Северное буги - Пушкарев Яков - Страница 11

Вика остановилась и внимательно посмотрела на меня. Ее взгляд невозможно описать, в нем прочитывались и гордость, что и у нас было почти так, и вопрос: «Ну как, ну как, сильно, а?», и такое женское, мол, вот ведь несколько раз, и такое интимное, будто мы соучастники и только что наблюдали за чем-то таким, и что-то, возможно, еще было в ее взгляде…

— Ну да, сильное чтиво, — с легкой иронией заметил я.

— Ничего ты не понимаешь.

— Нет, кроме шуток, я бы так не смог написать. Очень красиво, и, знаешь, складывается ощущение вполне определенной недосягаемости происходящего, словно ОНИ — это такие вот исполины, в соотношении один к двум к нормальному человеческому росту и физическим способностям.

Я посмотрел на Вику, она смотрела на меня настороженно и непонимающе.

— Ладно, не бери в голову, хорошая книжка, отдохнуть можно, — успокоил я ее. — Ты что сейчас делать будешь?

— Посплю, наверно, полчасика, — ответила она.

— А я пойду вниз спущусь, посмотрю, как там. — Я поцеловал Вику и вышел.

Глядя на свое отражение в зеркальной стене, я спустился вниз. На елке, несмотря на дневной свет, перемигивались лампочки, серебристо-белый ангел на верхушке по-прежнему смотрел в сторону входной двери, но вот огня в камине уже не было, как не было и шумной компании, я потер ладонями лицо и решил выйти на порог и посмотреть, как там погода. Дверь открылась с большим трудом, и то отодвинуть я смог ее только наполовину. Шел снег, вернее, за порогом не было ничего, кроме снега. Это было похоже на сплошной белый туман, но туман этот завывал и сыпал крупными хлопьями, и летел в лицо, и требовал впустить его в дом. Зажмурившись от этого натиска, я вытянул руку вперед, она утонула в снежном тумане. Ужас какой! Я захлопнул дверь, размял пальцы и поежился. Достав сотовый телефон, я посмотрел на антенну — нет зоны покрытия сети, я перевел взгляд на молочно-белое окно и понял, что это надолго.

Немного подумав, я подошел к камину, сложил небольшой шалашик из березовых поленцев, поджег щепу и, пока огонь разгорался, решил сварить себе кофе. Мне хотелось посидеть перед камином с чашкой кофе и подумать о чем-нибудь отвлеченном, нейтральном и по возможности возвышенном. Выйдя из кухни с чашкой на подносе, я обнаружил, что мое место уже занято. У камина сидел унтер-офицер и подкладывал дрова в мой огонь. Он посмотрел на меня через свои хамелеоны и вопросительно констатировал:

— Кофе? Это хорошо. А я вот не завтракаю. Никогда.

Отчего-то мне показалось, что он уже успел выпить.

— Да уже время обеда, — заметил я.

Он не ответил, закурил и тоном старого приятеля, но с едва уловимой напряженностью заговорил снова:

— Знаешь, мы познакомились с ней примерно через неделю, как ты уехал. Она сидела на скамейке, на берегу, одна, курила. Мы отдыхали со своим курсом, я вижу, девушка сидит грустная, как, ну… как японские стихи. Платьишко на ней было такое легкое-легкое. И знаешь, что-то меня зацепило. Спрашиваю: «Девушка, вам не холодно?» — «Да нет, все нормально», — отвечает. А вижу, что ненормально, причем ой как ненормально. Подсел, говорю: «Хотите — верьте, хотите — нет, а я вас не могу здесь оставить. Вам холодно, вы одна, вы грустите, и ночь уже, давайте я вас провожу, а то мало ли, бродят тут всякие». — «Вроде вас?» — спрашивает, но не враждебно. «Да нет, — говорю, — я присягу давал, чего меня бояться». А сам думаю: «При чем тут присяга?» А она так вздохнула и говорит: «Ну, раз присягу, то провожайте». Помню все как сейчас. Говорю ей: «Накиньте мой пиджак». — «Нет, спасибо, — говорит, — он прокуренный». — «Но вот и вы же, — говорю, — курите». — «Я-то, — отвечает, — курю «Парламент», а вы какую-то гадость, «Яву» небось». Угадала. Вот с тех пор курю только «Парламент», дорого, правда, но что поделаешь. Конечно, что там говорить, притягивает она парней, как… ну ладно. Но вот кажется мне, что любила она только тебя. Не знаю, что там у вас получилось, да и не мое это дело. Прошлое, в общем. Какая у нее там чехарда сейчас в голове происходит, мне даже страшно представить. Вижу, ты нормальный парень и, может, меня поймешь. Не хочу, чтоб ты сейчас распалял ее. Тут же только спичку брось, а там гори все синим пламенем, ты же ее знаешь. Возможно, тебе наплевать на все это, но не порть ей жизнь. Тебе пошуметь и уехать, а мне потом… Ну а если нет, то не обессудь, ты наживешь себе врага, серьезного врага.

Отчего-то эта речь тронула меня. Вот ведь человек. Пожалуй, не многие способны вот так вот открыться при таких-то обстоятельствах.

— Ладно, не грузись, все будет путем. Не переживай, — ответил я. Кажется, мой голос звучал сухо.

Какое-то время мы смотрели на огонь, я пил кофе, он курил. Потом я поднялся, отнес чашку на кухню и пошел в свою комнату.

Быстро раздевшись, я залез с головой под одеяло, обнял Вику. В голове крутились малоприятные мысли. Потом приснилась какая-то расписная размазня.

Проснулся я около пяти, день уже закончился, но вечер еще не наступил. Я бессмысленно посмотрел в окно, поднялся и спустился вниз. Все уже сидели в гостиной, кто с пивом, кто с шампанским. Увидев меня, Власенко закричал:

— Братан, а мы думали, ты там в кому впал! Здоров ты спать.

— Это на погоду, — сказала Поля, — не дергай человека.

— Что там с погодой? — спросил я, наливая себе кружку пива.

— Мрак, сотовые ни у кого не работают, до гаража вообще не добраться, завалило там все. Снега уже по грудь.

Я посмотрел в сторону входной двери. Она мне показалась дверью в чужой мир.

— Ну а как вообще настроение? — бодро спросил я.

— Боевое. Еды навалом, мы здесь автономно сможем полгода прожить, — так же бодро ответил Власенко.

— Это хорошо. А что сейчас делать будем?

— Я сауну включил. Пойдем с пацанами попаримся, потом девушки, если захотят.

По общему настроению было понятно, что всех удручает эта непогода. Шутка ли — остаться без связи, без возможности выйти за порог и определить, где земля, а где небо. Но самое неприятное — это неопределенность. Сколько нам здесь оставаться — два дня, три, пять, десять? Но народ вокруг был уже слегка пьян и поэтому весел. Краснов смеялся и, шутя, заигрывал с одной из девушек, Даша угрожающе кидала в него маленькой диванной подушкой, он уворачивался, и подушка летела в голову задумчивому Пете, какая-то парочка целовалась за шторой, унтер-офицер курил одну за другой сигареты, в аристократической позе сидя в кожаном кресле (словно и не поднимался с него за последние пять часов), его жена секретничала с Викой, поминутно они посматривали на меня, отчего мне становилось несколько неловко, кто-то убирал пустые бокалы, несколько человек играли в карты, кажется, в дурака. По телевизору без звука с дерева на дерево летали китайцы, прямо в воздухе показывали свое кунгфу, как я понял, это был фильм DVD, параллельно играл сборник популярной музыки. Я устроился в кресле и уставился на китайцев. Краем уха я слышал: «Помню, когда учился, шла буря с пустыни Гоби, в лекционный зал вдруг ворвался ветер, и все стало оранжевым, даже каким-то красноватым, все, кто сидел, стали вдруг оранжевыми». Собеседник говорившего напомнил, что совсем недавно, пару лет назад, зимой шел оранжевый снег. Тоже из-за бури, и что когда он потер его в ладонях, снег превратился в оранжевую водичку. Видимо, песок был мелким, как мука.

Скоро пришел Власенко, похлопал меня сзади по плечу и сказал:

— Ну что, сауна прогрелась, — а потом крикнул всем: — Парни, берите пиво, двигаем в тепло от холодных женщин!

В него полетело несколько подушек, одна опять угодила в Петю.

Парни дружною толпой потянулись в сауну. Я поднялся с кресла и побрел со всеми.

Сауна располагалась в цокольном помещении замка. Она оказалась довольно просторным помещением, очень качественно и даже изящно отделанным светлым деревом. Переодевшись в смешные, но, кстати, очень удобные махровые юбочки, надев сланцы и войлочные шапочки, мы, переговариваясь, побрели в тепло. Вообще, касательно махровых юбочек — я бы хотел пожать руку тому, кто их придумал. Дело в том, что в Комсомольске я хожу в обычную баню. Это такое тяжелое место с отсыревшими стенами и черными лавками, с кучками нападавшей с веников листвы по углам и ржавыми тазами, где мужчины ходят в простых костюмах Адама, и их далеко не киношные тела с причинными местами занимают весь спектр зрения. Конечно, не то чтобы меня это напрягало или тем более вводило в стеснение или еще что-то в этом духе, но созерцание обнаженного мужского тела не доставляет мне эстетического удовольствия. Конечно, мне можно возразить, что никто мне там удовольствия доставлять и не собирался, а просто человек пришел помыться и отдохнуть душой. Но ведь и я прихожу отдохнуть душой, а созерцание, пусть даже вскользь, всех этих скучных деталей вносит определенный диссонанс в отдохновение. Возможно, что-то не так во мне, я слишком впечатлителен и не могу воспринимать человека просто как фигуру, но с другой стороны, почему вообще существует этот обычай в бане ходить нагишом? Почему нельзя придумать что-то вроде таких вот махровых юбочек? В общем, если вы захотите испытать такие же душевные муки, вход в это гиблое место стоит 30 рублей плюс веник за ту же цену.