Катавасия (СИ) - Семёнов Игорь - Страница 35

      Еще часа через полтора вышли даже не к ручью - к небольшой речушке. Привязали коней, спустились к воде с обрыва, умылись. Александр перепрыгнул на камень метрах в трёх от берега, вглядывался в воду. Вернулся, восхищённо округляя глаза, почему-то шёпотом сообщил:

      - Там рыбы - страсть! Ходят: крупные, жирные. Половим на ужин?

      - Чем ловить-то?

      - Вы - руками, а я бредешок припас! Идёт?

      - Тащи.

      Александр поднялся к лошадям. Каурин удивлялся:

      - Слышь, Виктор, Сану-то как кто подменил: шутит, подкалывает, сам что-то делать предлагает, сети запас. Он же киселём престарелым уж чёрт-те сколько лет ходил! Воздух на него, что ли здешний так действует. Даже ходить стал, не сутулясь по-зековски.

      - Человеком себя почуял, вот и переменился. Валера, мы ведь теперь тоже, почитай с нуля жизнь начинаем. Кстати, ты хоть фамилию его подскажи, а то всё: "Сана, Сана". Неудобно теперь как-то.

      - Фамилия? Ты уж тогда и отчество спрашивай. Если он только новых себе не заведёт, в честь новой жизни. Марцинковский он, Александр Станиславович. Прадед у него из ссыльных поляков был, так в наших краях и осели. Сашка, ещё когда не спился, всё хвастался, я, мол, из гоноровых шляхтичей, всё собирался, как Бауманку закончит, в Польшу жить переехать, даже язык выучил: "гжебы, пшепрашем пана...".

      С обрыва шумно скатился Александр, волоча свёрнутый бредень:

      - Чего стоим, разделись быстренько, взялись за концы и вперёд с песней!

      Зашли в воду, растянули сеть, начали забредать. Виктор почувствовал, как правого колена коснулось на миг что-то скользкое, холодное, большое. Дно было каменистое, ноги скользили. Бредень, то ли полнясь рыбой, то ли просто намокая, тянул руки. Вдруг сеть рвануло резко из рук. Каурин упал, выскочил из воды, отплёвываясь:

      - Довольно, что-нибудь да поймали, пошли к берегу, а то и эти сбегут. По-моему, нам кто-то сеть порвал.

      Вытащили на сушу бредень, стали разбирать улов. Обнаружили штук пять крупных окуней, стерлядь с полметра, пару хариусов, двух подлещиков. С Валериной стороны увидели дыру, в которую мог свободно пролезть любой из них. Предположили, что это была крупная рыба, щука или стерлядь. Добычу прямо в сети выволокли наверх. Всё, кроме стерляди, отдали собакам.

      Марцинковский предложил запечь рыбину в глине, сам вызвался готовить (на глазах человек меняется!). Александр вычистил стерлядку, нашпиговал чесноком, натёр густо перцем, посолил, выложил изнутри листьями малины, перемешав их с мелко рубленым картофелем (вот запасся человек!), зашил фаршированное брюхо толстыми нитками, обернул вокруг сначала крапивными листьями, потом, сверху - лопухами, затем густо обмазал своё кулинарное чудо-сооружение глиной. Вымыл руки, обтёр о Дедкинскую спину, спросил ехидно:

      - Ну что, если я еще и костёр готовить буду, то ем только я один. Понюхать, так и быть, дам.

      - Ну, Сана, совсем озверел!

      Перешучиваясь, набрали сухих веток, развели костёр. Расседлали коней, пустили пастись. Сходили, искупались. Александр отгрёб часть углей в сторонку, закопал в них глиняный кокон с рыбиной, над костром, подбавив веток, пристроил на рогатках котелок с водой. Когда вскипело, набросал в воду разных травок, рубленой чаги, накрыл чай крышкой.

      Каурин расстелил на траве полотенце, порезал хлеб, повернулся к Марцинковскому:

      - Господин шеф-повар, не пора доставать?

      - А что? Готовность по-китайски определяешь?

      - Это как?

      - Не знаешь? Собрались фермеры со всего мира на совещание, стали обсуждать, у кого за какой срок картошка вызревает. Ну, значит, немцы докладывают: "У нас, мол - за три месяца.", русские - "У нас - за два с половиной". А китайцы: "Наса за тли дня готово!" Все: "Как так за три дня? Что за сорт такой?" Китаёза и говорит: "В понедельник посадили, в среду - выкопали, уж кусать шибко хочется!". Ладно, я завсегда убогих жалел, а то оба на слюньки изойдёте.

      Змей Сана разгрёб уголья, выкатил рыбину, покрытую слоем затвердевшей глины, облил холодной водой, зашипело. Расколол кокон надвое палкой, выпустив наружу запах печёной рыбы, трав, специй, способный пробудить аппетит даже у только что поевшего римского патриция. Облизываясь и, чуть ли действительно не исходя на слюни, расселись вокруг, приготовили ножи. Александр опять удивил, достав три ложки.

      - Сань, Александр Станиславович, откуда такая роскошь в трёх экземплярах? Ты ж в путь один собирался.

      - Так я ж знал, что не останетесь, вдогонку броситесь. А раз спешить будете, так с собой ничего и не возьмёте. Удивляюсь, как только головы не забыли.

      - Зато оружие взяли!

      - Во-во! Взяли, чтобы в землю закопать.

      Перешучиваясь, черпали ложками начинку, пропитавшуюся рыбьим соком, затем принялись за стерлядь. Перца Марцинковский явно не пожалел, во рту горело. К счастью, три железных кружки, у Александра тоже отыскались. Запивали лесным чаем.

      Закончили ужинать. Каурин педантично закопал кости в землю.

      Лежали на траве, закинув руки за головы, рассматривали плывущие по небу облачка. Дедкин вдруг вскочил, затыкал рукой в небо:

      - Смотрите! Что это там?

      - Ого!

      - Мама родная! Летит!

      Разинув рты, все трое уставились в небо. На фоне розовато-оранжевых облачков, почти задевая деревья, растущие на противоположном берегу, летели двое. Летели безо всяких приспособлений, просто так. Точнее, летел один, а второй, пассивно болтался ниже, уцепившись руками за длиннющую бородищу первого. Попадая в лучи закатного солнца, пускала оранжевые блики кольчуга, тоненькой спичкой виднелся меч. Сам "летун" был одет в какой-то тёмный балахон. Странная парочка по воздуху перелетела через реку, стало слышно, как оба жутко ругаются. Бородатый попытался лягнуть своего пассажира, тот увернулся, с ноги летуна слетел валенок, упал возле Дедкина. Тот подобрал, рассмотрел: валенок, как валенок, серый, подшитый снизу кожей. Заорал вверх:

      - Эй, обувку потерял!

      Схлопотал в ответ:

      - Засунь её себе в задницу!

      Обиделся, запустил валенком, недокинул.

      Второй наклонил голову:

      - Гей, калики! До Киева далече?

      Каурин обиделся:

      - Сам ты калека! Как до Парижа раком, до твоего Киева!

      - Какого Парижа?

      - Где дурни вроде тебя живут!

      - Не, я тутошний!

      - Оно и видно! Ты чего на стариках раскатываешь?

      - Вырюгу споймал, он у меня в корчме кошель слямзил, а куда дел - не говорит. Третий день летаем.

      - Спускай к нам, вместе разберёмся!

      - Не могу!

      - Тогда летай! Эй, тебя, случайно не Русланом зовут?

      - Откуда узнали? Меня Базлаем кличут, а маманька и впрямь Русланом зовёт. В Синегорье будете, захаживайте! В самом Славгороде живу! Бывайте! Авось, ещё свидимся!

      Старикашка прошипел что-то злобно, плюнул вниз, рванул, набирая высоту, вскоре скрылся за лесом.

      Стояли, переваривали. Каурин протянул:

      - Да-а... Вот тебе и Руслан без Людмилы... в комплекте с Черномором в валенках. Осталось говорящую голову встретить.

      - Мужики, у нас тут ещё лошади с собаками не заговорили?

      - Наверное, уже могут, только скрывают, - задумчиво размышлял вслух Дедкин.

      Марцинковский, роясь в своих пожитках, рассуждал:

      - А чего? Привыкать будем. Может, ещё и сами полетаем. Ты, Виктор, лётчик, чего парню не подсказал, как на посадку заходят. Они, видишь, по неумению уже одно шасси потеряли.

      - А ты чего делаешь?

      - Спать ложусь. Вы уж извиняйте, только спальник я один взял. А вы уж так - по Кастанеде, как истинные индейские войны - на травке поспите. А мне нельзя, я человек простой, незакалённый, здоровье подорванное. Спокойной ночи!