Клятва Тояна. Книга 1
(Царская грамота) - Заплавный Сергей Алексеевич - Страница 55

Даренке хотелось дослушать вещего старца. Очень уж он высоко мыслит. Но сонница оказалась сильней. Она расслабила ее и уронила на кутник. Бережно уронила, жалеючи. Еще и таткиной гуней[246] прибросила, чтобы согреть. Ласково шепнула: спи, доненько, спи…

Она и заснула. Да так сладко и крепко, будто у себя в Трубищах.

Проснулась — кто-то ее за плечо трясет: вставай зараз… да вставай же… тикать треба…

Куда бежать? зачем?

Натянула Даренка на голову гуню, спряталась у себя в гнездышке, авось отвяжутся.

Нет, снова трясут.

Кое-как пришла в себя. Протерла глаза. Батюшки-светы, примнился ей… кто б вы думали?.. Трохим-Цапеня! Стоит рядом с таткой, лицо нутром шапки утирает. Будто после трудов тяжких. Поймав Даренкин взгляд, весь так и засветился.

А Даренка насупилась:

— Що воно за один?[247]

— Да це ж Трохим Бодячонок! — склонился над нею татка. — Знайшов нас, щоб до помочи стати. Бачиш, видкрил нам двер знадвору. Ходим скорише!

Дверь и правда была открыта. Через нее затекал в темничку свежий воздух. Он звал на волю.

— Ходим! — с готовностью подхватилась Даренка. — Хоч би там що було! — и протянула Трохиму руку, безоглядно, как в детстве.

Он радостно сжал ее долонь. Еще и заколысал. Тоже, как в детстве.

— А ти, панотец, чом не встаеш? — натягивая гуню на себя, спросил татка. — Бильше такого випадка[248] не буде!

— Не я сюди сив, не я видциля[249] и тикати маю! — с неожиданным самолюбием ответил старец и добавил участливо: — А вам треба до монастиря йти. Найдить там ризничего Палемона. Вин вас пригощуе и заступниитво дасть и слидом за нашим обозом з попутним пошле! Йому усе про мене доповидаете: де я и як я сюди попав. Он зрозумие, що дияти. Но зараз краще вам буде на посади укриття пошукать. Втрьох ви до монастиря не досягните. Нехай одинак крадется, а двийко його тихцем ждуть. Добре?

— Добре, отче правий. Отак и зробимо.

— Тоди ось вам гроши, щоб було за схову заплатити, — старец вложил в руку татки несколько серебряных монет. — Заприть мене знов, як було, — и с чувством перекрестил каждого: — С Богом, дити мои. Ступайте!

За дверью беглецов обступил мрак крытого перехода. Пока Трохим и татка возились с запорами, Даренка пыталась понять, куда он ведет.

Ее бил озноб.

«Скорише! Ну скорише ж! — мысленно торопила она. — Чому возитесь?»

Вдруг в нее толкнулось что-то живое.

Полапала Даренка — и обмерла от ужаса: рядом стоял карлик и шумно сопел. У него была голова величиной с изрядный гарбуз, а на том гарбузе — слюнявые губы. Такие слюнявые, что она сразу поняла: это призрак. Он явился, чтобы помешать им.

Ну уж нет! Даренка решительно отпихнула его от себя:

— Геть видциля[250], нечиста сила!

— От дура! — зло ругнулся в ответ призрак. — Ослепла чи що?

Голосок у него детский, простуженный.

— Це Лавронька Сопля! — вставился меж ними Трохим. — Проводир[251] мий. Вин ще хлопчик, Дася. Не штовхаи його.

— Темно тут, — повинилась Даренка, — Звиняй, хлопчик, не пизнала.

— Ладно, — примирительно засопел Лавронька. — Пошли што ли?

— Вже можно.

И заспешили они за Лавронькой на свет, который брезжил в конце перехода. На полпути остановились. Даренка не сразу сообразила, зачем. Оказывается, здесь начинался потайной лаз. Лавронька исчез в нем, будто сквозь землю провалился. Следом пал на колени Трохим.

— Ось як треба лизти! — он поднял руки над головой и тоже унырнул под стену.

Даренка нащупала углубление, сунулась в него и поползла, осыпая на себя комья земли.

Лаз был тесный, сырой, похожий на кротовую нору. В нем пахло гнилью и псиной. С одной стороны его затыкал Трохим, с другой татка. Задыхаясь, Даренка проталкивалась вперед. Скорей бы выбраться из этой ловушки! Моченьки больше нет…

Наконец лаз ототкнулся. В глаза брызнул утренний свет. Даренка подставила ему лицо. Неужели выползла?

Трохим помог ей подняться, потом выволок татку.

Обессиленные, грязные, они принялись озирать место, где оказались. Судя по всему, у осадного двора черниговского воеводы Кашина-Оболенского. Двор лежал по ту сторону каменной стены. По эту начинался посад. К нему вела протоптанная между зольных куч, пожухлой прошлогодней травы и всякого мотлоха[252] тропинка.

— Шо пялишься? — дернул Лавронька за полу Трохима. — Помогай краще, — и принялся забрасывать лаз старыми ветками и травой.

На вид ему лет десять-двенадцать. Голова круглая, но не такая большая, как показалось в темном переходе. Лицо смышленое, взгляд острый. Если бы не большой нос с потеками, очень даже приглядный хлопчик. И одет не в обноски. Справно одет.

Трохим с готовностью подчинился Лавроньке. Вот так и в Трубищах он с дитчатми[253] возился. Всё, что они ни скажут, делал. Зато и дитчата отвечали ему тем же.

Управившись с лазом, пошептались Лавронька с Трохимом, да и объявили Обросимам: надо разделиться. Дальше Даренка пускай с Лавронькой идет, а татка с Трохимом. Нельзя, чтобы их вместе видели.

Дальнейшее запомнилось Даренке смутно. Едва поспевая за Лавронькой, она шла вдоль плетеных горож, або проныривала в них, перебегала через огороды, пряталась в тупичках или под старыми липами. Ее облаивали собаки, на нее шипели гуси, от нее шарахались глупые курки. Лавронька окликал собак, и они смолкали. Гуси и курки сами успокаивались. Выходили хозяева посмотреть, что за шум, но поздно: нарушители спокойствия успевали скрыться. Встречные попадались редко. В такой час домашних забот полон рот.

На задах одного из дворищ стояла кривобокая халупа. В нее и привел Даренку Лавронька-проводир. Объяснил, мешая москальские и украинские слова, де тут выделывает овчины Степка Кушнир, да заболел он нынче, крепко заболел. Осталась его кушнярня без призору. Никто сюда не заглядывает. Надежное место. Сколько дней надо, столько и сидеть можно.

Лавронька по-хозяйски достал из печки уголек, зажег лучину. После темницы кушнярня показалась Дарение панским домом. В ней было тепло и чисто. От стен веяло кисловатым запахом выделанных кож, зольным щелоком и корой берез, ив, осин, из которых делается дубильная толча.

— Тут вода, — Лавронька указал на кожаную посудину с дужкой. — Смойся, а то страшней черта стала.

— Та я итак страхиття… замурза…

— Не. Трохим говорил, шо ты красуня.

— Якщо так, злий мене на руки…

Умылась Даренка, причипурилась[254], спрашивает Лавроньку:

— А тепер як?

— Всем девкам девка! — по-взрослому похвалил он. — Да не по моим годам.

— Ничого. Найдется и по твоим.

А татки с Трохимом всё нет и нет. Забеспокоилась Даренка: где же они? Кабы не попались на пустяке. Но Лавронька успокоил ее:

— Щас будут. А мне иттить треба. Коли в обед не приду, вечером ждите. Поисть принесу.

— Спасиби, Лавронька. Ти добрий хлопчик.

— Трохиму своему поспасибуй, — хлюпнул тот носом. — Это он добрый, — и скрылся за дверью.

Вскоре после этого явились Трохим с таткой. И начались расспросы: каким ветром занесло Бодячонка в Чернигов, откуда он узнал, в каком склепе держат Обросимов и как нашел путь к ним?

Всё оказалось до удивления просто. На четвертый день сыромасленной недели проходили мимо Трубищ лабори[255], увидели посреди хутора пепелище да и позвали с собой Трохима. По их словам, погорельцам ныне хорошую милостыню подают. Чем больше милостыня, тем дальше от хаты подающего пожар. А у Трохима свое на уме — Даренку догнать. Не сказался он ни братьям, ни матери, отправился с лаборями. Из Остера они прямо на Чернигов пошли. Потому и оказались там раньше Межигорского обоза. Стал Трохим обоз поджидать. Пока ждал, подружился с посадскими хлопченятами. Они ему на кушнярню и указали, чтоб было где голову приклонить на ночь. А как узнал Трохим, что схватили Даренку и ее отца дозорные казаки, то и выведал через тех же хлопченят, куда их упрятали. Лавронька Сопля — сынишка тюремного стражника. Старшие при нем без опаски говорят, а потому он все обо всём знает. Тайные ходы-выходы тоже. Вот и привел. Трохим ему за это всю свою погорельскую милостыню отдал. Не жалко. Если Даренка скажет, он для нее еще больше соберет.