Потерянные (СИ) - Невер Анна - Страница 45

— Думаю, с клюквой на сегодня закончили, — шкалуш сложил мокрую одежду Тисы в свободный мешок и приторочил к своему седлу.

После того, как к седлам прикрепились корзинки с клюквой, Трихон сходил за пустой, брошенной у топи. Тиса с тревогой дождалась его возвращения. Корзинка отправилась на свое место — на бок Ватрушки. Затем шкалуш усадил Тису в седло. Ноги ее плохо слушались.

— Можно отправляться в часть, — новобранец вскочил в седло Буя и потянул поводья, разворачивая лошадь.

— Нет, — покачала головой Тиса, представив себя на улице Увега в мужской одежде, а еще лицо отца, если вдруг он заметит ее по прибытии. Это недопустимо. — Мы поедем к заброшенной мельнице, — сказала она. — Это не далеко от Увега. Там я почищу одежду в реке.

После минуты пререканий, шкалушу пришлось сдаться. По пути к мельнице Войнова пришла в себя настолько, что смогла собрать мысли в кучу:

— Трихон, спасибо, — сказала Тиса, понимая, что повторяется. Когда она успела уподобиться говорящей вороне, каркающей одно и то же из раза в раз? — Похоже, я продолжаю влипать в неприятности.

— Да уж, в этом постоянства вам не занимать, — сказал шкалуш, запалив самокрутку.

— Я не должна была подходить так близко к Гартовой топи, — призналась Тиса. — Ты меня предупреждал.

— Но разве такая храбрая девушка будет слушать кого-то?

Тиса поняла иронию и горько усмехнулась, вспомнив ужас, когда она увидела это чудо болотное. Она даже забыла о ножах у голенища. Да уж, храбрая мокрая ворона.

— Мне жаль, что вы пережили этот страх, Тиса Лазаровна, — искренне сказал шкалуш. — Эти места совсем не для милых барышень. Теперь особенно.

Тиса хотела было возразить, но промолчала. Что бы она сейчас не говорила, это только слова. На деле же она оказывается не такая сильная, как ей представлялось.

Вскоре лес расступился и вывел их к Веже. Еще не запруженная вольная река текла с видимым течением. Старая водяная мельница чернела над лукой реки. Колесо не крутилось, но иногда поскрипывало под силой ветра и воды. Сквозь прогнившие доски мостка ведущего к мельнице светился бурлящий черный поток, и желание оглядеть постройку изнутри у Тисы сразу пропало. Они расположились поодаль от мельницы у покосившегося, но еще довольно крепенького сарайчика заросшего терновником. Пока Тиса полоскала свое платье в реке, шкалуш разжег костер и устроил что-то вроде сушилки: вбил две высокие палки и на них водрузил третью — перекладиной. Войнова вывесила на нее платье. Затем вернулась к реке и сняла ботинки. Темная холодная вода клубилась водоворотами. Смыв с наслаждением грязь со своих ног, Тиса подумала прополоскать ботинки.

— Дайте мне, — парень бесцеремонно забрал у нее обувь. — Идите-ка лучше к костру, погрейтесь. Или, давайте, отнесу, чтобы ноги не пачкали?

— Ну, уж нет, — покачала головой Тиса. — Хватит меня сегодня таскать.

— Мне ж не в тягость.

Тиса улыбнулась смущенно в ответ. Затем по траве на цыпочках вернулась к костру и присела на сухое бревно, принесенное из-под стрехи сарая шкалушем. Девушка вытянула к огню ноги. Как тепло! Костер горел ровно горячо с треском, словно давно разведённый. Тиса посмотрела на берег, где парень полоскал ее опорки. Марика явно ошибалась в приоритете. На ее месте она выбрала бы не вэйна, а Трихона. А Филипп… Одним словом — вэйн.

Парень вернулся, привязал мокрые ботинки рядом с платьем и пропал в сарае. Вынув из рюкзака узелок со снедью, Тиса развязала его. Торопиться некуда, подумала она, а есть хочется так, что, будь у желудка руки, давно бы ложкой по стенкам колотил. Каравай хлеба, кусок свиного окорока, кислые огурчики. И даже настойка, про которую девушка совсем забыла. Вот чем согреться можно-то! А она — лопух. Пока шкалуш искал в сарае сухие дрова для костра, Войнова отхлебнула настойки. Жидкость обожгла язык и погнала горячую кровь по телу. Тиса порезала хлеб и окорок ножом из своего арсенала и позвала шкалуша откушать.

Трихон подложил сучков в костер и присел на бревно рядом. Они дружно накинулись на еду. Спустя некоторое время голод уступил место приятной усталости. Тиса подумала, что если она наклонится в бок, то их плечи соприкоснуться. Неразумно было пить настойку на голодный желудок, одернула себя Тиса.

— Я не могу понять, как ты смог прогнать латника? — спросила девушка, доедая огурчик.

— Сам не знаю, — передернул плечами новобранец. — Возможно, он испугался моей дубинки.

Тиса хихикнула.

— Я, конечно, сглупила, что близко подошла к топи. Но не думай, что я полный валенок, — Войнова на показ сощурила глаза. — Как ты прогнал рыцаря, Трихон?

Паренек не спешил отвечать.

— Это оберег такой? Или врожденная способность всех из народности шкалушей? — пытала Тиса.

— Оберег — ответил Трихон, нехотя.

— Эти веревочки? — девушка скосила глаза на нитяное кольцо на указательном пальце.

— Угу, — промычал шкалуш.

Распространяться об оберегах парень явно не желал, ну да ладно.

— Что ж. Я должна благодарить Единого за то, что ты оказался рядом. Вживую этот рыцарь еще ужасней.

— Вживую? — удивился шкалуш.

Ну что за болтливый язык.

— Я не правильно выразилась, — поправилась Тиса. — Просто я знаю Латника по рассказу Рича. Он тебе не говорил, что на спор ходил ночью на болото?

Шкалуш отрицательно покачал головой. Тиса поведала коротко приключение Рича, радуясь, что избежала щекотливой для себя темы.

— Вы лечите мальчика, — сказал Трихон.

— Да, Агап продолжает процедуры, хотя надежда на исцеление почти угасла, — Тиса вздохнула. — Но прерывать лечение — это все равно, что сказать ребенку, что он останется калекой навсегда. Рич так верит в это предсказание.

— Какое предсказание?

— Прорицательница из его табора сказала, что он исцелится в этом городе. Но мне порою кажется, что они мальчика просто бросили. Я бы многое отдала, лишь бы он поправился.

Шкалуш молчал.

Тиса украдкой скосила глаза на юношу. Тот, не моргая, смотрел в костер и думал о своем. В глазах отражался огонь.

— А ты откуда, Трихон? — спросила Тиса. — Нет, я, конечно, помню что ты из Рудны. Но кто твои родители?

Шкалуш посмотрел на Тису так, словно старался разгадать, чем продиктовано ее любопытство.

— Я плохо помню своих родителей, — произнес он. — Они давно умерли.

— О, извини.

— Это больше факты, чем воспоминания, — Трихон покачал головой. — Отец был храмным лекарем. Когда миссия предложила ему отправиться в одну угасающую деревеньку, он, не задумываясь, согласился. И тем самым подписал приговор себе и матери.

Парень подложил в огонь ветку хвороста, выпавшую из костра.

— Больше половины жителей деревни уже были заражены. Болезнь забрала родителей, но пожалела ребенка.

— Тебя.

— Да, — согласился невесело шкалуш. — Меня забрали к себе брат отца и его жена.

— Тетя с дядей, значит, — улыбнулась Тиса, радуясь, что тяжелая тема позади. — Ты много знаешь для своего возраста. Наверно они люди с широким кругозором.

Трихон усмехнулся:

— Не знаю как кругозор, но ремень у Прокла был широкий. Он был из тех, кто считал, что строгое воспитание — залог образования. Порка племянника являлась для него ежедневной обязанностью.

Тиса негодующе хмыкнула.

— О, только не жалейте меня, Тиса Лазаровна, — усмехнулся новобранец. — Я ведь тоже не подарочек. Бежал из дома в малолетнем возрасте, стащив у дядьки припрятанные деньги. Три года бродяжничества преподнесли мне уроки лучше всех учителей.

— А потом? Ты вернулся домой?

— Нет, — он снова созерцал костер. — Меня приютили добрые люди. Дали мне кров, еду и тепло, которых у меня не было.

Шкалуш плотно сжал губы и надолго замолчал. Похоже, она все же умудрилась его расстроить.

Тиса тронула серебряные часы на руке, вдруг почувствовав желание поделиться в ответ:

— Эти часы мне достались от мамы, — сказала девушка.

Трихон повернул лицо к ней, ожидая продолжения.

— К маме они перешли от прабабушки Ефросинии. Она была вэйной.