Царство женщин. Сердце Аризеля (СИ) - "Йель" - Страница 4

Мы довольно скоро оказались за чертой на поверку крохотного города и, миновав, полузаброшенную лесопилку, устремились в чащу леса. Благодаря маленьким размерам нового тела, было проще пролезать меж деревьев, от того мы двигались быстрее, и Новже не приходилось меня ждать.

Когда подруга, наконец, остановилась, показалась полянка. Я сразу же узнал её. Не хватало только тела ордынца, распластанного неподалёку и свежей крови, испачкавшей траву и пропитавшей землю. Я лёг на то место, где недавно лежал, умирая, и узрел то самое небо, только теперь ясное и голубое, а не завешенное тяжёлыми тучами. В сердце больно защемило.

Новжа наблюдала за мной со стороны. Через некоторое время, пока я лежал, зажмурившись и словно надеясь вернуться таким образом в своё настоящее тело, она потребовала:

― Назови наше место!

Не размыкая век, проговорил:

― В заброшенной части Сада Древних, там, куда даже старшая садовница не ходит, ― конечно, я это знал, не мог не знать.

Чуда не случилось, а может моё тело уже обглодали волки и пожрали черви, и возвращаться было просто некуда. Я сел, открыв глаза. Свет ослепил. Руки Новжи сжали меня в объятиях, притискивая к ярко-красному сарафану.

― Васха, это ты! Ты вернулась ко мне. Я счастлива, что ты цела.

Я слышал короткие всхлипы. Новжа плакала. Нечто внутри меня переворачивалось, в уголках глаз пощипывало. Левой рукой обхватив спину Новжи, я откликнулся немного грустно:

― Разумеется, это я. Кто же ещё может быть?

Тело этой девчонки отныне моё, а другого мне не видать. Теперь я был в состоянии описать свои чувства. Стыд, смешанный с сожалением. Необъятная тоска о несуществующем для меня мире, в котором больше нет верного товарища и любящего сына по имени... по имени...

― Васха?

― А?

― Почему ты обрезала свои волосы? Пока мы шли, мне показалось, что даже твоя походка стала иной. Менее прыгающей и более твёрдой. Неужели всё из-за удара по голове?

Я встал, отряхиваясь и стараясь не встречаться с Новжей взглядом:

― О чём ты спорила с ткачихой?

Подруга что-то отвечала, пока мы возвращались в город, но я слушал в пол уха, рассеянно кивая. Кто я теперь? Васха? Если верить всем вокруг, то не очень-то я на неё походил. Но и на себя прежнего тоже не смахивал. Кто же я?

― Так вот, ― продолжала Новжа, когда мы уже миновали лесопилку, ― я хотела успеть покрасить кусок хлопковой ткани, чтобы сшить платье по твоему последнему эскизу. То самое, которое ты очень хотела, ― подруга спешно вытащила у себя из-за пояса свёрнутый в трубку пергамент и развернула перед моим лицом.

Не знаю, может нахмуренность, отпечатавшаяся на лице, выдала меня с головой, но энтузиазм Новжи быстро поугас. Несмотря на то, что ранее она удостоверилась в том, что Васха была Васхой, разочарование, казалось, поселилось в её сердце с самой нашей первой встречи. И я не мог её в этом винить.

Однако рисунок женской фигуры и платья, в который та была наряжена, показался мне очень хорош. Я совсем не умел рисовать, но эта маленькая рука обладала способностью изобразить абсолютно всё, чего только ни пожелает душа. Невольно опустил взгляд на свою кисть. Короткие пальцы, под ногтями застряли разноцветные кусочки мелков. Больше зелёного, по цвету платья на эскизе.

Я не успел ответить подруге, как кто-то потянул меня за край вылезшей из штанов рубахи. Крохотная девчушка смотрела большими ясными глазами в моё лицо, держа большой палец другой руки во рту. Я вспомнил её. Васха часто показывала девчушке корову и игриво бодала в живот, вызывая тем самым заливистый смех малышки. Но я просто глупо оторопел, выдавив из себя неловкую улыбку. Очередной разочарованный взгляд стал красноречивым ответом.

Девчушка отпустила рубаху, убежав дальше по улице.

― Пожалуй, теперь и смысла нет с ткачихой договариваться, ― с неприкрытой горечью проговорила Новжа, опережая меня на пару шагов. ― Всё равно ведь носить не станешь.

Наверное, в подобные моменты к людям в голову и приходят мысли вроде «лучше бы моя лучшая подруга умерла, чем вернулась совсем чужим человеком». Вот только она действительно умерла на той поляне, и с этим уже ничего не поделаешь.

― Что-то у меня голова кружится, ― отозвался я. ― Вернусь-ка к себе.

― Тебя проводить?

― Не стоит. Спасибо за сегодня, ― и когда я стал таким вежливым?

Махнув на прощание рукой, направился к дому хранительниц. Они копили, хранили и создавали память. Помимо жилых комнат в здании располагались библиотека, учебный класс и приёмная. Свебела преподавала детишкам грамоту и математику, также вела городскую хронику, в этом ей помогали самые усердные ученицы. Айя разбирала местные конфликты и регулировала городское хозяйство, направленное на общие нужды. Обычно должность хранительницы передавалась следующей в роду. Но это нисколько не роднило её с князем. Среди женщин не существовало главенства одной над другой. С рождения равные они оставались такими до конца дней своих.

Оглядываясь на молодых девушек, я невольно думал о том, что им не суждено стать жёнами. За них не будут предлагать преданного, и им не предстоит ждать своих мужей с поля или с войны, растя детей и присматривая за домом, проводя свои дни в кротости и послушании перед мужем. От подобных мыслей почему-то становилось страшно, но одновременно очень спокойно.

Чтобы зачать, женщинам не требовался мужчина, забеременеть могла любая женщина, состоящая в паре. Обычно это не происходило спонтанно, всем было хорошо известно, в какие дни они точно могли зачать. Пары часто сформировывались только ради рождения ребёнка, а потом так же легко распадались. Однако желающих завести дитя находилось не много, и весьма редкая женщина беременела больше одного раза за свою жизнь, потому город не рос, вот уже долгие годы оставаясь в своих границах.

Васха и её сестры имели одну общую и три разных матери. Общая и являлась прошлой хранительницей. Она была ещё жива, но несколько лет назад покинула город, передав полномочия своим дочерям. Насколько я мог судить по обретённым воспоминаниям, всё чем занималась Васха ― это придумывала необычные наряды и причёски, уверяя всех и каждую, что однажды и её работа станет частью наследия Быстроречья. Весёлая и беззаботная, она проживала свои дни непринуждённо и легко. Мне даже стало немного завидно.

И вишенкой на моём горьком на вкус пироге стал один неотвратимый факт: Светлый край не ведал войн. Слов «война» и «оружие» вовсе не существовало в здешнем языке.

Ступая по мощённой дороге и глядя исключительно себе под ноги, я желал лишь как можно дальше убежать от этого города и от этого мира. Вырвать сердце Васхи из её груди, заставив его остановиться.

Достигнув местной кузницы, я только сейчас заметил сгустившийся вечер. Вдоль главной улицы на высоких фонарных столбах в чугунных домиках уже плясали яркие огоньки. Их тёплые отблески касались моего лица или, лучше сказать, лица Васхи. Это всё словно сон, который растает стоит лишь открыть глаза, а потом удивиться, что тебе вообще могло привидится нечто подобное.

Огни всё сильнее расплывались перед моим взором, превращаясь в размытые пятна, а окружающие звуки перемешивались, что в конце концов я уже не мог их различать. Ослабленные ноги подкосились, и я лёг, сразу же провалившись в пучину бессвязного сна.

Солнечное тепло защекотало кожу, заставив пробудиться. Стоило распахнуть веки, и я снова погрузился в реальность, которая, как дворовый пёс в ожидании подачки, всё не оставляла меня в покое. Но единственное, что я мог ― это дать ей пожрать самого себя.

Пахло утренней свежестью, обильная роса намочила волосы и одежду. Я стряхнул влагу, обнаружив себя сидящим на сырой земле перед молодой вишней. Половина ладони в обхвате, она почти не плодоносила. Посаженная всего две зимы назад, с кривыми, но острыми ветками, торчащими во все стороны, дабы не подпускать чужаков к стволу дерева. Приглядевшись, я заметил обрывок ткани, привязанный к самой нижней и толстой ветке. Там красовалась надпись, оставленная красной засохшей жидкостью. Моей кровью... кровью Васхи.