От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Кайзергрубер Фернан - Страница 29

Сейчас мы проходим мимо нескончаемых колонн русских военнопленных, несущих на спинах жестяные канистры с водой, которые при помощи планок и веревок превращены во что-то вроде ранцев. Пленных тысячи! Колонны похожи на длинных змей, и мы можем видеть их еще издалека. Потом встречаем их на спуске, и движение на этих горных тропах становится в два раза плотнее.

Такое впечатляющее зрелище наводит меня на мысль о муравьях в человеческом обличье. Тропа больше не спускается вниз, она неуклонно карабкается вверх, и мы, шаг за шагом, поднимаемся вместе с ней. Под конец дня достигаем пункта, обозначенного как высота 233. Это что-то вроде огромной впадины прямо в горах, поросшей густым лесом. Здесь также конечная станция военнопленных «водовозов», поскольку тут мы обнаруживаем целую гору «канистр». Их охраняют вооруженные люди, и о том, чтобы взять их, не могло быть и речи. Останавливаемся на привал и в очередной раз разбиваем палатки. Полевая кухня готовит нам кофе, а мы достаем свои пайки. Именно здесь я впервые ем хлеб, испеченный еще до войны, в 1939 году! Пометка на целлофановой упаковке тому свидетель! Мы едим возле палаток, усевшись на стволе дерева. В центре впадины, из полого ствола дерева, бьет маленький родник. Но не течет, а сочится по капле. И чтобы набрать литр с небольшим воды, приходится ждать минут пятнадцать. Очередь к роднику растянулась точно на всю ночь. Тем не менее после подъема, испытывая дискомфорт из-за шестидневной бороды, я трачу часть утреннего кофе на то, чтобы сбрить щетину с лица. Требуется определенная сила воли, чтобы выбрать между утолением жажды и гигиеной. Днем нас догоняет 1-й взвод нашей 3-й роты. Вскоре после этого 1-й и 3-й взводы отправляют в усиленное разведывательное патрулирование – Spähtrupp. Патруль численностью 30 человек, включая лейтенанта Жана В. и старшину Роберта Д., бесшумно скрылся в густом лесу. Мы также входим в него по тропе, которая то идет вниз, то поднимается вверх, но по большей части все же вниз.

Похоже, задание серьезное. И опасное, иначе не стали бы посылать столь внушительный отряд. Фронт здесь повсюду, и нужно постоянно быть начеку. Деревня или укрепленная позиция, которую мы оставляем, может скоро вновь оказаться в руках противника. Впредь так оно будет и дальше. В горах нет Hauptkampflinie – передовой линии обороны, и мы «у себя» только в том месте, которое занимаем в данный момент. Идем дальше… Лес угрюмый и безлюдный, царит мертвецкая тишина! Лишь местами солнце проникает сквозь листву и освещает подлески или редкие прогалины. Внезапно, после часового марша, колонна резко останавливается; мы изготавливаемся к бою, опустившись на колено и укрывшись за стволами деревьев или распластавшись среди кустарника. Четыре пулеметных расчета немедленно занимают огневые позиции. Мы задерживаем дыхание и пристально всматриваемся в чащу. Дабы избежать лишнего шума, не заряжаем винтовки, обоймы и без того уже давно находятся в магазинах. С пулеметами другое дело, их можно зарядить без малейшего звука. Перед нами, ниже и правее, струйка дыма, но никакого движения. Мы остаемся на месте… сколько? Три, пять, десять минут? Затем, по отмашке, разворачиваемся в цепь и движемся вперед, очень медленно, со всеми возможными предосторожностями, все чувства обострены. На расстоянии вытянутой руки гаснущий костер, рядом с ним котел с еще теплой водой. Русские пытались поспешно загасить огонь, но не успели. В 3 метрах пулемет «Максим» на колесном станке, с заправленной пулеметной лентой и готовый к бою. Чуть дальше другое оружие. Очевидно, что лагерь покинули в спешке и совсем недавно. Заметили наше приближение и снялись, даже не подумав защищаться. И тем не менее мы продвигаемся с осторожностью, потому что немного погодя они могли прийти в себя и устроить нам засаду! Левее труп; потом видим еще пять, еще двадцать; впереди, а также справа их уже десятки. В результате насчитываем чуть ли не целую роту. В любом случае их тут больше сотни! Большинство убито выстрелами в спину. Видимо, они заняли здесь позицию и ночью были захвачены врасплох с тыла. Тягостное зрелище. Похоже, стычка произошла дня два назад, если не больше, поскольку трупы уже раздулись и облеплены мухами, которые прямо кишат под формой. Несомненно, из-за жары и сырости подлеска… Луч солнца освещает застывшее лицо. Повсюду кровь. Черная и засохшая на ранах и вокруг пулевых отверстий в форме. Мы разбредаемся, чтобы собрать Soldbücher – солдатские книжки – и личные жетоны, но это все, что можно сделать. У нас явно нет ни времени, ни возможности похоронить своих товарищей; позднее об этом позаботятся другие! Тут есть и тела русских, но их значительно меньше. Мы не смогли бы сразу заметить мертвецов, поскольку из-за цвета формы, что русской, что немецкой, они почти сливаются с травой, почвой и порослью. Настоящее массовое побоище! Прежде чем повернуть обратно, мы на всякий случай продвигаемся еще немного вперед. Кажется, задание выполнено. Несомненно, нам ставилась задача выяснить, что произошло с ротой из 97-й дивизии, исчезнувшей в лесах!

После трехчасового отсутствия возвращаемся на высоту 233, и наши командиры докладывают в штаб и представляют отчеты. Вскоре батальон снимается с места. Мы карабкаемся по крутому склону; целый час лезем вверх, потом спускаемся в долину с противоположной стороны, чтобы к вечеру появиться возле станицы Апшеронской (сейчас город Апшеронск. – Пер.), на железной дороге Майкоп-Туапсе. Здесь на артиллерийских позициях установлены дальнобойные орудия, направленные на Туапсе. Одно из них производит выстрел, и его ствол напоминает банан, вылезающий из кожуры! Разбиваем палатки на железнодорожной насыпи, идет дождь. Температура быстро падает, и мы укрываемся на ночь в палатках.

17 августа продолжаем подъем, и ливень иногда сменяется редкими просветлениями. Марш невероятно сложный. Мы скользим на грязной тропе, спотыкаемся о камни и поскальзываемся на мокрых корнях деревьев, кора с которых содрана сотнями ног. Они гладкие и скользкие от грязи, оставленной на них обувью других. Корни торчат из земли и переплетаются, устраивая ловушки на нашем пути. Когда мы поскальзываемся, то часто съезжаем на несколько метров назад и налетаем на мешки, из которых доносится ругань. Они сами с трудом сохраняют равновесие. Это брезент плащ-палаток, в который парни укутались из-за дождя, придает им сходство с мешками. Собачья жизнь, но мы должны идти вперед. Вечером добираемся до станицы Прусской[44]. 1-я рота ввязалась здесь в бой и, при поддержке четырех пулеметов, очистила дорогу от обороняющихся русских. Этой ночью мы заняли станицу.

18 августа мы снова в пути и занимаемся тем, что стало для нас привычным делом, – лезем вверх, чтобы тут же спуститься вниз и затем опять вверх. Спуск не менее утомителен, поскольку нам приходится откидываться назад и удерживаться за счет напряжения коленных сухожилий. Ноги устают, зато задыхаемся мы немного меньше. Спускаемся вдоль горного потока, 3-й взвод в арьергарде. Днем догоняем расчет нашего тяжелого миномета, передвигающийся с огромным трудом. Мы слышим их задолго до того, как видим, потому что эти повозки пехоты (невысокая, по пояс, тележка, в основном на двух мотоциклетных колесах, за счет множества приспособлений и крепежа пригодная для перевозки практически любых грузов) на конной тяге страшно громыхают на каменистой почве.

К своей радости я встречаю трех старых товарищей – более того, с кем жил в одном квартале Брюсселя. С одним из них, Максом М., все в порядке, чего не скажешь об остальных. У Артура В. и Жана Ж. дела не так хороши, особенно у последнего. Жана Ж. сильно лихорадит из-за малярии, а Артур В. страдает от дизентерии. Наш русский помощник, бывший военнопленный, Иван, остается с ними. Наша колонна быстро догоняет и обгоняет их. Что до меня, то я задерживаюсь рядом с ними, вижу, как мимо проходит мой взвод, останавливаю командира отделения С. и обращаюсь к своему старшине, но мне отвечают, что минометный расчет не относится к нашей роте и что я должен идти вместе с ней.