Библиотека мировой литературы для детей, том 36 - Джованьоли Рафаэлло - Страница 58

В ту минуту, когда они вошли под арку ворот, Спартак в предвидении возможного ареста уже имел наготове план действий: надо в мгновение ока схватить мечи и кинуться на стражу — убить, ранить, но любой ценой проложить себе дорогу и добежать до школы гладиаторов. Зная силу Эномая и свою собственную, рудиарий не сомневался в успехе своего замысла. А двенадцать легионеров, стоявших у заставы, почти все старые инвалиды, вряд ли могли бы оказать достаточное сопротивление мощным ударам мечей двух искусных гладиаторов. Однако эта отчаянная мера была не очень-то желательна. Когда Спартак подошел к воротам, его неукротимое сердце, еще не знавшее страха, хотя он много раз смотрел смерти в глаза, его отважное сердце, никогда не трепетавшее в минуту грозной опасности, билось с такой силой, что казалось, вот-вот разорвется.

Два стража спали, растянувшись на деревянных скамьях; трое играли в кости, присев на мраморных ступенях, которые вели к крепостному валу, а двое других — один, развалившись на скамье, другой стоя — болтали между собой и зубоскалили, глядя на прохожих, входивших в город или выходивших оттуда.

Впереди гладиаторов, в двух шагах, шла бедная старуха крестьянка и несла несколько головок мягкого сыра, уложенных в круглые плетеные корзиночки. Один из легионеров сказал, ухмыляясь:

— Рано ты идешь на рынок, старая колдунья!

— Да благословят вас боги! — смиренно ответила старуха, продолжая свой путь.

— Посмотри-ка на нее! — насмешливо воскликнул другой легионер. — Вот красавица! Ни дать ни взять Атропос, самая старая и самая уродливая из трех парок!

— А какая у нее морщинистая кожа, будто из старого пергамента, да еще такого, что покоробился на огне.

— Подумать только — она продает сыр! Да я бы его в рот не взял, хоть озолоти меня!

— Ну ее к Эребу, эту мерзкую старуху, вестницу несчастья! — воскликнул один из игравших и с досадой бросил на ступеньку деревянный стакан, в котором лежали игральные кости; кости высыпались и покатились на землю. — Зловредная старуха! Все это из-за нее!.. Вот уже третий раз выходят одинаковые цифры. Проклятая «собака»!

В эту минуту Спартак и Эномай, едва дыша от волнения, мертвенно-бледные, стараясь стать незаметными, проходили под сводом ворот.

— А вот и почетный конвой старухи парки! — закричал, указывая на них, один из стражей. — Да, клянусь Юпитером Охраняющим, эти двое бродяг гладиаторов до того грязны и худы, словно только что вылезли из Стикса!

— Хоть бы вас поскорее дикие звери растерзали, проклятый убойный скот! — воскликнул легионер, проигравший в кости, и энергично встряхнул стакан, решив снова попытать счастья.

Спартак и Эномай, ничего не ответив на обидные слова, прошли мимо стражей и уже миновали первую арку, где на особых цепях была подвешена подъемная решетка, затем миновали проход, где начиналась лестница, поднимавшаяся к валу, и уже намеревались пройти вторую арку, в которой, собственно, и находились ворота в город, как вдруг увидели, что со стороны города навстречу им спешит центурион в сопровождении тринадцати легионеров в полном вооружении — в шлемах, в латах, со щитами, копьями, мечами и дротиками. Центурион, шагавший впереди, также был в боевом вооружении и держал в руке жезл, знак своего звания; войдя под арку ворот, он скомандовал:

— К оружию!

Сторожевые легионеры вскочили; и, хотя среди них произошло некоторое замешательство, они выстроились в шеренгу с быстротой, которую трудно было от них ожидать.

По знаку центуриона Спартак и Эномай остановились; сердце у них сжалось от отчаяния. Отступив на несколько шагов, они переглянулись, и рудиарий успел удержать германца, уже схватившегося за рукоять меча.

— Разве так несут охранную службу, негодяи? — гулко разнесся под сводом строгий голос центуриона среди воцарившегося глубокого молчания. — Разве так несут охрану, бездельники? — И он ударил жезлом одного из двух спавших на скамье легионеров, которые с опозданием заняли свое место в строю. — А ты, — добавил он, повернувшись к декану, стоявшему с весьма смущенным видом на левом фланге, — ты, Ливий, очень плохо исполняешь свои обязанности и не следишь за дисциплиной. Лишаю тебя звания начальника поста. Будешь теперь подчиняться Луцию Мединию, декану второго отряда, который я привел для усиления охраны этих ворот. — И, помолчав, он сказал — Гладиаторы угрожают восстанием. Сенатские гонцы сообщили, что дело может оказаться очень серьезным. Поэтому надо опустить решетку, запереть ворота, держаться начеку, как во время войны, расставить часовых и вообще действовать, как положено, когда угрожает опасность.

Пока новый начальник поста Луций Мединий выстраивал весь отряд в две шеренги, центурион, насупив брови, принялся допрашивать Спартака и Эномая:

— Вы кто такие? Гладиаторы?

— Гладиаторы, — твердым тоном ответил Спартак, с трудом скрывая мучительную тревогу.

— И, конечно, из школы Лентула?

— Ошибаешься, доблестный Попилий, — ответил Спартак, и проблеск надежды засветился в его глазах. — Мы на службе у префекта Меттия Либеона.

— Ты меня знаешь? — удивленно спросил центурион.

— Я много раз видел тебя в доме нашего господина.

— В самом деле… — заметил Попилий, пристально вглядываясь в гладиаторов. Однако наступившая темнота скрывала их черты, и он мог различить только гигантские фигуры. — В самом деле, мне кажется…

— Мы германцы, приставленные для услуг к благородной матроне Лелии Домиции, супруге Меттия, мы постоянно сопровождаем ее носилки.

За четыре года службы в школе Лентула Батиата Спартак успел привлечь в Союз угнетенных нескольких гладиаторов, принадлежащих семьям патрициев в Капуе, и поэтому он хорошо знал двух гигантского роста гладиаторов-германцев, рабов Меттия Либеона; они рассказывали ему о порядках и обычаях в доме префекта. Легко понять, с какой радостью Спартак, пользуясь темнотой, ухватился теперь за эту хитрость, — это был единственный путь к спасению дела, близкого к гибели.

— Верно! — подтвердил центурион. — Ты говоришь правду. Теперь я вас узнаю.

— Даже, представь себе… я помню, что встречал тебя, — добавил Спартак с деланным простодушием, — в самый тихий час ночи у входа в дом трибуна Тита Сервилиана. Я с товарищем сопровождал туда носилки Домиции. Да уж наша госпожа так часто совершает таинственные ночные прогулки, что…

— Замолчи ты, ради твоих варварских богов, мерзкий кимвр! — закричал Попилий, не желая допустить, чтобы в присутствии легионеров сплетничали о не слишком добродетельном поведении жены префекта.

Минуту спустя центурион спросил Спартака:

— А откуда вы сейчас идете?

Спартак замялся было, но тотчас ответил самым естественным тоном:

— С куманской виллы нашего господина: сопровождали груз драгоценной утвари. Возим ее туда со вчерашнего дня.

— Хорошо, — ответил Попилий после некоторого раздумья.

Вновь наступило молчание, и опять его нарушил центурион, спросив гладиаторов:

— А вам ничего не известно о восстании? Ну, о том, что затеяли в школе Лентула?

— А что же мы можем знать? — самым наивным тоном ответил Спартак, словно услышал совершенно непонятный для него вопрос. — Если буйные и дерзкие ученики Лентула и решились на какое-нибудь сумасбродство, они, конечно, не станут нам рассказывать об этом — ведь они завидуют нашему счастью. Нам-то очень хорошо живется у нашего доброго господина.

Ответ был правдоподобен, и Спартак говорил так непринужденно, что центурион перестал колебаться. Однако он тут же добавил:

— Но если сегодня вечером нам действительно угрожает столь дерзкое восстание… Мне просто смешна мысль о восстании гладиаторов, но если это правда, мой прямой долг принять все зависящие от меня меры предосторожности. Приказываю вам сдать ваши мечи… Хотя добрейший Меттий обращается со своими рабами очень хорошо, гораздо лучше, чем того заслуживает этот сброд, особенно вы, гладиаторы, подлые люди, способные на что угодно… Отдайте сейчас же мечи!..

Услышав этот приказ, вспыльчивый и неосторожный Эномай чуть было не погубил все дело.