- любовь (ЛП) - Ким Холден - Страница 15

Я жду, когда они займут место возле его кровати, и он начнется общаться с ними, чтобы изучить его лицо. А потом задаюсь вопросом… когда я в последний раз… действительно смотрела на него? Это было уже очень давно. В последнее время я вижу его лишь мельком. Мы коротко говорим, а я думаю в это время о своем. Могу заметить графический узор на его футболке или поросль на подбородке, если он не брился или обратить внимание на то, что ему пора подстричься. Но я ни разу по-настоящему не смотрела на него так, как сейчас.

Он очень бледен и явно встревожен. Его глаза выглядят так, словно они не закрывались несколько дней и все это время видели только неприятности и разочарование. У него взъерошенные волосы, он выглядит старше, хотя искра, которую могут зажечь в нем только мальчики, все еще сияет в его взгляде. Сегодня в нем нет жизни, одна лишь оболочка. Это вновь возвращает меня к ужасным воспоминаниям о бабушке. К моему кошмару. Я не могу этого вынести. Я не смогу. Что бы это ни было, я не смогу.

Я поворачиваюсь и выхожу из комнаты.

— Миранда! — кричит мне вслед Шеймус. Он словно говорит мне «пожалуйста», «помоги», «ты нужна мне». Все те вещи, от которых я обычно бегу.

Неожиданно я слышу в его голосе бабушку в ее последние дни, поэтому возвращаюсь к его кровати. Когда он берет мою руку в свою, я спрашиваю:

— Что случилась? — Из глаз вот-вот польются слезы. Я не плакала со дня похорон бабушки.

Шеймус пожимает плечами.

— Врачи пока не уверены. Они взяли кровь на анализы, сделали МРТ и спинномозговую пункцию, чтобы сузить спектр возможных причин. — Он переводит взгляд на мальчиков, как будто не уверен, что стоит говорить об этом перед ними, а потом сглатывает и качает головой. — Я не чувствую ног, Миранда. Я весь день сидел за столом, пытаясь понять, что происходит, и стараясь не паниковать, но ничего не прошло. — По его щеке скатывается слеза. — Я не знал, что еще делать. Я пытался дозвониться до тебя. — Он снова сглатывает. — Мне пришлось попросить одного из учителей, чтобы он привез меня сюда. Я не мог вести машину, это было небезопасно. — Шеймус закрывает глаза и отворачивает голову, из-под закрытых век продолжают капать слезы.

В этот момент входит доктор. Он представляется и говорит, что Шеймус должен остаться под наблюдением в больнице на ночь, пока не будут готовы и обработаны результаты его анализов.

***

Мы проводим ночь в больнице вместе в Шеймусом, потому что мне не удается уговорить мальчиков оставить его, чтобы прийти утром. Пока они спят на одной кровати, я работаю на своем ноутбуке.

***

Утром нам оглашают диагноз — рассеянный склероз.

Неврологическое заболевание.

Неизлечимое.

Я была права, он больше не идеальный.

Глава 21

Мое тело было занято саморазрушением

Шеймус

Настоящее

Я на ощупь отключаю будильник на телефоне, не желая пока открывать глаза и начинать новый день.

Когда я, наконец, делаю это, в комнате почему-то темнее, чем обычно.

Что-то подсказывает мне, что так быть не должно.

Я начинаю волноваться.

Так быть не должно.

Я смотрю на потолок, а потом перевожу взгляд из одного угла комнаты в другой. Меня охватывает леденящий ужас.

Я закрываю глаза и пытаюсь избавиться от него, но он поселился в моем горле, позади адамова яблока и угрожает лишить меня дыхания, будто в наказание за то, что я отказываюсь признавать очевидное. Вчера ночью мое тело было занято саморазрушением, и оно хочет, чтобы я заметил это.

Когда до меня доходит, что страх просто так никуда не уйдет, я открываю правый глаз. Все выглядит, как и всегда. Это должно было бы успокоить меня, но нет… потому что я знаю, что когда закрою его и открою левый…

Ничего.

Я ничего не вижу.

Вокруг меня полная темнота.

Если бы у кошмаров был цвет, то он был бы черным. Настолько черным, что перекрывал бы все вокруг, не оставляя ни малейшего просвета.

— Почему я? Почему я? Почему я? — шепчу про себя я. Я повторяю эти слова снова и снова, пока не начинаю плакать, не в силах больше говорить. Пока слова не заглушают тихие рыдания в подушку. Я давно научился тихо плакать и держать все в себе. Когда слова становятся невозможными, начинает работать мозг. «Почему мое тело ненавидит меня? Чем я это заслужил? Когда у меня будет передышка? Я просто хочу гребаную передышку! Я больше не могу терпеть!»

Когда слезы перестают течь, мой мозг переходит в режим «отцовства». Даже, несмотря на все проблемы со здоровьем, он не забывает об этом. Мне нужно принять душ, разбудить детей и придумать как отправить их в школу, чтобы я мог заняться собой.

Умывшись и одевшись, я бужу детей и ставлю на стол тарелки, ложки, коробку с хлопьями и молоко. Вернувшись в их спальню, вижу, что Рори уже в душе, Кай одет, а Кира сидит на краю кровати с закрытыми глазами и с Огурчиком подмышкой. Она выглядит так, словно спит сидя.

— Кай, мне нужно сбегать к миссис Липоковски. Я вернусь через минуту, пожалуйста, проследи, чтобы все приступили к завтраку. Он на столе.

Кай кивает. По утрам он не особо любит разговаривать.

Как только я переступаю порог квартиры, начинаю чувствовать себя неудачником. Находиться в открытом пространстве, в мире: очень страшно. Это место, где люди навешивают ярлыки. Это место, где люди обращают внимание на то, что ты отличаешься от них.

С большим трудом иду к соседней двери. Не знаю, то ли это мое воображение, то ли ноги хуже слушаются сегодня, то ли меня выбила из колеи проблема со зрением, но я чувствую себя так, словно мертвецки пьян. Как бы я хотел, чтобы это было правдой. Быть пьяным в стельку точно предпочтительнее этого.

На мой стук в дверь никто не открывает. Наверное, они внизу, в магазине, готовятся к открытию.

Что, черт возьми, мне делать?

Фейт. Попробую поговорить с Фейт.

Я не могу сохранять равновесие, — неприятный побочный эффект кошмара с левым глазом, — поэтому сажусь и сползаю со ступенек, как ребенок. К тому моменту, как добираюсь до двери Фейт, чувствую себя униженным до нельзя. Если бы не дети, я бы, вероятно, закрылся в квартире и больше никогда из нее не выходил.

Дважды стучусь и уже поворачиваюсь, чтобы уходить, как она открывает дверь.

— Доброе утро, сосед, — сонно бормочет Фейт.

Я перехожу к делу, даже не поприветствовав ее.

— Прости, —произношу я, поворачиваясь к Фейт. Она жадно впивается взглядом мне в лицо, отмечая признаки отчаяния, разъедающие его. Фейт молча склоняет голову набок, но ее глаза все говорят за нее: в них грусть и легкое потрясение и желание оказать помощь. — Что я могу сделать для тебя, Шеймус? Только скажи. — Ее тихий и нежный голос. Место, куда я приземлюсь, если внезапно упаду.

Фейт стоит в пижаме — потрепанной свободной футболке, которая едва прикрывает ее нижнее белье. На ней написано: «Наши ребра накормят тебя до отвала. Барбекю от Рика». Отвратительный заголовок отвлекает меня от тяжких мыслей и мне моментально хочется обнять Фейт, потому что впервые за утро, каждая клеточка моего тела не кричит от страха, и потому что передо мной сейчас находится самый лучший в мире специалист по объятиям.

Я обнимаю ее.

Она обнимает меня в ответ.

Я пытаюсь сдержаться и не заплакать.

Но у меня ничего не выходит и мои слезы орошают ее отвратительную футболку.

— Ты не могла бы отвезти детей в школу, а меня в больницу?

Фейт выпускает меня из своих объятий.

— Конечно, — кивнув, говорит она. — Конечно.

Я быстро вытираю слезы.

— Когда нам нужно выезжать?

— Через пятнадцать минут, — посмотрев на часы, отвечаю я.

Она опять кивает, как китайский болванчик, думая при этом о чем-то своем.

— Хорошо. Встретимся возле твоей машины через пятнадцать минут.

— Спасибо. — Я тысячи раз произносил это слово, но до сегодняшнего момента, не понимал, что оно означает на самом деле. Мне кажется обыкновенного «спасибо» недостаточно в подобной ситуации.