Живые и мёртвые - Уорнер Уильям Ллойд - Страница 21

Мученик — это человек, принесший себя в жертву во имя своей группы. Представляемая им группа может занимать подчиненное положение; она может быть сильна моральной властью, но слаба в политическом и материальном плане. Идеальным материалом для формирования образа мученика является, однако, человек с высоким статусом, чье собственное высокое социальное и политическое положение гарантировано, но который, тем не менее, идентифицирует себя с людьми зависимыми, социально находящимися на низшей ступени и ради них приносит себя в жертву, уступая моральной силе высших духовных ценностей. Для своего класса такой человек может оказаться предателем. Если определение его поведения вышестоящим классом будет принято как официальное и правильное, то со временем мученик может превратиться во внушающего отвращение предателя.

Если перейти к другой крайности, то там мы имеем клоуна. В обычной жизни человек, исполняющий ради достижения каких-то своих целей роль клоуна, вступает в очень опасную игру. Он может оказаться окружен символической стеной, которую сам возвел вокруг себя в установках других людей. Если он не управляет как следует переносом нападения с себя на те мишени, которые он выбирает, его нападение может обратиться против него самого; если люди направляют свой смех не на выбранные им мишени, а на него самого, все его надежды могут быть разрушены. Для успеха столь опасного предприятия исполнитель должен быть очень искусным, а его аудитория — восприимчивой и готовой повеселиться. Действия Бигги поначалу пробуждали смех: над его недругами, но также и над ним самим. Хотя это было серьезное достижение, для осуществления одного из его устремлений этого, тем не менее, было еще недостаточно. Его аудитория «взрывалась смехом», но при этом явно недостаточно росло уважение к тому, что он сделал. Если шут, в привычном понимании слова, хочет повысить свое положение в глазах тех, кто смеется, то его проделки должны направлять смех на других, а на него самого переносить часть того уважения, которое обычно оказывается объектам его нападения. Он должен продемонстрировать, что обладает некоторыми из тех талантов и частью той социальной силы, которыми восхищаются его собратья.

У Бигги было много ценных качеств. Он был энергичным, честным, трудолюбивым, мужественным, он был бойцом и жертвой несправедливости; тем не менее, ему явно недоставало многих необходимых атрибутов такого рода гражданина, который бы рассматривался большинством в качестве подходящего кандидата на высокую должность. Более того, многим из тех, кто принял его как мэра, оказалось довольно трудно представить тот его образ, который он и они сообща создали, в губернаторском кресле или на месте сенатора в Конгрессе.

Традиционному клоуну до сих пор сопутствует аура его прежнего значения. Это не только цирковой паяц, развлекающий детей своей притворной тупостью и совершающий проступки, направленные против внешних приличий. Для некоторых он идентифицируется с вульгарным типом прежних дней: невоспитанным хамом, неотесанным болваном из лесной глуши, тупым деревенщиной или простаком из бруклинских доков. Персонаж радиопародий, обладающий так называемым бруклинским акцентом, может идентифицироваться как человек забавный, часто недалекий, общественно отсталый и, следовательно, происходящий из социальных низов. Он может быть дураком, чьи бессмысленные поступки определяются неисправимой тупостью; либо его поведение может быть всего лишь маской, надеваемой ради того, чтобы дурачить благопристойных, благочестивых и лицемерных людей, носящих социальные маски притворных добродетелей. Ради достижения драматических или социальных целей маску клоуна может натянуть на себя каждый, независимо от того, какую роль он исполняет. Мудрый и добродетельный, слабый и сильный, добрый и злой — все могут быть дураками либо в действительности, либо надевая эту социальную маску в своем социальном или театральном окружении по собственной воле или под влиянием действий других.

Те, кто потешается над дураком, обычно чувствуют свое превосходство над ним; своим смехом они претендуют на наличие у себя тех добродетелей, которыми тот обделен. Если он умеет направлять смех аудитории на мишени своего нападения, то иногда может ниспровергать высшие общие символы и поднимать самоуважение своей аудитории. В силу ощущаемого отсутствия в нем морального чувства и здравого интеллекта он способен снимать напряжение у тех, кто смеется, доставляя косвенное удовлетворение их затаенным страстям и желаниям. Высокоценимая роль героя-трикстера, которую мы находим во многих культурах и цивилизациях, в значительной степени базируется на освобождении от моральных и логических ограничений [139a]. Рассказы о возмутительном поведении трикстера — опрокидывающие моральный порядок, приводящие в шок благовоспитанных людей и выставляющие в дурацком виде власть имущих — возбуждают смех; этот смех позволяет аудитории рассказчика испытать удовольствие, переступая границы вместе с нарушителем и одновременно осуществляя сатирическую санкцию против тех самых поступков, которые она таким образом косвенно совершает. Сила смеха направлена одновременно и вовне, и внутрь: как внешняя социальная и психологическая сила, она служит поддержанию правил и контролирующих рычагов морального и социального порядка, внутри же выполняет функцию освобождения человека от некоторых его морально порицаемых и саморазрушительных желаний.

Когда смех, высвобождаясь, обращается на клоуна, который сам же его инспирирует, накопившиеся и прорывающиеся таким образом наружу ненависть и враждебность направляются, по-видимому, на подсознательные образы внутренней жизни индивида. Это могут быть образы власти, безответной любви или, на более сознательном уровне, образ собственного «я». Поскольку эмоции связаны с частным миром индивида и с переживаемыми им удовольствиями и страданиями, то такой смех является очистительным, «заставляет вас почувствовать себя хорошо», а к символу, сыгравшему роль спускового крючка в его высвобождении, проявляется благожелательное или даже нежное отношение. Внешний мир становится «лучшим» и более вознаграждающим, ибо «лучшим» и менее самокарающим становится внутренний мир индивида. В этой символической ситуации сатирическая санкция применяется позитивно и вознаграждающе [114d].

Таким образом, клоун может открыто или подспудно направить смех и чувство враждебности на мишень своего нападения, например, общепринятое правило, роль или социальный институт; либо он может заместить собой в бессознательном зрителя что-то иное, возбудить в нем враждебные чувства и направить их на тот объект, который он замещает.

Дети, получающие прямо-таки глубочайшее удовольствие от лицезрения клоунов в цирке, одновременно, в мире своих фантазий, могут смеяться над взрослыми, которые для них настолько же нелепы и ни на что не годны, насколько дети хотят их такими видеть и иногда видят. Взрослые менее способны к таким переживаниям.

Любопытен переход от дурака или злодея к симпатичному клоуну и наоборот. До тех пор, пока на Бигги могли навешивать клеймо человека из социальных низов — либо неуклюжего и мало на что годного, либо на самом деле злонамеренного, — у него было мало шансов на поддержку у местных избирателей. Клеймо «дрянного мальчишки», наклеенное на него средствами массовой информации, помогло превратить его из «дрянного» человека в «дрянного мальчишку» — а это уже нечто совершенно иное — и в заступника тех, кто знал, что он делает. Это символическое превращение произошло в сознании многих людей. Клеймо «дрянного мальчишки» превратило его из обычного клоуна и хулигана в человека, чьи действия не только забавляют, но и вызывают одобрение. Стоило только приклеить к нему этот символ, или клеймо, как его тут же стали использовать все средства массовой информации, когда бы ни заводили речь о Бигги. Этот символ высоко ценится в нашем обществе. Он означает человека, чьи поступки, обычно не одобряемые, импонируют многим. Нарушение правил дрянным мальчишкой обычно принимает форму, позволяющую тем, кто видит его в этом свете, лично с ним идентифицироваться. Изобретательность дрянного мальчишки обычно обращена против лиц и ограничительных правил, которые публика находит раздражающими и в эмоциональном освобождении от которых она нуждается. Его поступки, вполне возможно, хотели бы совершить и сами его зрители; следствием их были события, которые они, возможно, желали бы увидеть. Выходками такого юнца ненавистные, но уважаемые объекты могут быть временно низведены до уровня вещей незначительных.