Надежда на прошлое, или Дао постапокалипсиса (СИ) - Шкиль Евгений - Страница 63

  - Я тоже, - признался младший правнук.

  Хона благодарно улыбнулась, и, вдруг, увидев что-то в реке, ткнула пальцем:

  - Что это?

  Из воды на приличном расстоянии друг от друга высовывались два высоких столба, наклоненные к правому берегу. От оснований и до самых верхушек они были покрыты мутно-зеленой растительностью, свисающей беспорядочными слезящимися паклями.

  - Здесь, наверное, был мост, - неуверенно сказал Юл, - такая большая дорога, которую древние строили над реками и морями. Я читал об этом.

  - Не может быть, - прошептала пораженная Хона, - чтобы построить дорогу над такой широкой рекой. Это только с помощью колдовства... Хотя... смотри...

  Девушка указала вдаль. Там, примерно в двух тысячах шагов от столбов над Пагубью проходил удивительной, невероятной длины самый настоящий мост. Середина его сильно прогнулась, а сам он накренился, будто готовясь вот-вот рухнуть в реку.

  - Этот разрушился, а тот еще нет, - сделал вывод Юл, - и нет здесь никакого колдовства. Можешь потрогать их, и с тобой ничего не случится. И силы твои не истощаться, а, наоборот, может даже прибавят тебе храбрости.

  Плот проплыл совсем рядом с одним из столбов. Байкерша, потянувшись, коснулась его поверхности и тут же отдернула пальцы. Затем, поколебавшись, вновь дотронулась до покосившейся опоры, захватив немного склизких водорослей. Девушка понюхала их и, сморщив нос, прополоскала руку в воде.

  - Мне страшновато было дотрагиваться, - сказала она, - но я это сделала.

  Младший правнук лишь неопределенно пожал плечами.

  - Честно, мне никогда не было так страшно, даже когда я решила, что тебя зачаровал вердог. Признаться, что тебе страшно, не так страшно, как я раньше думала. Ведь я приплыла сюда не бояться, а преодолеть свой страх. И пусть души умерших от болезни безумия воют, - голос байкерши неожиданно окреп, и она продолжила, - пусть мертвецы восстают из могил и пускай сама адская шлюха Радиация вылезет из Пагуби, я одолею свой страх. Знаешь почему, Юл?

  - Нет, - сказал парень, с удивлением взирая на преобразившуюся Хону.

  Щеки ее загорелись румянцем, она улыбнулась жутковатой улыбкой только что сошедшего с ума человека или, быть может, внезапно получившего откровение свыше мудреца.

  - Потому что древние учили жить вопреки! А еще, знаешь, что говорится в судьбоносных балладах? Там говорится, - девушка резко подскочила, вытянула руки точно крылья и, выпятив грудь, перекрикивая скорбный вой ветра, прокричала:

  - Встань, страх преодолей! Встань в полный рост!

  - Хона, давай ты успокоишься и сядешь, - предложил Юл, - ты сейчас упадешь в реку.

  - И пусть! - байкерша засмеялась. - Это ведь так круто, смотреть страху в глаза! Я достану рукой до звезд!!! Я люблю тебя, Юл! Ведь это так здорово сказать, что любишь, тому, кого ты любишь! А небесный Харлей должен знать, что я не боюсь!

  Девушка плюхнулась на плот, чуть раскачав его:

  - Ты думаешь, я долбанулась?

  - Что сделала? - не понял парень.

  - Что у меня с головой не в порядке, - пояснила байкерша, повертев ладонью возле виска.

  - Очень похоже, - осторожно сказал Юл.

  - Нет, - девушка залилась заразительным смехом, - это я так борюсь со страхом. Я, может, тоже, как ты, колдовать учусь! Я просто, когда дотронулась до столба, вдруг поняла, что колдовство всегда идет изнутри, а не приходит извне... хотя кажется, что наоборот... и если страшно, можно победить страх колдовством, которое выходит из меня самой...

  - Это нервное... - младший правнук с опаской взглянул на напарницу.

  - Не знаю, как это у тебя называется, - произнесла Хона, чуть остыв. - Ты обещал мне желание, помнишь? Когда дощечки из глины в Центре читал?

  - Помню, - Юла кольнуло недоброе предчувствие.

  Хона указала на северо-запад, где три обглоданные скалы-многоэтажки выделялись на фоне остальных своей высотой и особым хмурым величием.

  - Я хочу подняться на какую-нибудь из них.

  - Ты ничего умнее придумать не могла? - спросил парень.

  - Это нереально круто, - девушка перешла на громкий шепот, - никто никогда из байкеров не забирался на такие высокие дома предков. Понимаешь, Юл, никто! А мы сделаем это! Вопреки страху!

  - Это... - парень хотел сказать, что это глупо, но запнулся.

  - Ты обещал! - настойчиво и с нажимом произнесла байкерша. - Ты ведь убеждал меня в Новочек заехать, и мы заехали! А я хочу в Ростов.

  - Ты за мной погналась...

  - Неважно! Мы ведь заехали!

  - Вдруг тут тоже дикари?

  - Послушай, уже почти вечер, нам все равно придется где-то остановиться. Потому что ночью по Пагуби опасно плавать. Ночью здесь охотятся угрени, большущие рыбины. Они нападают на все, что плывет: и на других рыб, и на людей, и на скот, и даже на вердогов с леопонами. Мне Вир рассказывал... - лицо девушки помрачнело.

  - Хорошо, - нехотя согласился младший правнук, - если здесь действительно водятся такие твари, то хорошо.

  Недалеко от моста возвышался холм, подмытый речными водами. Он полностью зарос тонкостволой крушиной, только-только начинающей покрываться невзрачными бледно-желтыми цветками и уже вовсю распустившейся нежно-фиолетовыми красками бузиной. Листья бузины, продолговатые, цвета запекшейся крови, подрагивали, точно грозили многочисленными пальцами. Кое-где обнажался железобетонный скелет холма, как напоминание о бесславной гибели древних.

  Сам же мост, прогнувшийся и искореженный, скрипел под напором ветра, будто жаловался на горькую судьбу, обрекшую его на одиночество и медленную, мучительную смерть. Покосившиеся опоры потрескались, и, казалось, из последних сил держали неподъемный груз. Лопнувшие фермы, выгнувшиеся, будто изорванные великаном плиты и перекрученные балки неумолимо надвигались на беглецов, и, казалось, вся проржавевшая конструкция рухнет как раз в тот момент, когда плот окажется прямо под ней.

  - Туда! - Хона указала на речку, впадающую в Пагубь аккурат за старым мостом.

  Напарники погребли веслами, кое-как сплетенными из березовых веток. Вскоре Юл нащупал шестом дно и погнал плот по неширокой речке. Иногда особенно ветвистые деревья смыкались над беглецами, и тогда создавалось впечатление, что плот плывет по тоннелю.

  Хона молчала. Бравада ее закончилась так же быстро, как и началась, и теперь она походила на маленькую напряженную кошку, следящую за чирикающими на ветвях птицами. А птиц здесь было очень много. Они пели в разнобой и будто не замечали людей, и будто им был нипочем ветер и утробный вой многоэтажек, спрятанных в дремучих зарослях.

  - Непуганые, - сказал Юл, - здесь, наверное, нет людей.

  - И выродков, - добавила Хона.

  Речка была прямой и тянулась на северо-запад, но когда ее русло стало изгибаться, уводя от намеченной цели, путники вытащили плот на берег, схоронили его под свежесорванной листвой и, прорубая себе путь малой лопатой, двинулись в направлении исполинских зданий. Вскоре идти стало значительно легче, густые заросли имелись только возле воды, а дальше кое-где и вовсе проглядывали проплешины, свободные не только от травы, но даже от лишайника и мха.

  Миновав несколько домов, из окон которых росли деревья, спугнув сайгу и стайку мелких птиц, парень и девушка неожиданно вышли на открытую местность. Три многоэтажных гиганта смотрели на путников угрюмо и равнодушно. Сумрачные дома, разбросанные вокруг исполинов, выглядели пустыми ящиками, издырявленными безжизненно черными окнами.

  - Вот они, - с затаенным восторгом прошептала Хона.

  У Юла на мгновение сперло дыхание, но, быстро овладев собой, он произнес:

  - Нам надо войти внутрь их и подниматься по ступенькам. Там должны быть ступени, иначе как бы люди забирались на самый верх?

  - Идем? - вытащив из ножен акинак, Хона вопросительно взглянула на Юла.

  Парень кивнул:

  - Я буду считать ярусы.

  Первые четыре этажа дались труднее всего. Деревца, кустарники и высокие травы мешали продвигаться. И как они только росли на тонком слое земляной пыли, нанесенной ветром? Впрочем, кое-где земли было достаточно для того, чтобы в комнатах-пещерах возле окон пышным цветом расцвели степные цветы. Толстые лианы опутывали рамы и подоконники, свисали с них, а на балконах с давно сгнившими перилами колосились сочные травы, в которых сновали полевки.