Одержимость - Робертс Нора - Страница 12

Врач называл это депрессией, но Наоми знала: какой бы ужасной ни была депрессия, ее последствия были еще хуже.

В темные моменты мать принимала слишком много таблеток. Как-то раз она приняла столько, что ее пришлось отвезти в больницу. Она сделала это после того, как в свет вышла книжка Саймона Вэнса и по всему городу развесили рекламные объявления.

Называлась книга «Кровь под землей: наследие Томаса Дэвида Боуза». Найти ее можно было во всех крупных магазинах. Саймон Вэнс, серьезный мужчина с лощеными манерами, рекламировал свой труд, выступая на всевозможных шоу и раздавая интервью газетам и журналам. Имя Наоми всплывало при этом так же часто, как имя ее отца.

Эти кровавые узы вновь погрузили Наоми в мир ночных кошмаров.

Частица ее жизни пульсировала в этих книжных витринах, в красочных рекламных плакатах.

Ей было страшно. И ей было стыдно.

Неудивительно, что она понимала свою мать с ее страхами и переживаниями, а потому старалась вести себя как можно деликатней.

Но стоило Сьюзан вспомнить свет, и все вновь приходило в норму. На одной из летних вечеринок Наоми сфотографировала мать, когда та танцевала с Сетом. Освещение выдалось на редкость удачным, и лицо матери просто светилось улыбкой. Наоми вручила этот снимок Сьюзан вместе с фотографией, на которой они были сняты втроем – мама с детьми.

Когда тьма возвращалась, то мать проводила большую часть времени у себя в постели, с наглухо задернутыми занавесками, Наоми носила ей еду на подносе. О глубине этой тьмы она могла судить по тем самым фотографиям, которые лежали теперь перевернутыми, как если бы вид собственного счастья был для Сьюзан невыносим.

Но бывало так, что неделя сменяла неделю, а в их жизни все текло своим чередом. Если что и тревожило Наоми, то только занятия и экзамены, да еще перепалки с Мейсоном, который превращался порой в сущее наказание.

В обычные дни Наоми часто ходила в кино – не на свидания, а в компании друзей. Как-то раз она сидела в зале со своими приятелями (а Мейсон со своими) и ждала, когда же начнут показывать «Человека-паука». Удобно устроившись с попкорном и стаканом фанты, Наоми рассеянно просматривала ролики, предварявшие главный фильм.

Свет в зале погас, и ее подружка Джейми тут же начала обниматься со своим нынешним бойфрендом, но Наоми привычно игнорировала парочку.

Ей нравились фильмы. Причем душещипательным лентам она предпочитала истории вроде «Человека-паука» или «Властелина Колец».

Истории, где людям приходилось что-то делать, преодолевать какие-то трудности. Даже если к этому вел укус радиоактивного паука.

На экране поплыли кадры, сделанные с перспективы человека, который вел грузовик. Наоми знала, что такое перспектива, поскольку изучала фотографию. На руке мужчины красовалось обручальное кольцо.

Наоми нравилось подмечать детали.

Одна за другой они стали приковывать ее взгляд.

Наоми знала эти дороги. Знала грузовик. Когда мужчина свернул в лес, невыносимая тяжесть опустилась ей на грудь.

Одна сцена сменяла другую: погреб в лесу, фотографии, женщина на матрасе. Женщина, чьи глаза были полны ужаса.

У Наоми перехватило дыхание.

Вот уже камера смотрит на дом, расположенный у окраины леса. На их дом. У окна стоит худенькая, длинноногая девочка, с надеждой смотрит в небо, где уже клубятся грозовые тучи.

А вот уже вся семья в церкви – мать, отец, тощая девочка, маленький мальчик. И еще сцена – девочка тянет засов, запирающий дверь в погреб.

Это было уже слишком. Попкорн выскользнул из ее рук, стаканчик с газировкой рухнул на пол. Вскочив, Наоми кинулась к двери. Друзья кричали вслед:

– Эй, осторожней!

– Да что с тобой, Наоми?

Но она была уже у дверей.

Голос с экрана возвестил:

История порока. История мужества. «Дитя зла». Премьера в ноябре.

На подгибающихся ногах вывалилась она в вестибюль и рухнула на четвереньки. Голова кружилась, в груди невыносимо болело.

Будто издалека донесся до нее голос Мейсона:

– Вставай. Ну же, Наоми. Вставай!

Он поднял ее на ноги и выволок на жаркий сентябрьский воздух.

– Взгляни на меня. Наоми, взгляни на меня!

Ростом он был практически с нее. И глаза – у Мейсона были отцовские глаза, карие с золотистыми крапинками. Сейчас в них читались шок и тревога.

– Не могу дышать.

– Можешь. Должна. Вдохни, а затем выдохни.

– Ты видел? Это…

– Не говори вслух. Не здесь. Если спросят, тебе стало плохо. Затошнило, и мы ушли домой. Ну же, идем.

Она с трудом сделала два шага и тут же остановилась, перегнулась пополам: казалось, еще чуть, ее и правда стошнит. Но тошнота улеглась, да и голова уже так не кружилась.

– Ты знал? Знал про фильм?

Сжав ее за руку, Мейсон решительно потащил Наоми за собой.

– Я знал, что они снимают кино. Не знал только, что все уже готово, что они собираются анонсировать его прямо сегодня.

– Это был наш дом.

– Они вели съемки прямо на месте.

– Откуда ты знаешь?

– Это не тайна. Я знал про фильм, но не думал, что его уже выпускают в прокат. А говорят о нем давно – в Интернете полно статей и комментариев.

– А почему ты мне ничего не сказал?

Остановившись, он окинул ее тем презрительным взглядом, на который способны только близкие родственники.

– Так ведь ты не желаешь ничего слышать. Никто не хочет говорить об этом, вот и приходится самому следить за новостями. Я, кстати, прочел книгу Саймона Вэнса.

Наоми вновь ощутила приступ тошноты.

– Нам нужно забыть об этом, оставить все в прошлом. Это же было четыре года назад…

– И как, удалось тебе оставить все в прошлом?

– По большей части.

– А вот маме не удалось. Как-то она сказала, что уезжает на выходные к подружке. На самом деле она села в автобус и отправилась в тюрьму.

– Откуда ты знаешь?

Пожав плечами, Мейсон затащил сестру в кафетерий, повел между столиками.

– Она делала это и раньше. Помнишь, мы отправились на неделю в Хилтон-Хед, а мама осталась дома, сослалась на болезнь? Она и тогда ездила к нему на свидание. Я нашел в ее сумке автобусные билеты, на эти поездки и на другие.

– Ты рылся в ее сумке?

– Именно так. – Мейсон и бровью не повел. – Две колы, пожалуйста, – с улыбкой попросил он официантку. – Еще я осматривал ее комнату и знаю, что она переписывается с ним. Он шлет ей письма на абонентский ящик.

– Обыскивать комнату – это уже чересчур, – начала было Наоми и тут же осеклась, закрыла лицо руками. – Зачем мама это делает?

– Она слишком покладиста и зависима. Он всегда ею помыкал. Что-то вроде эмоционального насилия.

– Откуда ты набрался таких терминов?

– Я же сказал, что много читаю. Он психопат, Наоми, это же яснее ясного. Психопат, да еще и со склонностью к нарциссизму. Вот почему он каждую пару лет дает копам новое имя и место. Открывает очередную жертву. Это позволяет ему быть в центре внимания. Он лгун, и он все время манипулирует мамой. Он изводит ее только потому, что в состоянии это сделать. Помнишь, как она чуть не отправилась на тот свет из-за передозировки?

– И что?

– Это он уговорил ее пообщаться с Вэнсом, дать ему новые материалы. Не знаю, как он сумел тогда с ней связаться, но факт остается фактом. Мама поговорила с писателем, а потом, когда вышла книжка, не смогла справиться с чувством вины.

– Стало быть, он знает, где мы.

– Насчет точного адреса не уверен, но наверняка ему известно, что мы в Нью-Йорке. – Мейсон пожал плечами. – Да ему на нас плевать. Мама – вот его жертва.

– Ты для него всегда много значил.

– Я бы не сказал. Или ты думаешь, я был в восторге от всех этих походов в парикмахерскую? А уж бейсбол… стоило мне начать играть, и я всегда чувствовал на себе его взгляд. Не дай бог промахнуться! Так и слышу его едкий комментарий: «Вырастили девчонку!»

– Но…

– Он следил, как бы во мне не проявилась «кровь Карсонов». Так он это именовал. Когда мне исполнилось восемь, он заявил, что выбьет из меня гомосека, если вдруг заметит что-то подобное.