Мастер оружейных дел - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 64

Во время драки в алхимической лаборатории, подробности которой не слишком-то интересовали магов, среди прочего пострадал тот самый нож, с которого все началось и который приносил мне на освидетельствование Тагренай. Однако жертву, очевидно, собирались приносить именно им, им же приносили предыдущие, и лично мне это объяснило причину неприязни клинка к Граю: если он активно «питался» кровью именно хаоситов, неудивительно, что «привык». А вот кого еще убивали этим ножом, было неясно, а исследователи не спешили выяснять. Не исключено, что эти мои слова ужастик просто им не передал. В любом случае изъеденный коррозией безнадежно испорченный нож все это время валялся на столе и никого не интересовал. Он сейчас казался жалким и вызывал у меня только сочувствие.

Некое подобие этого чувства вызывал и запертый в клетке сосед, Серый. В полном смысле пожалеть это существо я не могла, слишком много боли его сородичи принесли городу и лично мне, но… кажется, гуманней было бы его прикончить. Ученые не пытали и не так чтобы очень мучили тварь, но выглядела она жалкой и потерянной. Забившись в угол, прижав уши, периодически тихонько жалобно поскуливала на одной ноте и испуганно косилась в сторону ратуши, отделенной от нас полотнищем походного шатра.

Если верить словам магов, именно освобожденная от оков чужой воли сущность в ратуше столь угнетающе действовала на Серого, причем эмоции существа можно было толковать как аналог простого человеческого стыда. Исходя из этого, а также других обстоятельств, исследователи только подтвердили предположение о связи тварей с плато и обитателя ратуши. Более того, эта загадочная сущность явно имела определенную власть над Серыми, природа ее пока оставалась непонятной. То есть предположения имелись, но утверждать что-то наверняка маги не брались.

Большие надежды исследователи возлагали на найденные в лаборатории записи, зачарованные от внешних воздействий и потому почти не пострадавшие ни от времени, ни в результате погрома, а также не оставляли надежды разговорить сущность. Складывалось впечатление, что последняя просто не желает контактировать с людьми и снова чего-то ждет.

Моя связь с сущностью тоже подтвердилась, но о ее природе также никто не мог пока сказать ничего внятного, и снова все упиралось в записи и лабораторные журналы. Некоторые из них были очень старыми и, вероятно, лежали там с самого основания ратуши. Оставалось ждать результатов.

Рассказанная Таллием в ответ история не случившегося жертвоприношения Грая вызвала у меня массу эмоций, основной из которых было возмущение. И хоть северянин недовольно морщился в ответ на мои ругательства в адрес безалаберного ужастика, я видела, в глубине души он полностью разделяет это недовольство.

На площади, куда мы вскоре вышли, царила непонятная суета. Туда-сюда с шальным видом рысью пробегали законники, прямо на брусчатке лагерем встали несколько больших групп нищих — во всяком случае, ни на кого другого эти оборванные и ужасно худые обросшие люди не походили. Вокруг островками спокойствия возвышались Пограничные, пристально озирающиеся по сторонам. Было не похоже, что они охраняют или сторожат оборванцев; скорее, их позвали сюда для предотвращения возможных беспорядков.

— А это что такое? — тихо пробормотала я себе под нос, не столько ожидая ответа от своего спутника, сколько выражая общую растерянность.

Таллий неопределенно пожал плечами и уточнил:

— Куда тебе надо было идти?

— Вон к тому типу, длинный такой, в сером, — пояснила я на ходу.

Северянин кивнул, и в следующее мгновение мою ладонь перехватила его затянутая в перчатку рука, после чего мужчина потянул меня за собой, откровенно прикрывая от людей, более того, явно вознамерившись обойти площадь вокруг, а не срезать напрямик.

В первое мгновение я растерялась, потом возмутилась, но потом взяла себя в руки и, замедлив шаг, мягко и настойчиво потянула руку на себя.

— Таллий… — позвала, стараясь, чтобы голос прозвучал спокойно.

Мужчина не стал меня удерживать, напротив, без возражений разжал ладонь, на мгновение остановился, бросил на меня растерянный взгляд и, поморщившись, проговорил — не то нехотя, не то виновато:

— Извини, я машинально.

— Я так и подумала, — сказала примирительно. Ругаться с северянином сейчас не хотелось, да и ситуация того не стоила. Тем более что настаивать на своей правоте мужчина не стал, так что я решила не заострять и предпочла сменить тему: — А что случилось с твоими руками? Если это какой-то жутко неприличный вопрос, извини, я не хотела обидеть.

— Ничего неприличного, — поддержал мою инициативу мужчина. — Да и загадочного там ничего не случилось, обычный несчастный случай. Я первый раз покинул Белый мир… то есть горы, оказался в поселении таров, равнинных жителей. Мне дали обычное задание — сопровождать обоз. Отправление назначили на утро, а ночью на постоялом дворе случился пожар. Магов поблизости не оказалось, здание деревянное, старое, вспыхнуло трутом. О тушении и речи не шло, пытались спасти людей и хотя бы самое ценное из вещей. Вот я тогда и обжегся. Был бы рядом целитель, обошлось бы меньшей кровью, но — не повезло.

— Да уж. — Я задумчиво кивнула. — Ну, вот и пришли. Ты куда дальше?

— А дальше я бы предпочел все же узнать, что тут происходит, — с легкой улыбкой заметил он.

Найти ответы на интересующий вопрос удалось без труда, хватило разговора со взбудораженным и довольным исследователем. Оказалось, подтвердилось еще одно предположение Тагреная, не зря он так прицепился к этим дудкам Кузнеца: к шахте вел подземный ход прямо от ратуши, из подземелий, и работали там отчасти пропавшие без вести, а отчасти — перевертыши.

Кое-кто из последних, по счастью, оказался в курсе ситуации и рассказал много интересного. Немногочисленные остатки этого народа — буквально считаные десятки — были прикованы к Баладдару. Сущность, заключенная в ратуше, действительно оказалась чем-то вроде бога-правителя перевертышей, примерно как Праотец для северян. Ее плененное положение вынуждало весь народ подчиняться тому, кто служил тюремщиком, а являлся им прямой потомок Кавираша Л’Амишшара. Тут Грай снова угадал: обычные чары на крови давно потеряли бы силу, но они неизменно обновлялись с каждой принесенной жертвой, укреплявшей клетку.

Да и чары забвения были привязаны именно к последней, поэтому сила Тагреная позволяла ему игнорировать проклятие. А вот что именно защищало от тех же чар меня, Таллия и Ларшакэна — оставалось пока неясным.

Тагренай Анагор

Знал бы, сколько народа резко возжелало моего внимания, не просыпался бы.

Шутка, конечно, куда бы я делся! Жить хотелось, а жизни иногда свойственно подкидывать проблемы и временные трудности.

Если совсем уж честно, проблем как таковых по пробуждении не обнаружилось, наоборот, они наперебой пытались решиться, тесня друг друга и желая рассказать о себе. Просто слишком уж резким оказался переход от тяжелого рваного забытья к бурной деятельности или, вернее, бесконечным разговорам.

Первым, наплевав на высокопоставленных пришельцев из столицы и окрестных лаккатов и воспользовавшись собственным знакомством чуть ли не со всем персоналом госпиталя, до меня добрался еще более осунувшийся и издерганный, чем в предыдущую встречу, Таймарен. И я искренне этому обрадовался: следователь более-менее ввел меня в курс дела в обмен на подробный отчет о событиях в лаборатории. Рассказал-то я спокойно и быстро, а потом начались вопросы. Прямо скажем, ожидаемые.

— Меня больше всего интересует одно: чего вы ждали? Ладно, про побег я понял, вы не вспомнили, да и астрономические вопросы я успел прояснить. Но потом? Вы же очень сильный маг, а рен Анатар — отличный воин, зачем вы позволили себя приковать? Зачем было доводить до такого?

— Это не я, — ответил со вздохом, чувствуя, насколько глупо прозвучат мои слова.

— Что — не вы? — предсказуемо удивился собеседник.