Тёмное солнце (СИ) - Евдокимова Лидия Григорьевна - Страница 4

— Ты уже мёртв, — сплюнул в ближайшую жаровню воин долины. — Мой вождь ошибся. Тебе нельзя доверять.

— Я был мёртв, — запахнул куртку Гравейн. Шаттрат шумно вздохнул, от чего заколебалось пламя факела. — Но эту напасть удалось преодолеть. В чём бы не ошибся твой вождь, зачем-то же он тебя прислал? Наверное, хотел предложить союз…

Искра во взгляде Безымянного подсказала Морстену, что он угадал. Если бы все было так просто. Тёмный застегнул пряжку на куртке, и подошёл ближе к пленному. Прямого взгляда Властелина Севера тот долго не выдержал, отведя глаза через долгие двадцать секунд. Из ноздри варвара потянулась струйка крови.

— Проклятье, — прорычал он, — дай мне меч, и я покажу тебе, что ты всё ещё можешь умереть!

— Все смертны, — пожал плечами Гравейн. — Я не исключение. Но я узнал все, что хотел, и ты можешь вернуться обратно. Передай своему… Ветрису, что я жду его лично. Посольства не будет. Только разговор с глазу на глаз. Обещаю, что он покинет Твердыню целым и невредимым.

— Повелитель всегда держит слово, — подтвердил Шаттрат, перебиравший раскалённые прутья в жаровне.

— Мой вождь никогда не нарушал обещаний, — изогнул губы в гримасе недоверия пленный. — Он слышал твои слова. И согласен на встречу. После того, как посетит Великого Отца.

«Вот как? — почти удивился Морстен. — Хотя, предсказуемо. Очень». Он взял, что смог, из памяти воина-Безымянного, и узнал, что они связаны между собой и со своим вождём. Это было удобно.

— Посмотрим, будет ли оно так, — улыбнулся Гравейн. — Шаттрат, приведи лекаря.

— Ты можешь оставить жизни моим спутникам? — спросил, закусив губу, Безымянный.

— Нет, — просто ответил Тёмный Властелин. — Они не выдержат обратной дороги. И…

— Да, ты говорил, — прервал его долинец. — Сволочь.

— Кто-то же должен это делать, — ответил окончательно потерявший интерес к разговору с этим искусственно созданным человекоорудием Морстен, развернувшись и направляясь к выходу. — Почему бы и не я.

Ветрис с размаху запустил чашей в каменную стену. В Долине не любили этот материал, но дом князя возвели на сплошной скале еще их предки, и все помещения были из дикого камня, только лишь прикрытого тонкими пластинами дерева и металла. Хрустальные осколки разлетелись веером, а тёмные брызги вина медленно стекали вниз, пятная кованое серебро блях-украшений и мягкое золото лиственничных брусьев.

Воин-Безымянный неодобрительно покосился на испорченную стену, но только лишь закусил ус, и промолчал, наблюдая за тем, как его повелитель исходит молчаливой яростью. Лицо Ветриса побагровело, и глаза налились серебром, словно у одной из статуй подземных уровней Сердца Долины.

— Да как он смеет, этот больной ублюдок… — прохрипел князь Долины, с трудом перебарывая вспышку гнева. — Да как он смеет!

Безымянный, тихонько хмыкнув, расправил усы большим пальцем левой руки, и опустил глаза, чтобы не встретиться с пылающим расплавленным серебром взглядом своего вождя. Тот тяжело дышал, раздувая ноздри, словно бык, которого разозлили взмахами лоскутной тряпки в боевых ямах, и выглядел совсем юным. Гораздо моложе своих лет.

Напоминание о том, что он только недавно вошёл в силу, подействовало на Коэна отрезвляюще. Он даже смог улыбнуться своему верному воину и брату по оружию. Хотя и принёсший дурную весть, Безымянный был ни при чём. Во всем виноват северянин, засевший в своём долбаном Замке, как заноза в причинном месте. Беспокоящий. Недоступный. Загадочный. Опасный. Тёмный.

— Он отпустил только тебя? — Ветрис подошёл к невысокому столу, и взял новую чашу. Вино багровой струёй полилось в хрусталь, переливаясь всеми оттенками красного в лучах закатного солнца. Запахло терпко и маняще. Воин с тоской поглядел на серебряный кувшин, но князь не предложил разделить трапезу, хотя раньше так делал частенько.

— Да, — наклонил голову еще ниже Безымянный, чувствуя, как краска стыда заставляет кожу щёк и затылка багроветь, словно ошпаренную кипятком. — Торговец и погонщик не выдержали бы дороги в снегах, они были больны, и…

— Ни слова больше, — Коэн с сожалением посмотрел на бокал, потом на стену, и шумно вздохнул. В его синих глазах опасно плескались серебристые блёстки, как рыба в пруду. — Это его слова. Я вижу их в твоей памяти. Позволь рассмотреть остальное.

Безымянный прикрыл глаза, вспоминая и позволяя своему брату, первому среди равных, заглянуть в воспоминания о пережитом плене среди мёрзлых скал севера, позоре пыток и еще большем позоре освобождения на границе со Степью. Чёртовы тхади подкрались незаметно, когда они спали в палатке, ожидая рассвета.

До рассвета оставались считанные минуты, и никто из троих посланцев Князя даже не думал о сопротивлении. Они лежали у едва тлеющих углей костра, чтобы не потерять ни единого грана тепла, и беспокойно ворочались в предутреннем сне. Палатка, рассчитанная на пятерых, остывала слишком быстро, а через рваный полог, с трудом заштопанный кривой иглой, дул морозный ветер, оставляя на кожах и ткани полосы изморози.

Безымянный почувствовал чьё-то присутствие, только когда обжигающе ледяная сталь прикоснулась к его коже на шее.

— Варум кхагра те? — на темно-зелёной морде тхади, сидевшего у него на груди, застыло грозное выражение, от которого обычные люди, должно быть, теряли вчерашний ужин, но Безымянный не испытывал страха. — Варум хатес ни?

— Я пришёл от князя Долины, и несу его слова, — выдавил воин, с ненавистью глядя в тёмные буркалы глаз врага. — Твой властелин должен услышать…

— Моя Властелин сам решает, кого куда слышать, кхум урах, — на выпирающих из-под нижней губы отвратительного слуги Тьмы клыках блестела плёнка слюны, и Безымянный вздрогнул, вспомнив рассказы о том, как именно тхади эскортируют пленников в Цитадель. Говорили, что они отъедают им руки и уши, чтобы те не сбежали. Заодно экономят на рационах, или разнообразят их… — Но моя, Урдан Кхан, рассказать ему. Остальное в руках Великой Итмы.

— Вот как, — Ветрис допил чашу, и поставил её на столешницу, кивком предлагая своему младшему брату угощаться. — Вас застали врасплох. Хотя на шатре и животных были мои знаки, и знаки посланцев…

Безымянный, отхлебнув из медной братины, кивнул, отрывая крылышко от птицы.

— Да, мой вождь, — ответил он, облизнувшись. — Животные пали в предгорьях, но знаки остались, и мы несли их до самого перевала.

— Подло. Но эффективно, — Ветрис задумчиво подошёл к окну, и распахнул его. В комнату проник аромат прелой листвы и цветов, распускающихся в лесах ранней осенью. В этом сезоне листья облетели рано. — Если он думает, что я прощу ему смерть моих людей, пусть даже из имеющих имена, то Тёмный очень ошибается. Я ничего не прощу ему.

Коэн с размаху хватил рукой по подоконнику, так, что брызнули щепы.

— Это мои люди, — тихо проговорил он, словно прислушиваясь к своим собственным словам. — Я несу ответ… ответственность за них. И должен…

Безымянный замер, не дожевав мяса птицы, и несколько белых волоконец повисли на его пышных усах. Кажется, сейчас он прикоснётся к чему-то, будоражащему и тайному. Но его старший брат замолчал, и замер.

Только слабо подрагивающие пальцы и ноздри говорили, что Ветрис жив и очень раздражён.

— Иди отдыхать, — в голосе Коэна слышалась сталь и медь, и Безымянный, одним долгим глотком допив вино, коротко поклонился своему повелителю. — Завтра мы выступаем в поход.

Молодой князь Долины довольно усмехнулся, от чего его лицо на миг стало походить на маску. Посмертную маску.

— В Империю. Мне пора подумать и о будущем.

«Тебе вообще пора начать думать», — в тот же момент прозвучали слова, произнесённые несколькими десятками метров ниже, в глубоких подвалах дворца. Но их никто не услышал.

Пески, поглотившие не одну тысячу жизней, оставались далеко за границей видимого. Скалистия, чьи высокие острые и бритвенно опасные пики вздымались молитвенными пальцами, лежала восточнее, и тоже терялась на фоне бледного, обожженного солнцем неба за границами дворцового комплекса. Двуречье, остаток пышного цветущего края семи рек, медленно изгибалось серпом впереди, почти касаясь кончиком острия Трехязычья, и вмещая в себя Империю Маракаш.