Пастор (ЛП) - Симон Сиара - Страница 20

ГЛАВА 9.

Тук.

Тук.

Тишина.

Тук-тук-тук.

— Прекрати, — пробурчал я, скатываясь с кровати, сон сделал меня медлительным и неуклюжим. — Иду, иду.

Тук-тук-БУМ.

Оглушительный грохот и последующая вспышка света не сделали ничего, чтобы облегчить мою дезориентацию, в результате чего я наткнулся на стол, а его острый угол впился в моё бедро. Я выругался, слепо протягивая руку к футболке (я был лишь в свободных тренировочных штанах), и наощупь проложил свой путь вниз по коридору в гостиную к входной двери. Я как раз достаточно проснулся, чтобы начать осознавать, что кто-то действительно был у моей двери в три часа утра, и это либо офицер полиции, пришедший сказать мне, что Райан в конечном итоге протаранил своей машиной дерево, пока писал сообщение, либо очередной прихожанин, нуждающийся в соборовании (прим.: таинство православной и католической церквей, заключающееся в помазании тела освящённым елеем, одно из семи таинств, служащее по учению православной и католической церквей духовным врачеванием от телесных недугов). По какой-то причине кто-то пришёл к домику пастора, что, вероятно, не очень хорошо, и я подготовился к трагедии, открывая дверь и всё ещё неловко пытаясь натянуть футболку через голову.

Это была Поппи, промокшая до ниточки, с бутылкой скотча в руке.

Я моргнул как идиот. С одной стороны, после нашего боя этим утром я в буквальном смысле этого слова никак не ожидал среди ночи увидеть у моей двери Поппи, приносящую дары. С другой стороны, она была одета, как я понял, в пижаму — танцевальные шорты и лёгкая футболка с логотипом «Walking Dead» — и дождь её изрядно намочил. На ней не было бюстгальтера, и дождь сделал тонкую футболку почти прозрачной, а её тёмные соски затвердели, их было очень хорошо видно под этой тканью. Как только я это заметил, стало сложно думать о чём-то другом, кроме этой влажной груди, вероятно, с мурашками, а также о том, как хорошо эта прохладная плоть будет чувствоваться под моим горячим языком.

А затем я очнулся, понимая всю сложность ситуации, потому как разрывался между двумя порывами: оттолкнуть её обратно под дождь или поставить на колени, заставляя принять мой член.

«Бегите от юношеского соблазна, — говорилось в Библии, которую мы изучали накануне вечером. — Держитесь праведности». Мне следует закрыть дверь и вернуться в свою постель. Но затем Поппи задрожала, и моя целая жизнь внимательности и вежливости вступила в дело. Я заставил себя шагнуть в сторону, приглашая её этим жестом внутрь.

«Держись праведности», — сказал Тимофей. Но разве эта праведность должна нести бутылку Macallan 12 (прим.: шотландский бренд виски региона Speyside. Является ярким представителем элитного виски в категории single malt выдержанного в хересных бочках; в данном случае выдержка 12 лет) в своей руке? Потому что Поппи это сделала.

— Не могла уснуть, — сказала она, заходя в гостиную, а затем развернулась лицом ко мне.

Я закрыл дверь.

— Я понял, — мой голос был хриплым из-за сна и чего-то в меньшей степени невинного. Как и следовало ожидать, мой член начал твердеть; несмотря на всё, что уже произошло, я ещё не видел её грудь полностью, и сейчас она была намного соблазнительней под этой промокшей футболкой.

Блядь. Я не имел в виду «ещё». Я имел в виду «никогда». Я никогда не собираюсь видеть её грудь. «Прими это», — мысленно отчитал я свой член, отказывающийся успокоиться, вместо этого болезненные и пылкие воспоминания продолжали посылать сигналы моему мозгу о том, как хорошо ощущалась грудь Поппи, когда она изгибалась над церковным роялем.

Её глаза опустились к моим бёдрам, и я знал, что тренировочные штаны не скрывали моих помыслов. Прочистив горло, я отвернулся от неё, направляясь в сторону кухни.

— Не знал, что тебе нравятся «Ходячие Мертвецы», — упомянул я беспечно, скользя рукой по выключателю. Бледно-жёлтые лучи света рассеялись от люстры послевоенного периода, отбрасывая угловатые тени в гостиную.

— Это моё любимое шоу, — ответила Поппи. — Не понимаю, почему ты так удивлён тому, что не знал этого. Мы с тобой знакомы не так давно, и большинство наших бесед заставляли меня рассказывать тебе о моих тёмных секретах, а не о моих предпочтения в Netflix.

Она подошла ко мне и протянула бутылку скотча, которую я взял, двигаясь по кухне в поисках стаканов и пытаясь подобрать ответ — какой бы то ни было — но в буквальном смысле не мог придумать ни слова.

— Это искупительная жертва, — произнесла она, кивая в сторону Macallan. — Я не могла уснуть и захотела попросить прощения за сегодняшнюю стычку, и мне пришла в голову мысль, что, возможно, виски… — она сделала глубокий вдох, и впервые мой всё ещё затуманенный сном мозг понял, что она нервничала. — Мне очень жаль, что я тебя разбудила, — сказал Поппи тихо. — Я пойду.

— Нет, — на автомате вылетело у меня, мой рот сработал инстинктивно, прежде чем разум смог прервать его. Радостный румянец разлился на её щеках, и что-то щёлкнуло в моей голове, так что теперь я полностью и всецело проснулся. — Иди в гостиную, — скомандовал я. — Зажги газовый камин и садись возле него. Жди меня.

Она без вопросов выполнила приказ, и такой простой жест послушания пробудил старого меня: того, который был известен в кампусе определённым опытом в спальне. Я не мог ничего поделать, потому что это такое прекрасное чувство иметь сговорчивую к своим требованиям женщину, видеть, что такая умная и независимая девушка, как Поппи, позволяет заботиться о ней, доверяет мне выбор правильного для неё направления. А затем я почувствовал себя идиотом. Я вцепился в столешницу, вспоминая свои женские курсы в колледже, монахиню-феминистку в семинарии, обрисовавшую каждый болезненный пример женоненавистничества в истории церкви. Я был свиньёй по многим причинам. Мне нужно было вернуть свой контроль, выйти и сказать, что после выпивки ей придётся уйти. Я буду честен в своей борьбе и надеюсь, она поймёт.

Даже если возненавидит меня за это.

Потому что я заслужил её ненависть.

Но для начала напитки. Если я наслаждался виски, то обычно делал это в одиночестве или со своими братьями, поэтому у меня не было правильных стаканов. В действительности у меня вообще не было никаких стаканов для напитков. Так что я принёс скотч в двух облупившихся кофейных чашках.

«Веди себя хорошо, веди себя хорошо, веди себя хорошо, — повторял я себе, пока шёл к ней. — Не пытайся её трахнуть. Не фантазируй о её чёртовых сиськах. Будь хорошим пастором».

Я преподнёс ей виски:

— Прости, что в кофейных чашках.

Она ухмыльнулась:

— Но они такие шикарные.

Я закатил глаза, сев в кресло рядом с огнём, и это было плохой идеей, ибо означало, что она будет сидеть у моих ног, лишь усиливая дурные мысли.

«Сейчас или никогда, — приказал я себе. — Ты должен ей сказать».

— Поппи… — начал я, но она перебила.

— Нет, я единственная, кому необходимо извиниться, — ответила она. — Вот почему после всего я сюда пришла, — Поппи склонила голову, встречаясь со мной глазами; огонь переливался на её волосах, показывая, где они высохли небрежными локонами. — Днём я чувствовала себя ужасно. Я облажалась из-за того, что случилось со Стерлингом, и по какой-то причине, когда ты показал свои защитные инстинкты сегодня, меня охватила паника.

«Мы оказались в похожих ситуациях».

— И буду честной, в конце концов, всё-таки я разговариваю сейчас с пастором. Это осложняется тем фактом, что я не могу перестать думать о тебе всё проклятое время, и это убивает меня.

Внутри меня всё охватило огнём, потому что это были первые и последние слова, которые мне хотелось услышать, и от этого я дрогнул.

Она уязвимо опустила глаза, и меня полоснуло словно ножом по рёбрам. Поппи думала, что я отвергал её влечение, отвергал её. Дерьмо, истина была совсем рядом, но не было никакого способа объяснить это, не делая обстоятельства ещё более запутанными, чем они уже были.