1956. Венгрия глазами очевидца - Байков Владимир Сергеевич - Страница 17

— Ничего, что сильные мира сего ругаются, — заметил Кадар, — лишь бы не сажали невинных людей в тюрьмы и лишь бы не расстреливали.

Тогда я еще не предполагал, что поездка на Украину предопределит встречи и всю будущую работу с Кадаром.

8 июня 1956 года Михаил Суслов, член Президиума ЦК КПСС, уже в то время главный идеолог партии, по дороге на отдых прибыл в Венгрию, взяв переводчиком меня. Сначала он беседовал с Ракоши. Разговаривал и с Имре Надем, как раз перед этим отметившим свое 60-летие. На юбилее присутствовало около 50 гостей, но ни одного члена Политбюро ЦК ВПТ. На беседах Суслова с Матьяшем Ракоши и Имре Надем я не присутствовал, они знали русский, а вот разговоры Суслова с Кадаром мне довелось переводить.

Янош Кадар к этому времени был избран первым секретарем Будапештского областного комитета Венгерской партии трудящихся. Придя на беседу, Кадар тепло поздоровался с Сусловым, а потом и мне крепко пожал руку. По неписанному протоколу это не очень-то было принято, переводчику полагается кивнуть, и достаточно — ведь он одна из последних спиц в политическом колесе. Выражение удивления, смешанное с неодобрением, промелькнуло на лице Суслова. Я заметил, что Кадар своим крепким рукопожатием дал мне понять, что помнит Донбасс и Днепропетровск.

Суслов начал беседу с расспроса о том, как Кадар оценивает современную обстановку в Венгрии, и о перспективах развития событий в партии и в стране.

Кадар охарактеризовал положение в стране как очень тяжелое и тревожное, и в экономическом, и в политическом плане. Партия после всего содеянного за последнее время почти полностью потеряла авторитет, в ее рядах наблюдался разброд, развитие событий вышло из-под контроля Политбюро Центрального Комитета ВПТ. Кадар подробно охарактеризовал причины общего недовольства населения страны: неквалифицированное руководство, бездумное копирование приемов и методов власти, принятых в СССР при Сталине, неразумное внедрение советской модели государственного устройства, крупные экономические просчеты, репрессии, разнузданные действия ни с чем и ни с кем не считающихся советников из Советского Союза, особенно из силовых министерств, и директоров совместных с СССР предприятий. О Ракоши он говорил без злобы и даже без обиды за то, что тот посадил его в тюрьму по приказу Кремля[63]. Он считал, что Ракоши тяжело болен и ему давно надо было отойти от руководства партией и страной по состоянию здоровья. Хотя отметил, что и когда был здоров, ему не надо было так подхалимски копировать все советское.

Такая терпимость мне казалась удивительной — знакомые партработники утверждали, что Ракоши ненавидит Кадара как первого кандидата на место генсека, считая его «главной темной лошадкой» партийно-государственной оппозиции[64].

Кадар подчеркивал, что настоящей опоры в массах у партии, ее функционеров, — нет: старых венгерских коммунистов-подпольщиков с самого приезда из Москвы в 1945 году Ракоши в расчет не принимал, в речах и статьях третировал, не давая им заслуженной работы, а позже немало из них вообще пересажал. Арестам в стране подверглись и многие бывшие руководители венгерской социал-демократии, хотя выходцами они были из пролетарской среды и пользовались авторитетом у рабочих. В армии, особенно в кругах старшего и высшего офицерства, царило напряженное ожидание — не повторятся ли снова аресты и расстрелы, как это было в 1949–1951 годах. Среди периферийных партийных функционеров тоже растерянность — они не знают, что делать в создавшейся ситуации. Студенты, молодежь в Будапеште и других крупных городах организуют массовые общественно-политические собрания дискуссионного кружка имени Петёфи, где требуют вывода советских войск, многопартийных выборов, нового партийного руководства вместо обанкротившегося старого, требуют суда над Михайем Фаркашом и Петерем Габором — главными виновниками репрессий, требуют свержения статуи Сталина на площади героев[65].

Когда Суслов поинтересовался у Кадара, кто может возглавить сейчас Венгрию вместо Ракоши — Герё, Надь, Мюнних или еще кто-то из молодых политиков, Кадар ответил, что Герё не авторитетен, Надь постарается повернуть страну в проюгославском направлении.

Тогда Суслов спросил: а не возьмется ли Кадар сам повести Венгрию?

Тот с удивительной решительностью заявил:

— При такой прямой зависимости от Москвы и полной несамостоятельности страны в основных направлениях — куда и как развиваться Венгрии, у меня надежды на вывод из такого глубочайшего политического и экономического кризиса нет. Вам, советским руководителям, надо все менять в корне и в отношениях со страной, и с нами.

Суслов сухо поблагодарил за содержательную беседу: на его почти всегда непроницаемом лице ничего не отразилось. После отъезда Суслова в Москву у меня осталось впечатление (но я отнюдь не политолог, и это мое личное мнение, да и достаточной информацией я не владел), что к июню 1956 года достойной замены Ракоши Политбюро ЦК КПСС так и не нашло, в том числе и в лице слишком строптивого, независимого в суждениях Кадара. Позже, читая опубликованные «ранее секретные» материалы, я узнал, что Суслов продолжал и после беседы с Кадаром делать ставку на Ракоши[66]. И я еще раз убедился, что руководство Венгрии формируется отнюдь не в самой стране, а за ее пределами, в Москве — в Политбюро ЦК КПСС, без достаточного учета интересов народа, и не по его воле, а в интересах партийных олигархов, при демагогических заявлениях типа: решайте сами, а мы не вмешиваемся. Хотя было очевидно, что руководство ВПТ в Венгрии формируется из тех, кто не может пойти против воли высших партийных боссов из Москвы.

Это подтвердили и дальнейшие июльские события 1956 года, когда всполохи назревающего восстания уже проглядывались. В Будапешт прилетел член Президиума ЦК КПСС, первый заместитель главы правительства СССР Анастас Микоян, чтобы «предложить» ЦК ВПТ освободить Ракоши от должности первого секретаря «по состоянию здоровья» и утвердить в этой должности Герё, а вторым секретарем центрального руководства избрать Кадара[67]. Однако в начале неспокойного октября 1956 года, когда в Москву приехали Эрнё Герё и Янош Кадар для очередных переговоров с Микояном и Сусловым[68], состоялась еще одна встреча Кадара с Сусловым, где я также переводил.

После официальных встреч Суслов принял Кадара на даче под Москвой. Сначала хозяин показал гостю свой огромный участок, где росли различные виды деревьев средней полосы России, они были весьма искусно рассажены. Радовали глаз аллеи, небольшие лесные рощицы, беседки с сомкнутыми кронами, полянки различной формы с маленькими прудиками, запрудами, ручьем и даже небольшой плотинкой. Хозяин покормил рыб.

— Это наши домашние карпы, — сказал Суслов.

Кадар, большой любитель и знаток природы, искренне восхищался этой лесной красотой, созданной всего в нескольких километрах от Москвы. Но он очень удивился, когда хозяин дачи предложил собрать грибы на сегодняшний ужин. И действительно, пошарив глазами в траве, под деревьями мы увидели множество грибов: оттуда выглядывали и белые, и подберезовики, и подосиновики.

— Они растут здесь потому, — пояснил Суслов, — что садовник выкапывает их вместе с грибницей в лесных массивах Подмосковья и Белоруссии и привозит их сюда.

Потом хозяин повел гостя в дом. Недалеко от дороги в ручейке в специальных сетках охлаждались бутылки с вином. Неплохо, подумал я, живете, товарищ Суслов, — как помещик, хотя внешне выглядите аскетически, согласно распространяемым в партии легендам — «скромнейшим из скромнейших». Сухопарый, неулыбчивый, казалось, лишенный всякого вождизма, но ловко переживший к тому времени всех начальников, начиная со Сталина, и уживавшийся с ними в качестве вечного «идеолога партии», он создал из себя образ сурового, неподкупного коммуниста.