Библиотека мировой литературы для детей, том 36 - Джованьоли Рафаэлло - Страница 59

Он в ярости схватился за обнаженный уже меч, но Спартак спокойно взял правой рукой клинок Эномая, левой извлек из ножен свой и с болью в душе почтительно подал центуриону оба меча. Чтобы не дать времени Эномаю выдать их каким-нибудь возгласом, он поспешно заговорил с Попилием:

— Нехорошо ты поступаешь, Попилий! Зачем сомневаешься в нас? Я думаю, префект, наш господин, будет недоволен таким недоверием. Ну, это дело твое. Вот наши мечи, дай нам дозволенье вернуться в дом Меттия.

— Как и что я сделал, презренный гладиатор, я дам отчет не тебе, а твоему господину. Убирайтесь отсюда!

Спартак сжал руку дрожащего от гнева Эномая и, поклонившись центуриону, направился вместе с германцем в город; они шли быстрым шагом, стараясь, однако, не возбуждать никаких подозрений.

Еле переводя дух после всех пережитых волнений и опасностей, которых им чудом удалось избежать, оба гладиатора вышли на Албанскую улицу, и тут их внимание привлекло необычное движение, шум, беготня и волнение, царившие в городе; они поняли, что заговор раскрыт и, несмотря на все свои усилия, они придут в школу Батиата слишком поздно.

Отойдя от ворот на выстрел из лука, Спартак с Эномаем свернули влево, на широкую и прямую улицу, на которой стояли великолепные дворцы. Стремительно пройдя ее всю, они свернули направо, в уединенную тихую улицу, а оттуда — в запутанный лабиринт переулков; чем дальше они углублялись в него, тем переулки становились темнее, грязнее и уже. Наконец они добрались до школы Лентула Батиата. Школа помещалась на окраине Капуи, близ крепостной стены, как раз в центре переплетающихся друг с другом переулков, о которых мы только что говорили.

На первых порах в этой школе было всего несколько сот учеников, но мало-помалу она разрослась, быстро увеличивая благосостояние владельца. Помещалась школа в многочисленных строениях, мало чем отличавшихся друг от друга и внешним своим видом и внутренним устройством. Каждое из этих строений, предназначенных для одной и той же цели, состояло из четырех корпусов, окружавших широкий внутренний двор, в центре которого гладиаторы упражнялись, когда не было дождя; в ненастную погоду они занимались гимнастикой и фехтованием в больших залах, отведенных для подобных занятий.

В четырех флигелях, замыкавших двор со всех четырех сторон, как в верхних, так и в нижних этажах вдоль длиннейшего коридора шел нескончаемый ряд комнатушек. В каждой из них мог с трудом поместиться один человек; в этих клетушках на подстилках из сухих листьев или соломы спали гладиаторы.

Во всех строениях, кроме зала для фехтования, имелась еще одна большая комната, служившая складом оружия. Ключи от этих складов, снабженных железной решеткой и прочными дубовыми дверями, ланиста держал при себе; в складах хранились щиты, мечи, ножи, трезубцы и другие виды оружия, которым ланиста обязан был снабжать гладиаторов, посылая их сражаться в амфитеатрах.

В больших залах, где размещалось по триста пятьдесят — четыреста человек, поддержание порядка возлагалось на рудиария или на ланисту, которого Лентул нанимал вне школы или назначал из среды гладиаторов. Обязанности стражи несли обычно старые солдаты, назначаемые на эту должность префектом, а для черной работы имелось определенное количество доверенных рабов Лентула.

Восемнадцать или двадцать домов, построенных для школы без всякой заботы о красоте архитектуры, сообщались друг с другом посредством узких улочек и переулочков, которые некогда находились в черте города. Но после попытки к восстанию, произошедшей за двадцать восемь лет до тех событий, о которых мы повествуем (вдохновителем восстания был римский всадник, называвший себя Вецием или Минуцием), все эти дома, по требованию римского префекта и сената, обнесли высокой стеной. Таким образом, школа Лентула с ее двумя десятками строений, огороженных стенами высотою в двадцать восемь, а местами в тридцать футов, была своего рода крепостью, особым городком внутри большого города. Все улицы, которые вели к школе гладиаторов, были предместьем городка гладиаторов, и мирные граждане избегали их, как зачумленных.

Вечером 20 февраля произошел совершенно небывалый до этого случай: все гладиаторы остались в своих помещениях внутри школы. Одни находились в фехтовальном зале и, упражняясь в искусстве нападения и защиты, сражались деревянными мечами — единственным безобидным оружием, которым им было разрешено пользоваться во время обучения; другие бродили по двору, собираясь то тут, то там в большие отряды. Они занимались гимнастикой или же пели свои родные таинственные песни, слова и смысл которых сторожа не понимали; иные прогуливались по переулкам, соединявшим строения школы, а некоторые толпились в коридорах или же спали в своих комнатушках.

Все эти несчастные, привыкшие страдать и скрывать свои чувства, старались казаться равнодушными, однако достаточно было пристально всмотреться в их лица, чтобы понять, что все они чем-то взволнованы, о чем-то тревожатся, на что-то надеются и ждут каких-то важных и необычайных событий.

— Разве гладиаторы сегодня не выйдут на прогулку? — спросил одноглазый и безрукий сторож, старый легионер Суллы, другого ветерана, у которого все лицо было обезображено шрамами.

— А кто их знает!.. Как будто собираются провести вечер в школе. Вот чудеса!

— Странно! Клянусь могуществом Суллы, это странно!

— Даже очень странно, и, признаться, я беспокоюсь.

— Что? Неужели опасаешься бунта?

— Да как тебе сказать… Не то чтобы настоящего восстания или бунта — полагаю, что настоящего восстания не может быть, — но какие-нибудь беспорядки, смута… Сказать по правде, я не только опасаюсь, но даже жду, что так и будет.

— Пусть попробуют! Клянусь фуриями ада, у меня руки так и чешутся! И если…

Но тут легионер, прервав разговор, сделал знак своему сотоварищу, чтобы тот замолчал, так как к ним подходил руководитель и владелец школы Лентул Батиат.

Лентулу Батиату шел тридцать первый год. Он был высок ростом, худощав и бледен; взгляд его маленьких черных глазок был хитрым и недобрым; на всем облике лежал отпечаток расчетливости и жестокости. Свое заведение Лентул Батиат унаследовал от отца, сумевшего благодаря стечению счастливых обстоятельств превратить небольшую школу с несколькими сотнями гладиаторов в первоклассную гладиаторскую школу, славившуюся по всей Италии. Торгуя кровью и жизнью человеческой, он нажил большое состояние.

После смерти отца, умершего несколько лет назад, сын стал владельцем школы; не удовлетворившись богатым отцовским наследством, он решил удвоить капитал, успешно продолжая «честный» промысел своего родителя.

Когда Лентул подошел, оба легионера почтительно поклонились ему; ответив на их приветствия, он спросил:

— Не знает ли кто-нибудь из вас, по какой такой причине гладиаторы, против обыкновения, почти все остались в школе? В этот час школа всегда пустеет.

— Не… не знаю… — пробормотал один из легионеров.

— Да мы не меньше тебя удивляемся этому, — ответил более откровенно другой.

— Что такое происходит? — спросил Батиат, насупив брови, с мрачным и свирепым выражением лица. — Не готовится ли что-нибудь?

Легионеры молчали. Ответом на вопрос торговца гладиаторами было появление одного из его рабов — бледный, с выражением ужаса на лице он шел впереди отпущенника префекта, тоже крайне взволнованного.

Отпущенник был послан своим господином к Лентулу с приказанием немедленно предупредить ланисту об опасности, грозившей не только школе, но и городу и республике. Префект советовал Лентулу строго пресекать всякую попытку нападения на склады оружия, закрыть все ворота школы, а сам в свою очередь обещал прислать Батиату не позже чем через полчаса трибуна Тита Сервилиана с двумя когортами солдат и отрядом капуанской городской стражи.

Услышав такие вести, которые гонец префекта сообщил дрожащим от страха голосом, Лентул Батиат остолбенел и не мог выговорить ни слова, как будто был в беспамятстве… Неизвестно, сколько времени он пребывал бы в оцепенении, если б окружающие не заставили его опомниться, торопя принять энергичные меры против грозящей опасности.