Иные миры: Королева безумия (СИ) - Белов А. А. - Страница 22

Я посмотрел вверх и закричал от ужаса.

На металлические крюки, двигавшиеся по рельсовой дороге, были надеты детские тела. Они безжизненно свисали вниз — маленькие, беспомощные. Я видел крохотные пальчики с засохшей кровью под ногтями.

Мимо меня то и дело проносились вагонетки. Только теперь я понял: то, что я вначале принял за шары, было детскими головами. Вагонетки были доверху наполнены мёртвыми детьми.

А толпа, не останавливаясь, продолжала свой путь к печи. Дети покорно шли навстречу смерти. Казалось, их толкает невидимая рука.

В толпе, спотыкаясь, шла совсем маленькая девочка, года полтора, не старше. Я смотрел на неё в каком-то оцепенении, не в силах пошевелиться.

Девочка повернула голову, и я узнал Веронику.

Невыносимый ужас охватил меня. Вероника смотрела на меня своими серыми глазами, и в её взгляде была такая недетская тоска, такое отчаянье, что я не выдержал.

Позабыв обо всём, я бросился к ней — спасти, закрыть собой, защитить. И с размаху ударился о стекло. Передо мной была прозрачная перегородка - невидимая, но твердая, как камень. Я бился об неё изо всех сил, молотил кулаками и ногами, исступлённо кричал, но всё было напрасно.

Вдруг прозрачная поверхность затуманился, пошла рябью, потемнела и пропала.

Я снова очнулся в палате.

***

Прошло несколько часов, но ужасное видение неотступно стояло перед моими глазами.

Я видел цех, заполненный детьми, видел безмолвную толпу, стекающуюся к печи, видел беспомощные детские тельца, свисающие с ржавых крючьев, видел вагонетки, полные детских голов.

Я видел тоску и отчаянье в глазах своей дочери.

И я не мог жить спокойно. Я должен был спасти её, спасти этих несчастных детей, обреченных на ужасную смерть. Быть может, пока я сижу в этой проклятой больнице, моя дочь горит в огненной печи. Нет! Я должен бежать! Бежать немедленно!

—    Э, друг! Что с тобой такое? Чего орешь?

Это санитар. Он нависает надо мной, разглядывая моё лицо, как будто хочет ударить.

Я понял, что выдал себя. Мой крик привлек его. Неужели он догадался?!

Санитар по-прежнему висит надо мной. Он подозрителен. В его глазах знакомый ледяной холод. Неужели и он служит этому монстру?

Спокойно! Только спокойно!

—    Что там, Гриша? - это медсестра из коридора.

—    Да этот, что недавно кололи, снова буянит!

—    Сейчас врача позову.

Шаги удаляются.

Лихорадочно соображаю, что делать. Через минуту придёт врач, и тогда всё - опять укол, сон, серое ватное безмолвие. Тогда мне ни за что не вырваться отсюда, и моя доченька, моя Вероника, сгорит в пламени печи!

Сжимаю тело в пружину. Удар! Санитар отлетает к стене. Я вскакиваю и бросаюсь к выходу.

Впереди длинный коридор. Я задыхаюсь, сердце рвётся наружу — проклятые лекарства! Позади слышны крики, топот.

Поворот в боковой коридор - и нереальная, фантастическая удача! Дверь на кафедру приоткрыта, рядом топчется чернокожий студент. Я бросаюсь к двери, отталкиваю его, успевая заметить перекошенное от ужаса черное лицо, и выскакиваю на кафедру.

Двадцать метров вперёд - и передо мной лестница. Быстрее, быстрее!

Скатываюсь вниз, в маленький коридорчик под лестницей и приоткрываю дверь на улицу. Там беснуется метель и не видно ничего на тридцать шагов.

Мозг работает быстро и четко. Я как будто вижу себя со стороны. Включается шестое чувство — то самое, которое помогает зверю обходить хитроумные ловушки и капканы. Я с грохотом захлопываю дверь. И вместо того, чтобы самоубийственно рвануть через парк — в пижаме, босой, по снегу, — сворачиваю вниз, в подвал.

Через несколько секунд над моей головой проносится топот и снова хлопает дверь — это санитары выбежали на улицу. Я представляю, как они пытаются разглядеть в метельной пелене убегающий силуэт в желтой пижаме, и злорадно усмехаюсь.

Впереди, в тёмном прямоугольнике коридора, светлеет проем. Несколько шагов, и я сворачиваю туда.

Снова удача. Это раздевалка для студентов. На вешалке — десяток плащей и курток. Под ними — ряд тёплых сапог. Девушка, сидящая на лавочке под вешалкой, читает книгу. Шум заставляет её поднять голову. Она видит босого человека в желтой пижаме и испуганно вскрикивает. Книга падает на пол.

Я быстро осматриваю обувь, выискивая размер побольше. Вот эти тёплые ботинки, пожалуй, подойдут. Лихорадочно натягиваю их. Возиться со шнурками некогда, и я просто заталкиваю их внутрь, чтобы случайно не наступить.

Студентка пытается что-то сказать, но я поднимаю голову и она испуганно замолкает.

Я сдергиваю с вешалки чью-то куртку и натягиваю поверх больничной пижамы. Куртка короткая, и из-под неё видны пижамные брюки. Я срываю с себя куртку и хватаю длинный серый плащ. Теперь нормально. Желтых брюк не видно.

Я натягиваю вязаную шапочку до самых бровей и кивнув оторопелой студентке, выхожу на улицу. Отсюда мне видны мои преследователи. Они рыщут в аллеях, и я вместо того, чтобы бежать через парк, спокойно поворачиваю к главному корпусу.

Тут всё кишит белыми халатами. Главное — не выдать себя, не привлечь внимания. Я спокойно, даже лениво шагаю по просторному холлу. Несколько человек бросают на меня быстрые взгляды, и тут же отворачиваются. Путь свободен.

Я выхожу с обратной стороны здания, прохожу по обледенелой дорожке и сворачиваю направо, к старому кладбищу. Здесь меня точно не будут искать.

На кладбище пустынно. Деревья тянут чёрные узловатые ветви к серому небу. Невысокие холмики припорошены снегом. Я спешу, спотыкаясь о корни.

И вдруг...

Вначале я подумал, что ошибся и даже сделал несколько шагов по дорожке. Но потом... Как будто молния пронзила мой мозг. Я бросился назад и принялся лихорадочно разметывать снег с невысокого гранитного памятника.

Это была она. Моя доченька. Вероника. Это была её могила.

И хотя имя и фамилия были другими, сомнений быть не могло. Её лицо. Её глаза. Её улыбка.

Я рухнул на могильный холм и обнял его. Леденящий холод вошёл в моё сердце. В отчаянье я колотил мёрзлую глину. Я разбил в кровь руки, расцарапал лицо, я плакал и звал её, а в ответ слышал лишь скрип снега и свист холодного ветра. Вокруг был только холод — ужасный смертельный холод, от которого не было спасения. И вдруг я почувствовал прилив обжигающей ярости. Я знал, кто виноват во всех моих несчастьях. Наставник отнял у меня всё — здоровье, разум, жизнь; он отнял самое ценное, то, что было для меня дороже жизни — моего ребёнка. И теперь мне осталось только одно — мстить. Я должен найти Наставника и сразиться с ним. И тогда либо я убью его, либо он уничтожит меня. Это судьба.

Скорее вниз, к реке! Гранитные валуны, вросшие в берег, замёрзли, покрылись льдом. Ноги скользят, я то и дело падаю, обдирая лицо и руки.

Река только-только стала, лёд ещё слабый, в огромных чёрных полыньях. Мне страшно, но выхода у меня нет. Я ступаю на тонкий хрустящий лёд. Он прогибается, трещит, и я стараюсь не смотреть по сторонам, чтобы не видеть полыньи, где плещется чёрная, густая как деготь вода.

Вперёд, только вперёд. Пятьдесят метров, сорок, тридцать...

Я знаю — я дойду. Я не могу не дойти.

Лед угрожающе трещит, змеится тонкими трещинками, и мне кажется, что я вижу в этих трещинках холодные глаза и злорадную ухмылку Наставника. Мне хочется отвернуться, но я заставляю себя не отводить взгляд, и упорно идти вперёд.

Двадцать метров, пятнадцать, десять...

Кр-р-рак! лёд под ногой ломается и я проваливаюсь в черную воду. Страшный холод тысячами острых игл впивается в кожу. Берег рядом, здесь неглубоко - всего-то по колено, но судорога сводит ноги, и я чувствую, что вот-вот упаду. Неужели мне не дойти?! Ледяная боль рвёт, терзает мои ноги. Ботинки стали тяжёлыми как гири. Я отчаянно борюсь с ледяными оковами, со стоном продираясь к спасительному берегу. Каждый шаг дается неимоверно тяжело; я едва переставляю омертвевшие ноги. Шаг, ещё один, еще... Но вот наконец и берег.