Жестокие и любимые (ЛП) - Вульф Сара - Страница 7

– Отлично, – одобряет она, отвечая на рукопожатие. – Буду держать вас в курсе. А теперь прошу меня извинить.

Спустя секунду она уже скрылась за контейнером «Мэтсон». Ванесса двигалась так быстро, что я едва мог проследить ее путь. Должно быть, она спланировала свой уход заранее.

Чарли словно передергивает.

– Чертовы правительственные агенты.

– Она не кажется такой уж плохой, – говорю я.

– Конечно, она не кажется тебе плохой. Ты уже практически один из них, весь такой роботизированный головорез. Спорю, ты и глазом не моргнув убил бы собственную девушку, если бы тебя попросил босс.

Я с силой хватаюсь за лацканы его костюма. Мир вновь становится ужасным белым шумом, размывая лицо Чарли, приглушая настойчивый голос Грегори, который пытается убедить меня отпустить его. Я впечатываю Чарли в контейнер. Запахи пыли, пота и стали превращаются в пепел у меня в носу. Он всего лишь человек из снежного шара. Марионетка. Я так легко мог бы его уничтожить, прервать его жизнь, как прервал жизнь мужчины в ту ночь на берегу озера, как чуть не прервал жизнь Лео, как прервал жизнь Софии…

Ведь, в конце концов, я позволил ей умереть.

Убил ее.

В карих глазах Чарли читается страх, и это единственное, что сдерживает рев от того, чтобы поглотить мой разум. Отпихиваю его и шагаю обратно к машине. Грегори следует за мной по пятам и, как только я захлопываю дверцу машины, жестом показывает мне опустить окно. Поневоле выполняю его приказ.

– Посмотри на меня, – произносит Грегори мрачным, непрекословным голосом. Я неохотно встречаюсь с ним взглядом. – Ты сможешь это сделать? Или нам стоит возобновить тренировки?

Все мое тело инстинктивно передергивает от невероятно реальных воспоминаний тренировок с Грегори. Воспоминаний крови, сочащейся из моих ушей, вида дощечек перед собой глубоко под землей, запахов грязи и тьмы в моем носу. Нет. Я не хочу еще раз подвергаться такой тренировке.

– Я держу зверя под контролем, сэр, – медленно отвечаю я.

Грегори изучающе смотрит на меня, затем кивает и похлопывает по капоту машины.

– Тогда собирайся. Тебя ждет университет.

Мы возвращаемся в мотель, который оплачивает для нас Грегори. Ужасное местечко. Две односпальные кровати, тараканы в микроволновке, возможно, многолетние кровавые пятна на стене, и все же это лучше, чем спать в машине. Лучше, чем гравий, на котором он заставлял меня спать во время тренировок. Чарли бормочет ругательства и сразу же запрыгивает в душ. Я заказываю китайскую еду и включаю ноутбук. Всегда пунктуальный трудоголик Грегори уже переслал нам досье. Лица двух привратников смотрят на меня со своих файлов ФБР. Один – загорелый качок со смазливой мордашкой и темными кошачьими глазами. Кайл Моррис. Другой – красавец с каштановыми волосами, симметричными чертами лица и глазами, как холодная сталь.

Уилл Кавано.

– 3 –

3 года

44 недели

2 дня

Мне кажется, старики обожают говорить, что нужно наслаждаться жизнью, пока молод. Так обычно говорят люди, которым четыреста девяносто лет и которые водят «Вольво». Нет, я ничего не имею против «Вольво». Но вот возраст, уж извините. Такой возраст предполагает наличие большого опыта, а наличие большого опыта делает вас скучными и пресными, как содовая недельной давности.

Приложение А: Джек Адам Хантер.

Приложение Б: возможно, бессмертные вампиры.

Приложение В: бабушки и дедушки.

За исключением моей бабушки. Моя бабуля потрясающая! Когда мне было два месяца, она катала меня в коляске своего «Харли-Дэвидсона». Вполне вероятно, что именно этот опыт, полный ветра, выхлопных газов и моторного рева, превратил меня в ту лихую героиню, коей я являюсь сейчас. Думаю, родители отправили бабулю в дом престарелых, мотивировавшись тем, что брать маленькую внучку на прогулку с бандой байкеров – это первый признак слабоумия или что-то типа того. Но теперь, когда я в Джорджии, мы наконец-то воссоединились. Были слезы. И сопливые платки. Рыданья длились примерно пять минут, после чего мы перешли на стадию безумства.

– Я, конечно, не из тех, кто подвергает сомнению обоснованность совершения тщательно продуманных поступков, – говорю я, протягивая бабушке еще одну горсть фейерверков. – Но если бы была такой, ну, знаешь, очень скучной, несчастной и, безусловно, непохожей на себя, то обязательно бы спросила: какого черта мы делаем на этой крыше в четыре часа ночи, вопросительный знак. Нет, как минимум четыре вопросительных знака. И очень обеспокоенные смайлы.

Бабушка фыркает, засовывая оставшиеся фейерверки в дымоход. Их так много, что мне уже не разглядеть внутри темных кирпичей. Час назад мы подняли через дымоход фитиль, который бабушка сейчас привязывает к огромной куче собранных вместе фитилей всех фейерверков. Сидя на корточках, она смахивает тонкие окрашенные в зеленый цвет волосы с глаз и сверкает мне озорной улыбкой.

– Моя обязанность как председателя приветственно-прощального комитета дома престарелых «Сильверлейк» устраивать ребятам должные проводы. Никакой похоронной процессии и скучной чепухи священника. Виола была хорошей женщиной и безгранично любила жизнь. Она не хотела скучных проводов, но ее дети твердо на этом настаивали. И даже после смерти бедняжки они не посчитались с ее, можно сказать, последним желанием!

– Ужас! – синхронно восклицаем мы с бабулей.

– Точно. – Она тычет в меня пальцем, сверкая глазами цвета корицы. Как у меня, как у папы. – Ужас. Ужасно, что в наши дни люди не уважают мертвых. Поэтому мы просто обязаны почтить память моей мертвой подруги должным образом.

– Набив дымоход фейерверками.

– Набив дымоход фейерверками! – соглашается она. – Когда утром придет медсестра и разведет в камине огонь, она заодно подожжет и все это! Виола над этим хорошо посмеется.

Я улыбаюсь и помогаю бабушке спуститься по пожарной лестнице. Бабуля у меня высокая и в прекрасной форме для своих семидесяти лет, но все-таки она худая, а ее запястья и пальцы крохотные. Когда мы возвращаемся на твердую почву и шагаем по лужайке к ее зданию, бабушка обнимает меня за шею.

– Что скажешь насчет своих похорон, детка? – спрашивает она.

– Ты говоришь о тех, которых никогда не будет, потому что я соберу семь жемчужин дракона и пожелаю вечную жизнь?

Она смеется.

– Да, именно. Что на них пренепременно должно быть?

Я задумываюсь на целых шесть с половиной секунд.

– Поцелуи. Танцы нагишом. И может быть, торт.

Бабушка ухмыляется, пока мы поднимаемся по белоснежной лестнице.

– Что? Что за выражение лица? Почему ты так на меня смотришь?

– Не обращай внимания, детка. Просто ты так повзрослела, вот и все. Ты сказала «поцелуи», не покраснев на пять оттенков.

– Да, теперь я очень зрелый, ответственный подросток, так что спокойно могу обсуждать свои трудности и невзгоды.

– Угу-у, – протягивает бабуля.

– Например, поцелуи. Вообще-то, я кое с кем целовалась. – Бабушка внимательно слушает. – Ну, сначала я его ударила, и только потом мы поцеловались. Но это был хорошо продуманный, пропитанный зрелостью удар.

Бабушка громко хохочет, открывая дверь в свою комнату. Мы заходим, и, когда она садится на кровать, я указываю на нее пальцем.

– Даже не смей озвучивать то, что хочешь на свои похороны. Потому что, когда старики говорят нечто подобное, это обычно сбывается, а если ты умрешь, то я стану бесконечно несчастной.

– Это сбывается потому, что мы мудры, дорогая.

– Это сбывается потому, что у вас, ребята, чумовые мозговые силы, которые, кажется, способны на все, кроме дарования бессмертия. И зубов.

Бабуля смеется и, сняв тапочки, ложится на кровать.

– Иди сюда.

Я, спотыкаясь, подхожу к кровати и присаживаюсь. Бабуля берет меня за руку и, медленно гладя ее, смотрит мне в глаза.

– Множество людей в твоей жизни будут говорить тебе, как, исключительно по их мнению, ты должна жить. Кто-то завуалировано. Кто-то убедит, и вовсе слова не сказав, что тебе нужно жить определенным образом. – Она смотрит в окно, за которым лишь темнота, усеянная звездами, и улыбается, а затем вновь переводит взгляд на меня. – Послушай меня внимательно, детка. Не живи жизнью, которая не приносит тебе счастья. Если ты не счастлива, оставь своего возлюбленного. Если ты не счастлива, уйди с работы. Если ты не счастлива, сделай все, чтобы стать счастливой. Потому что только ты сама можешь сделать себя счастливой.