскольку не голодны. От жажды, как ни крути, никуда не деться, и мы приберегаем содержимое наших фляг, поскольку не знаем, когда в этих безлюдных местах, удаленных от главных дорог, по которым передвигаются войска, мы наткнемся на источник воды или деревню! И не важно, насколько свежими и отдохнувшими мы отправляемся в путь утром, через полчаса наша одежда уже прилипла к телу. На дороге, по которой мы сейчас идем, пыли меньше, так как мы единственные путники. Царящее спокойствие потрясает не меньше, чем бескрайнее пространство! После полудня мне начинает казаться, что у меня галлюцинации или что я стал жертвой солнечного удара. Я слышу голоса, женские голоса! Вскрики, веселый смех, но ничего не вижу, и Андре видит не более моего.

Сворачиваем и идем в ту сторону, откуда доносятся звуки, и внезапно натыкаемся на огромную воронку в земле! На дне небольшой пруд, в котором нагишом купаются четыре девушки! Как образовалось такое углубление? Возможно, сюда упал огромный метеорит! Другого объяснения я не вижу. Диаметр внешней окружности определенно больше 200 метров. Мы останавливаемся наверху, на самом краю, когда девушки замечают нас. Крики усиливаются, и одна из них поспешно бросается к берегу, хватает оставленную там одежду и несет ее обратно в воду, где девушки наспех одеваются, хотя мы кое-что успеваем разглядеть. Мы спрашиваем, как пройти к деревне, и нам остается лишь следовать за ними. Они идут в 20–30 метрах впереди и не показывают ни малейшего замешательства. Две из них вовсе недурны собой. Я только что, хоть и недолго, видел их во всех подробностях. Мокрые платья прилипают к их телам, и мы позволяем себе несколько комментариев, разумеется на французском. Что до них, то они то и дело смеются и переговариваются звонкими голосами, оборачиваясь на нас. Интересно, что они говорят? Хотелось бы знать! Я не забыл Новочеркасск и свою маленькую черкешенку и храню добродетель, хотя и сам не знаю почему.

Мы направляемся к центру деревни, обитатели которой, как всегда, дружелюбно принимают нас, и, перед тем как поесть, решаем искупаться в пруду, который только что обнаружили. Всего лишь второй раз с момента нашего появления в России у нас есть возможность искупаться. Последний раз мы купались в Славянске, в соленом озере, очень соленом. Еще окунались при переходах вброд, но это не считается.

Как чудесно, после дневной жары и утомительной дороги, почувствовать кожей свежесть воды. Мелькает мысль продолжить путь, но это было бы неблагоразумно, и мы решили остаться, поскольку находимся вдали от главных трасс, в незнакомой местности. После трапезы с нашими хозяевами и короткого разговора о войне и мире нас разместили на ночлег. В очередной раз я убеждаюсь, что все люди, которых мы случайно встречали на своем пути, кажется, довольны отходом русских войск и нашим появлением, о чем они нам неоднократно говорили. Большинство утверждает, что они не русские; они украинцы, черкесы, кавказцы – кто угодно, но только не русские! Повсюду у меня создается впечатление, которое полностью подтверждается настроениями и тем, что говорят нам люди. За исключением, пожалуй, больших городов, где у нас были лишь краткие контакты с людьми, если таковые вообще имели место. Утром, после завтрака, «A ревуар!» «До суидания, паненка! Адьё, пан! Адьё, барижня!» (мадам, месье, мадемуазель или что-то аналогичное). Мы продолжаем путь.

3 или 4 августа миновали Яблоновскую и вышли на большие дороги с их клубами пыли! Еще издалека нам видны эти знакомые столбы пыли и слышны звуки колонн на марше. 5-го мы в Мелиховской, где приличного вида женщина приглашает нас в дом. Она угощает нас померанцевым чаем с кукурузными оладьями и малиновым вареньем. Все очень аппетитное и ароматное, хотя у оладий легкий мыльный привкус. Это из-за плохо очищенного масла, а здесь все готовится только на нем. Мы узнаем новые привкусы и вспоминаем забытые. В доме есть мебель, столовая посуда и водруженный на стол огромный самовар. Как не похоже на нищету украинских деревень, несмотря на все плодородие украинских равнин!

7-го переправляемся через Дон и ночуем в Калинине. Здесь ширина Дона около километра, и переправа через такую реку всегда очень впечатляет. Каждый раз у меня возникает ощущение, будто я на другом континенте, в новом мире! 8-го мы добираемся до Нижних Сал, где и останавливаемся. Пройдясь по деревне, натыкаемся на брошенный дом и, кроме того, на двух лошадей, тихо ржущих в конюшне! Спрашиваем наших хозяев, но они увиливают от ответа. Чьи это лошади? Кого-то из посторонних? Партизан? У меня возникает идея, но я ни с кем ею не делюсь. Мы ночуем, и утром я спрашиваю Андре – как он смотрит на то, чтобы перевестись в кавалерию? Он смотрит на меня, и идея приходится ему по душе. Вижу это по его улыбке! После завтрака мы сообщили об этом хозяевам, которых, похоже, такая идея ничуть не возмущает. Они переговариваются между собой, и я получаю в свое распоряжение panjewagon – телегу, без каких-либо возражений. Они даже приготовили нам упряжь!

Полчаса спустя, сидя на телеге, два «бургундца» покидают Нижние Салы в прекрасном настроении. Вдобавок ко всему у нас в телеге лежит хлеб, кукуруза и сало, и нам не нужно все это нести! Как-никак, новое событие! Думаю, нет смысла вдаваться в подробности того, что километры кажутся короче, а дневные переходы значительно длиннее! У нас больше свободного времени, чтобы любоваться окрестностями, да и холмы нам более не страшны. Здесь их еще больше и они еще круче. Вполне естественно, что к вечеру мы прибыли в Белую Глину, ни капли не устав, но изнемогая от жажды. На следующее утро мы оставили деревню уже с тремя лошадьми, с двумя в упряжке и одной запасной в поводу. Днем в Райской я нахожу полностью функционирующую кузницу, поэтому мы решаем привести телегу в порядок. Наши немецкие товарищи из 97-й егерской дивизии с готовностью переделывают повозки. Они укрепляют их и ставят на металлические колеса, более практичные из-за меньшего веса. Мы быстро знакомимся, и дело сделано – следующим утром выезжаем из Райской с четырьмя лошадьми и на двух повозках, у одной из которых стальные колеса. Я на полном серьезе представляю себе каждого «бургундца», обеспеченного личным средством передвижения. За свое пребывание в пехоте я достаточно натерпелся.

В этот же вечер, в Ильинской, новое приобретение, и какое! Рядом с избой я вижу верблюда. Теперь я становлюсь лошадиным барышником. После двух часов торга у меня становится одной лошадью меньше – той, что получше на вид, – но зато теперь у меня есть верблюд и еще одна повозка! На следующий день я управляю повозкой, запряженной верблюдом и с лошадью в поводу. Андре достается телега с двумя лошадьми и еще одной повозкой на прицепе. Дорогу я вижу только между верблюжьими ногами – нет, правда, верблюд здоровенный, а повозка низкая. Такой вот кавалькадой мы к вечеру прибываем в Тихую[42], где и останавливаемся. Не знаю почему, но в пути у нас много времени на размышления. Я думаю о том, что до 10 мая 1940 года, до начала войны, до отъезда в Германию и до вступления в легион в апреле 1942 года был совсем еще подростком. Что за путешествие выпало на мою долю, как в буквальном, так и в переносном смысле! Сколько всего произошло! А ведь мне всего девятнадцать! Или восемнадцать? Я что, и вправду не помню? Вспоминаю школьные годы, своих школьных товарищей. Чем они сейчас занимаются? Какая у них жизнь? Вижу их служащими, чиновниками, ежедневно ходящими на работу, день за днем, и целый день торчащими в своих конторах. Думаю о всех людях, живущих скучной, непримечательной жизнью. Да простят они меня, но это наводит на мысль о мокрицах. Зачастую в этом не их вина, и я никого не хочу обидеть. Они не нашли своего идеала, придающего жизни смысл, а может, просто у них не хватает смелости? Жизнь, что выбрал я, куда более возвышенная, наполненная смыслом. Больше всего я хочу быть полезным другим! Нет, я ни за что не поменяю свою жизнь на их.