- любовь (ЛП) - Ким Холден - Страница 14

Я поднимаю со стола телефон и смотрю на пропущенные звонки и голосовые сообщения. Двенадцать. Все от Шеймуса. Снова кладу его на место.

— Я была занята. Встречи и дела компании, — ровно говорю я. Как она смеет так разговаривать со мной.

— Он находится в центральной больнице, — добавляет она.

Я молча кладу трубку и смотрю на время на экране ноутбука. Четыре часа. Садик работает до семи. Наверное. Я нажимаю на кнопку на коммутаторе¹⁰, чтобы вызвать Джастин.

— Да? — спрашивает она, все еще взволнованным голосом.

— Узнай, в какой садик ходят мальчика. И во сколько они закрываются. — Сказав это, отпускаю кнопку.

Через десять минут раздается звонок от Джастин. Я поднимаю трубку, и она сразу же начинает говорить, потому что знает, что я не люблю тратить время на приветствия.

— Садик называется «Большие сердца». У меня есть адрес и телефон. Они работают до половины шестого.

— До половины шестого? — недоверчиво интересуюсь я. — Так не может быть. Перезвони, тут, должно быть, какая-то ошибка.

— Я только что звонила им, и они подтвердили, что закрываются в пять тридцать, — вызывающе произносит она. Джастин — девушка напористая и прямолинейная, что мне обычно нравится, потому что она использует эти качества на других и в мою пользу. Но меня совершенно не устраивает, когда все становится ровно наоборот.

— Перезвони. Еще раз, — сквозь сжатые зубы произношу я.

Джастин снова перезванивает в садик. А потом мне. Пять тридцать. Черт. У меня нет на это времени. Мне нужно ответить на письма, закончить отчет и отправить его Лорену до полуночи.

Я уезжаю из офиса в пять тридцать, чтобы забрать мальчиков.

Когда я появляюсь в садике, на часах уже шесть. Меня приветствует женщина, которая сидит в кресле со спящим на ее коленях Рори.

— Чем могу помочь? — измученно, но со спокойствием, которое могут демонстрировать незнакомцам только искренние и любящие сердца, спрашивает она. «Какая дура», — думаю я.

— Вы держите моего сына.

Как только я произношу это, из-за двери с надписью «Для мальчиков» появляется Кай. Наверное, это туалет.

— Где папа? — шокировано спрашивает он.

— В больнице. Собирай вещи. Быстрее. Нам нужно уходить. — Наверное, стоило быть помягче, чтобы не пугать его, но я слишком раздражена.

— В больнице? — робко произносит он. Кай всегда был мягкосердечным. Как его отец, в нем нет ни капли от меня.

— Да, поторопись.

Женщина смотрит на меня так, как будто проезжает мимо ужасной автокатастрофы — челюсть отвисла, а глаза чуть не вываливаются из орбит.

— Боже мой, Шеймус в порядке? — дрожащим голосом спрашивает она. — Я пыталась позвонить ему на мобильный, но он не отвечал. Это так непохоже на него. Потом я пыталась связаться с вами, миссис Макинтайр, но тоже неудачно.

Когда я ехала сюда, у меня в сумке звонил телефон. Но я проигнорировала его, поэтому приходится лгать.

— Мне никто не звонил. Наверное, неправильный номер.

— Он в порядке? — повторяет она.

— Не знаю. Уверена, что в порядке. Его жизни ничего не угрожает, если вы спрашиваете об этом. — Отсутствие чувствительности не значит, что он на грани смерти.

Она как-то странно смотрит на меня, явно удивляясь моему спокойствию, и говорит:

— Мне нужно увидеть ваше удостоверение личности, чтобы отпустить мальчиков.

Я поднимаю голову к потолку, начиная раздражаться все больше и больше.

— Черт возьми, я их мать. Зачем вам мое удостоверение личности?

— Того требуют правила безопасности, — отвечает она, беря Рори на руки и вставая.

Я роюсь в сумке в поисках кошелька и одновременно инструктирую ее:

— Разбудите его и поставьте на пол.

— А вы не хотите донести его до машины?

Я закатываю глаза, показывая, что мне надоел этот разговор.

— Нет, не хочу. Ему три года. Он может ходить сам.

Взглянув на мое удостоверение, она начинает ласково разговаривать с ним. Рори открывает глаза и недоуменно осматривается.

— Милый, пришла твоя мама, чтобы забрать тебя домой. Ты можешь проснуться, сладкий?

Рори несколько раз моргает, а потом переводит взгляд на меня.

— Мама? — спрашивает он с таким видом, словно в это невозможно поверить. Он всегда был самым прямолинейным из двух мальчиков. Без сомнения, это от меня. Он знает, как задевать меня за живое.

— Да, Рори. Пошли. — Последние пять минут материнства просто измотали меня; не знаю, как Шеймус справляется с этим дерьмом каждый день.

— А где папа?

За меня отвечает Кай.

— Он в больнице. Нам нужно убедиться, что с ним все в порядке. — По его щекам градом катятся слезы.

Рори начинает извиваться в руках женщины, и она ставит его на пол. Он сразу же идет к брату и обнимает его. Это потребность утешать — от Шеймуса. Хорошо, что именно он смотрит за детьми, а не то, возможно, эти двое начали бы тыкать друг друга ножами вместо вот таких объятий.

Когда мы добираемся до машины, я открываю дверцу «Мерседеса» и подвигаю водительское сиденье вперед, чтобы мальчики могли заползти назад.

— А как же детские сиденья, мама? — спрашивает Кай.

— Черт, — бурчу я про себя. Я не подумала об этом. Они никогда не ездили в моей машине. — Сегодня поедем без них. Пристегни брата, — распоряжаюсь я.

***

Уже почти восемь часов, когда мы появляемся в отделении скорой помощи центральной больницы. В ней пахнет антибиотиками, дезинфицирующим средством, физиологическими жидкостями и… страданием. Ненавижу больницы. Они напоминают мне о бабушке. Она умерла через четыре дня после аварии, из-за которой получила несовместимые с жизнью повреждения. Машину вела я. Переднее колесо взорвалось и нас закрутило на дороге. Пассажирская сторона врезалась в дерево. Большое, мощное, вековое дерево, которое одержало победу над железным монстром.

Я была в порядке.

Она нет.

Судьба — она такая штука.

Четыре дня я сидела рядом с ней в отделении интенсивной терапии, умоляя бороться и не оставлять меня.

Четыре дня отвратительное зловоние, исходившее от ее искалеченного тела и комнаты, забивали мне нос. Оно было предвестником неизбежной смерти.

Четыре дня я наблюдала за тем, как она страдала, пока ее жизнь поддерживали трубки, иголки и прочие приспособления. Тело бабушки отвергало все попытки спасти ее.

Четыре дня я слушала, как она плачет — моя сильная, безжалостная бабушка сокрушенно плачет и прощается со мной.

Я ненавижу больницы.

Я бы сожгла это здание до основания, если бы могла избавиться от своих воспоминаний. Они преследуют меня. Каждый день. Но здесь, в самом центре этой твари, они становятся просто нестерпимыми.

Кай стоит рядом со мной и держит за руку Рори.

Поговорив с женщиной в регистратуре, узнаю, что Шеймус все еще на приеме у невролога. Мы устраиваемся на стульях и ждем доктора.

Через пять минут Рори объявляет, что он голоден и ему нужно в туалет.

Я отправляю Кая с ним в уборную, а сама покупаю мальчикам пепси, пачку чипсов и конфеты из автомата. Ну разве я нет мать года?

Мы ждем еще около часа и, наконец, медсестра приглашает нас следовать за ней.

По мере продвижения вглубь больницы, запах становится все сильнее. Я чувствую, как подступает тошнота и не уверена, чем это вызвано — психической или физиологической реакцией тела. Воспоминание о криках бабушки так явно звучит в моих ушах, что сердце начинает стучать, как сумасшедшее.

Шеймус полулежит на кровати под простынями. На нем больничная рубашка, в правую руку воткнута игла для капельницы, но трубки почему-то нет. Мне стыдно признаться, что меня это так расстраивает, поэтому я боюсь смотреть ему в лицо. Я боюсь, что он будет отличаться от того идеального мужчины, которого я знала столько лет. Потому что сейчас, в этой палате, меня наводнили ужасные воспоминания о бабушке, и я чувствую нутром, что что-то неправильно. Что он больше не идеальный. И никогда уже им не будет.

— Привет, — тихо говорит Шеймус. Мальчики бегут к нему.