Пристойное поведение (СИ) - Вечная Ольга - Страница 53

А может, все же стою? Смотрю на Веронику, она так и не надела свою кофту, в низких джинсах и в розовом полупрозрачном лифчике. Ее взгляд прожигает, у меня сердце в груди ноет. Я просто… не могу ее испугать сейчас. Я так мало давал ей все эти месяцы, в основном грузил собственными проблемами, никак не облегчал участь любовницы, а ведь знаю, что больше всего на свете она боялась повторить судьбу матери.

Стоит ли бесплодный мужик таких жертв?

И в этот момент, когда я впервые так четко ощущаю, что могу потерять ее, — осознаю, насколько сильно влюбился в эту девушку. Я ей скажу, она отвернется, и на этом все закончится. Боже, я люблю ее. Но ведь лгать — тоже неправильно. И без того мы с ней напортачили, строим отношения на руинах моего брака, не самый устойчивый фундамент. Выдержат ли они контрольный в голову?

Криво улыбаюсь.

— Меня там много, — отвечаю уклончиво, внимательно следя за ее реакцией. Ничего. Просто смотрит, никаких эмоций. — Но не на сто процентов, разумеется.

— Тогда почему бесплодие?

— Я действительно пережил нечто подобное, — говорю медленно, она не моргает. — В прошлом. В шестнадцать лет проходил взвешивание, и случилась потасовка. Ты вообще знаешь, как организовываются бои?

— В общих чертах.

— Ну вот, за день до боя проходит такая процедура, как взвешивание. Собираются спортсмены, журналисты, судьи… короче, все. Бойцы встают на весы, их вес фиксируется, если все окей — в категорию проходим — то… как сказать, будущие соперники грозно друг на друга смотрят, типа напугать перед завтрашним днем. В это время их фотографируют. Психологическая атака. Драк обычно не случается.

— Но в тот раз случилась?

— Ага. Мы там с одним чуваком несколько лет находились в контрах, на ринге он меня уложить не мог, а тут сорвался. Причем получилось… эм, некрасиво, я ему кое-что сказал тихо, позлить, он дернулся и зарядил мне в пах, что запрещено даже на ринге. Я не ожидал, был вообще не готов. Разумеется, без защиты.

— О Боже мой! — Вероника хватается за лицо, на ее глазах блестят слезы.

— Да не переживай так сильно, больше десяти лет уже прошло. Он просто понимал, что любой другой удар я отражу. Это был единственный способ меня вырубить. Ну и его, разумеется, дисквалифицировали сразу же.

— А ты?

— Я тогда впервые в жизни сознание потерял от боли. В чувство пришел быстро, но боль… бл*ть, была адской. Скорую вызывать не стали, так как хотелось попасть все же на соревнования, мне всадили обезболивающее, под которым я даже на следующий день умудрился выступить. Ну, и как-то за несколько дней потихоньку прошло. Наш врач тогда рвал и метал, настаивал на госпитализации, но мы с тренером решили, что бой важнее, нашему клубу тогда нужна была победа. Врач в сердцах заявил, что после таких травм дети не рождаются, но я забил. Мне тогда детей совсем не хотелось, как раз на днях с подругой почудили и ждали ее красные дни, как манну небесную. Но слова в памяти отложились, и периодически в голове всплывали. Потом, через несколько лет, я встречался с девушкой очень серьезно, и мы особо не предохранялись, после очередного пролетного месяца она назвала меня счастливчиком. И я забеспокоился. Сдал анализы. Нервничал ужасно. Благо, все обошлось, но знаешь… пока ждал, надумал себе разного. Отсюда родился сюжет «Божьего ягненочка».

— Фух, какое счастье, что обошлось! — радуется она.

— Ага, — отвечаю я, жадно шаря глазами по ее лицу. Я никогда не трусил на ринге и не пасовал перед трудностями, можете спросить у Санни, он приведет в пример миллион историй. Но… когда дело касается этой темы, я теряюсь, не могу сказать правду. И, видя колоссальное облегчение в глазах Вероники, осознаю глубину ямы, в которой нахожусь. В двадцать лет не париться из-за отсутствия резинки — счастье, в тридцать — это проблема. Тут становится не важно, насколько я успешен и как отношусь к женщине. Что бы ни делал для нее, всегда автоматом буду проигрывать любому алкашу, у которого семеро голодных по лавкам.

Автоматом проигрываю папаше Ксюхиного ребенка, да кому угодно! С точки зрения биологии, я — пустое звено, и ни одна женщина в здравом уме не предпочтет меня тому, кто способен зачать. Что бы я ни делал, чего бы ни достиг, я буду проигрывать, потому что когда-то давно по тупости получил травму и долгое время ничего с ней не делал. Пока не стало слишком поздно.

Вероника обнимает меня, а затем снова отстраняется и говорит серьезно:

— Значит, твой герой получил в отличие от тебя печальный диагноз?

— Ага, — киваю.

— А как же ЭКО? Может быть, какое-то лечение?

— Не поможет, он узнавал, — подмигиваю. — Я ведь не с потолка это взял, обговорил с врачом возможные варианты. Я попал в те пятьдесят процентов, которым повезло, мой герой — соответственно, в противоположные.

— Ясно. Какой кошмар, Егор. Никогда своего ребенка не отдам в спорт, я даже не представляю, какая это боль для мальчика.

«Своего ребенка». Будут у тебя дети, Вероника, обязательно.

Я ее обнимаю, прижимаю к себе и целую в макушку. Хорошая она, сочувствует мне, переживает сильно.

— Спорт нужен, просто, может, не такой. Возможно, я сам виноват, за языком не слежу. С Санни ведь подобного не случалось.

— В твоей книге не будет хэппи-энда? — спрашивает она. — Может же случиться чудо, родной? Пожалуйста.

— Это такое дело, знаешь… у моего врача стаж работы больше тридцати лет, он узнал, что я пишу книгу, и согласился пообщаться вне стен больницы. Рассказывал разные случаи из практики. Например, однажды к нему приходит чувак, который не мог зачать детей с молодой женой. Оказалось, что у него проблема, как у моего героя. Мужик пришел в бешенство, у него ж с первой двое ребятишек, более того, женился по залету. Закатил скандал, сделали тесты: оба ребенка — его. Чудеса.

— Ого! Вот знаешь, так ему и надо, старый козел, нехрен жену бросать ради молодой… дырки! — негодует Вероника, я смеюсь.

— Ага, нефиг. Так что всякое случиться может, но на месте своего героя я бы не надеялся особо, — заканчиваю эту тему.

— Не терпится уже прочитать. Скорее бы ты закончил.

— Так уже. Немножечко осталось. Я тебе не говорил, но синопсис Регина почти перевела на английский, процентов семьдесят готово. Она, конечно, умничка, очень мне помогает. А еще у нее чутье есть, нескольких сейчас очень популярных авторов в Америке открыла именно она.

А нам с тобой после моего развода немного денежек не помешают.

— Там хорошо платят авторам?

— Неплохо. Особенно по нынешнему курсу — с голоду не помрем точно, лишь бы получилось. В любом случае ответ редактора получим до зимы. Такая — важная судьбоносные решения — нам предстоит осень.

Вероника

— Не обижайся. Веро… Ве-ро-ни-ка-а-а, — тянет он лениво, смакуя гласные в моем имени. От хрипотцы в голосе кожу покалывает и вроде бы на ухо шепчет а эффект, словно касается моих губ, шеи, плеч… Вот ведь чудеса. Неловко немного и приятно одновременно.

— Ну что, Егор? — хмурюсь через силу.

— Не обижайся, ладно?

— Ладно.

— Точно?

— Не точно.

Мне нравится делать вид, что дуюсь на него. Он чувствует себя виноватым и старается усерднее, чем обычно. Я вновь королева, несмотря на скромные декорации в виде стен единственной и скорее отталкивающей, чем уютной гостиницы этого небольшого городишки, вынужденного стать нам приютом на несколько дней. Глупая королевна в белье за сто евро на застиранных простынях в цветочек. Ну и ладно, главное, что он не замечает ничего вокруг, смотрит только на меня, любуется. А мне большего и не нужно. Распустила волосы, нанесла легкий макияж перед сном, чтобы выглядеть привлекательнее. После визита Ксюши я чувствую себя перманентно расстроенной, виду не показываю, а внутри — буря, метания. То я готова к войне и ударам со стороны этой обиженной умом суки, то переживаю, что не справлюсь с грузом вины, который она на меня обрушит.

Он должен смотреть на меня вот так, как сейчас. Целовать мою шею очень нежно, медленно, чтобы не потерять контроль над ситуацией. Дышать на меня, до дрожи хотеть мое тело и, конечно же, думать только обо мне. Коварная искусительница Вероника вернулась, она умело соблазняет Математика. Не дает ему ни секунды покоя, держит в напряжении. Егор охотно ведется, сам полюбил эту игру, выучил правила. Одновременно где-то внутри, в самом укромном тайнике меня, настоящая Вероника забилась в кладовку и до смерти боится, что если упустит его внимание хотя бы на минуту, снова почувствует себя лишней, третьим с*аным углом жестокого треугольника, становиться частью которого не планировала. Она трясется от страха, что он вернется к жене, не оставив бедолаге ничего, кроме стыда и позора.