Убить сову (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 17

Он говорил, что всё знает про эти богатые монастыри. Их богатство — от приданого знатных женщин, слишком уродливых для замужества. Вот семьи и прячут их в монастырях, где эти несчастные занимаются рукоделием и молятся о душах отцов и братьев, пока не сморщатся от старости и тихо не умрут. Но когда я впервые увидела этих женщин, то сразу поняла, если они и монашки, я никогда таких прежде не встречала. В год их приезда выдалось плохое лето, холодное и дождливое. Зерно не созревало, дождь и ветер сбивали его в грязь, и оно гнило на корню. Слуги из Поместья проклинали женщин-иностранок, что привезли с собой эту дьявольскую погоду. Я впервые увидела их на мессе в церкви святого Михаила, в деревне. Они стояли рядом, в одинаковых серых платьях из тяжёлой шерсти и серых плащах, в наброшенных на голову капюшонах. Я не могла отвести от них глаз — они стояли так тихо. Мои сёстры Эдит и Энн старательно молились, заметно шевеля губами, чтобы все это видели. Все в церкви что-то бормотали себе под нос, как мои сёстры — все, кроме этих женщин. Их губы оставались неподвижными. Старый священник, тот, что служил до отца Ульфрида, тоже наблюдал за ними, и, похоже, был недоволен. Деревенские старались держаться от них подальше — знали, что в Улевике опасно быть не таким, как все.

Во дворе раздался удар колокола. Прежде чем я успела подняться, дверь распахнулась и в комнату вместе с ветром ворвалась девочка, пронеслась к своей кровати и ничком упала на неё, задыхаясь и смеясь, а за ней вбежали другие.

— Я выиграла, выиграла, — крикнула она, села на кровати и тут заметила в углу меня. Подружки обернулись вслед за её взглядом. Мы рассматривали друг друга. Я знала — мне следует заговорить, объяснить своё присутствие, но обращённые ко мне серьёзные лица девочек напоминали враждебные взгляды детей прислуги, которые всегда бросали игру при моём приближении.

— Ты Агата? Кухарка Марта сказала, что ты здесь, — раздался голос от двери. — Я — Кэтрин.

Девочка стряхнула воду с плаща. Она выглядела лет на пять-шесть старше остальных, примерно моего возраста. Жидкие каштановые косички, обрамляющие узкое меланхоличное лицо, делали его ещё длиннее. Она напомнила мне отцовского волкодава.

— Я думала, здесь всех зовут Марта, — раздражённо сказала я.

— О нет. Тут у всех бегинские имена — не прежние имена, конечно, а дар бегинок. Но если бегинку избирают для устройства бегинажа, её называют Мартой, в честь святой Марты, которая работала для нашего Господа. — Кэтрин говорила так торопливо, что я едва разбирала её слова. — Настоятельница Марта — главная, Кухарка Марта ведёт кухню, Пастушка Марта заботится об овцах...

— Я не тупая, сама догадалась.

Похоже, она обиделась, как и Кухарка Марта, и я ощутила лёгкое чувство вины, но меня это не слишком беспокоило.

Кэтрин прикусила губу.

— Ты из Улевика, да?

— И что с того?

Кэтрин смущённо оглянулась на других детей, но те, похоже, потеряли ко мне интерес. Они сгрудились у дальнего конца стола, поглощённые игрой в кости. Кэтрин приблизилась и робко посмотрела на меня.

— Я слышала, кое-кто из бегинок говорил о костре в лесу, о... Мастерах Совы. Кто они такие?

— Никому не известно, кто они, в том-то и дело. Иначе зачем бы им носить маски? — Я вздрогнула, пытаясь не вспоминать эти покрытые перьями маски вокруг костра.

— Но почему совы?

— Не знаю! Думаю, потому, что совы приносят несчастье в тот дом, на который садятся. Мастера Совы так и делают.

— Пега говорит, совы пожирают души умерших младенцев, если те не были крещены, — прошептала Кэтрин.

— Чего ты меня спрашиваешь? — взорвалась я. — Спроси у Пеги. Я не из деревни. Прекрати задавать дурацкие вопросы, я не желаю на них отвечать.

Колокол зазвонил снова, и Кэтрин вскочила.

— Вечерня! Нам нельзя опаздывать.

Меня так раздражало серьёзное выражение её лица, что я готова была проигнорировать это заявление, но в памяти эхом звучали слова Настоятельницы Марты — тебя с позором отошлют отсюда... Если выгонят отсюда — куда мне идти? У меня нет ни денег, ни ремесла, чтобы заработать на жизнь. Что случается с девушками вроде меня? Одной мне не выжить.

Кэтрин нетерпеливо переступала с ноги на ногу, держась за железное кольцо полуоткрытой двери. Дождь снаружи барабанил по грязному внутреннему двору. Проходящий через густые облака свет быстро угасал.

Если меня отсюда выгонят...

Там, за стенами внутреннего дворика, в глубоком лесу, должно быть, уже темно. Деревья сгущаются, ветки, как стены тёмной пещеры, заслоняют небо. Из этой живой тюрьмы не выбраться, выхода нет. Не убежать от колючих кустов ежевики, вонзающих когти в юбку, от корней, оборачивающихся вокруг лодыжек, тянущих вниз, в удушливую вонь прелых листьев. И где-то там, в лесу, меня караулит та тварь, ждёт, когда я выйду за ворота бегинажа. Я чувствовала у лица взмахи его крыльев, холодные когти рвали мою кожу. Демон ждал где-то там, в темноте, ждал моего возвращения.

Святая Елена обнаружила семь старых крестов. Чтобы узнать среди них настоящий, она растянула на каждом кресте по трупу, и тот, на котором труп ожил, был признан настоящим — крестом, на котором умер Христос. Этот день известен также как несчастливый — время, когда следует избегать вступления в брак, нельзя отправляться в дорогу или считать деньги, чтобы избежать бед от злых духов.

Мой старший брат Уильям набрал полную горсть свиного навоза и, ухмыляясь, обратился к своему приятелю Генри:

— Смотри, спорим, я сумею попасть ей прямо в нос.

Генри фыркнул.

— Отсюда в неё попадёт даже твоя дурёха-сестра, а ведь она девчонка. А ты попробуй встать дальше, за тем столбом, тогда и попади.

Уильям ответил презрительным взглядом и отступил назад.

Малышка Марион, заметив, что происходит, попыталась отклонить голову, но закованному в колодки не особенно удобно двигаться. Из носа у неё текло ручьём. Она вертелась на неудобном сидении — узкой деревянной планке. Из-за колодок вокруг лодыжек она не могла откинуться назад, а деревяшка была такой острой. После прошлого раза у неё несколько дней чернел большой рубец на заднице, хуже, чем от удара хлыстом.

Уильям прицелился, и Марион снова зарыдала.

— Уильям, прекрати, не надо! — закричала я, не сумев сдержаться.

Уильям с ухмылкой обернулся:

— Хочешь, чтобы я это вместо неё в тебя бросил, Лужа? Он снова поднял кулак, целясь на этот раз в мою сторону.

Генри захихикал.

— У твоей младшей сестры морда и так мерзкая, никто и не заметит разницы.

— Ага. Иди сюда, мерзкая морда.

Я бросилась бежать от него через Грин. Я знала — он это сделает. Я уже ждала влажного шлепка по спине.

— Сейчас же брось это, мальчик.

Я остановилась и оглянулась, прикрывая рукой лицо — на случай, если Генри бросится вдогонку. Высокая леди держала запястье Уильяма, заставляя разжать руку. Навоз выпал. Женщина потянула руку возмущённо вопящего Уильяма вниз и тщательно вытерла с обеих сторон о траву, как будто он был испачкавшимся младенцем.

Я уже видела эту леди раньше, в церкви. Она из дома женщин. Ма зовет их «чужаки» — это потому, что они так странно одеваются.

— Ненормально, когда кучка женщин обитает вместе, без мужчин, — говорила Ма. — Так живут только ведьмы да монашки.

Я видела монашек из монастыря святого Альфегия — ходили по деревне, поджав губы, собирали деньги. Они двигались медленно, молча, никогда не улыбались, как будто вечно страдали от головной боли. А когда эти женщины шли по деревне, они всегда смеялись — все, кроме этой. Эта всегда выглядела так, будто съела кислое яблоко.

Леди позволила Уильяму подняться, но не отпустила его руку. Он покраснел.

— Ну, мальчик, для кого ты это приготовил?