Манул (СИ) - Македонский Ляксандр Олегович - Страница 9

— Ну что, получил тыкву? — девушка повернулась к застывшим подле родителям: — Свадьбе нет, вот и весь мой ответ! *

Ошарашенные родители и сваты все еще не могли отойти от шока, позволив девушке беспрепятственно выйти в свою комнату.

— И что это было? — Влест очухался первый, вырвав из рук Путяти тыкву. — И как это понимать?

— Как отказ, — зло прошипел Путятя. Парень сгорбился, закусив губу. Еще ни одна девушка так не унижала его, заставив купеческого сынка не просто почувствовать досаду — что-то поболее обыкновенного презрения. Солоха во всеуслышание заявила о том, что она равна им, что сама вольна выбирать свою судьбу. Это поразило, невольно восхитило, заставив Путятю почувствовать некое подобие уважения. — Дрянная девка…

— Ну, так что делать будем? — подскочил к Влесту Ждан. Мужчина скоренько зачехлил домбыру, всем своим видом показывая, что готов трогаться в обратный путь. Его хата-то всегда была с краю.

— Стойте, гости дорогие! — Параска метнулась к дверям, перегородив дорогу. Растрепанная и покрасневшая эта дородная тетка моментально заставила струхнуть даже купца Матюху. — Разве не видите, это все шутка? Шутка же! Ну, скажи им, Тихон!

Сидящий на лавке Тихон поспешно закивал, встретившись взглядом с женой.

— Что вы мне лапшу на уши вешаете! — не сдержавшись, крикнул побелевший Путятя. Черты его холеного лица заострились, глаза заполыхали такой ненавистью, что даже бесстрашная Параска предпочла отступить, позволив парубку подойти к двери. — Отказала мне ваша девка! Отказала! Все слышали? Мне, сыну Матюхи, отказала какая-то сельская девка! Что ж, не хочет, неволить не буду! Пошли, сваты! — парубок отворил дверь, вырвавшись на крыльцо. Следом поспешил Матюха. За ним попятились и Власт со Жданом.

— Тихон, ну что ты сидишь! — накинулась на мужа Параска. - Иди, догони их. Попробуй объяснить…

— Что объяснять? — Тихон нехотя повернулся к жене. Ее поведение начинало его понемногу злить. Впервые за многие годы в нем взыграл протест против своеволия его чересчур активной женки. — Что наша дочка не хочет выходить замуж? Так они это уже и сами поняли…

— Да что же ты такая тряпка-то! Останови их! — пуще прежнего напустилась на него женка.

— Тихо, глупая! Молчи! — не стерпев, вспылил и Тихон. Параска с непривычки замолкла, уставившись на мужа удивленными глазами. — Девочка наша ясно дала понять, что настоит на своем мнении. И я готов его принять. Такая далеко пойдет.

— Экий философ… Доморощенный! — процедила женка. — Она — девка, ее удел дома сидеть да мужа привечать.

— Это ты так думаешь, — неожиданно изрек Тихон, усмехнувшись. — Люди разные, и судьбы разные. Не равняй всех по себе.

— Интересно! — воскликнула в сердцах женщина, побледнев. — То ты с пеной у рта уламывал ее замуж идти, то сам отпускаешь! Где же твоя хваленая логика?

— Я попробовал, она решительно отказала, — нашелся Тихон.

— И что же ты с ней делать будешь, а? — Параска отступать тоже не желала. — Или примешь как должное, что твоя дочь оскорбила почетного гостя, оказала неповиновение?!

— Конечно же, нет. Накажу, как и положено, нагайкой! — Тихон решительно поднялся с лавки. — Но для начала пусть придет в себя, посидит, подумает… Иди-ка ты лучше со стола убери, Параска.

Женка охнула, невольно посторонившись, пропуская Тихона в сени. Ее губы нервно подрагивали, на покрасневшей коже выступили бисеринки липкого пота. Она недовольно сложила руки на груди, подозрительно глядя на мужа.

— А, да… — пробормотала она, метнувшись к накрытому столу. Спорить с мужем и закатывать скандал желание у нее моментально отпало. На этот раз ее внутренний голос подсказывал селянке, что криками, воплями и излюбленной скалкой дела не решить. Конечно, душа требовала скандала, но в этот час Параска впервые устыдилась своих желаний, молча, приступив к уборке.

***

Солоха поспешила запереть дверь своей комнатки на засов, подсев к окну. Возбуждение вместе с адреналином постепенно спадало, заставляя девушку невольно вернуться с небес на землю, а именно подумать о предстоящем разговоре с отцом и матерью.

Будучи девушкой, не глупой, Солоха решительно отмела все версии их диалога, в которой отец и мать бы не предъявили ей претензий, предоставив в дальнейшем самой выбирать свою судьбу. Немного пораскинув мозгами, она пришла к выводу, что и оскорбленный Матюха с Путятей ей произошедшего не простят.

Против тихоновского ожидания раскаиваться Солоха не спешила. Не тот у нее был склад ума и характера.

— Мне не место в этом селе… — шептала она, прислонившись к оконной раме, обтянутой бычьим пузырем. За окном уже давно царствовала ночь, и только тусклый свет одинокой лампады рассеивал царящую в комнате полутьму. По лицу, рукам и шее Солохи плясали расплывчатые тени, за окном неспешно покачивались ветви старой яблони, огонек загадочно мерцал, поигрывал и переливался своими обманчиво эластичными гранями, отражаясь в глазах девушки. Внезапно он замер на месте и потух, погрузив комнату в абсолютный мрак. По комнате распространился едкий запах паленого фитиля. — Если я не могу прогнуться под этот мир, то боюсь, миру придется прогнуться под меня… — донесся из темноты вкрадчивый голос селянки.

***

Так и не увидев раскаяния в дочерних глазах, Тихон мудро рассудил, что утро вечера мудренее, скомандовав идти на боковую.. Параска, будучи необычайно покорной, в тот вечер моментально подчинилась. Сон у крестьян был поразительно крепким, о чем свидетельствовал сотрясающий стены храп. Именно его и ждала услышать Солоха, украдкой выбравшись из своей комнатки. Встав на цыпочки, она аккуратно проследовала в светлицу, поминутно оглядываясь на двери родительской спальни. За плечами она тащила внушительных размеров торбу, в которую, дойдя до светлицы и спустившись в погреб, нагребла всякого харча. Не побрезговала и сухарями, которые с детства недолюбливала, и даже солидным шматом сала, уложив все пожитки на самое дно своей котомки.

Выбравшись из погреба, она подошла к старинному ларцу, в котором матушка ее имела обыкновение весь свой скарб прятать. Приоткрытая крышка предательски заскрипела, и родительский храп моментально стал тише, кинув Солоху в холодный пот. Она с замиранием сердца следила за дверью родительской спальни, отлично зная, что сон крестьянина не только крепок, но и чуток.

На ее счастье, чуткость Тихона и Параску в ту ночь подвела, и уже очень скоро синхронное родительское сопение снова сотрясало стены отчего дома. Девушка облегченно выдохнула, воровато сунув руку в закрома материнского сокровища. На дне ларца она ожидаемо нащупала небольшой туго набитый серебром и злотыми мешочек, составлявший главную ценность Параски. На эти тщательно вытрушенные с Тихона деньги Параска закупала себе дорогие ткани и кружева. Мешочек никогда не пустовал, на благо дела у Тихона всегда шли хорошо.

Девушка вытащила мешочек, развязав тесьму и высыпав себе на ладонь горсть тихонько звякнувших монеток. Монетки она тут же ссыпала в еще один мешочек поменьше, где хранились ее личные сбережения. Остаток она поспешила вернуть на место, захлопнув крышку. Конечно же, воровать у родителей девушка не хотела. Но ей пришлось признать, что без звонкой монеты с ней никто говорить не будет. Именно поэтому Солоха поспешила уверить себя, что вернет родителям все до последнего грошика, как обживется в столице.

— Ну, не поминайте лихом, батюшка с матушкой, — машинально, как заученную мантру прошептала она, выйдя в сени. Сердце сельской красавицы предательски колотилось о ребра, рука против обыкновения боязливо подрагивала, а в горле липким комком застыл самый настоящий страх. Солоха была действительно решительной девушкой, привыкшей идти напролом для достижения мечты. Но стоя на пороге отчего дома с внушительным клумком за плечами она ясно осознавала, что, скорее всего, больше никогда не вернется домой, никогда не увидит своих родителей, соседей и даже добродушного пастуха Юрия. Мечта звала вперед, сердце гнало назад, и девушка так и застыла на пороге в нерешительности. Что же слушать? Куда ей идти? Какую дорогу избрать?