Опущенная - Колычев Владимир Григорьевич - Страница 19

— Можно и без этого…

— Не будь занудой.

Она продолжала кашлять, затягиваясь, но ни разу не пропустила своей очереди. А когда от папиросы остался только один мундштук, удивленно глянула на Веню.

— И это все?

— Да, это конец… А где же пистолет? — прыснул он, вспомнив анекдот про Штирлица.

— А где измена?

— Ты хочешь кому-то изменить? — спросил Костя и, не поворачивая головы, глянул на Севу.

— С тобой нет, — качнула головой Настя. — Глупости говоришь. А я с плохими парашютистами не вожусь.

— Я хороший.

Веня достал вторую папиросу. Сева даже не пытался его остановить. Просто вдруг стало интересно, что будет дальше. В конце концов, Настя ему даже не подружка. Случайно, можно сказать, пересеклись…

А Настя разошлась не на шутку. В то время как все делали по тяге, она позволяла себе по две. И так насосалась, что ее стало выкручивать наизнанку.

— Я сейчас!

Приложив руку к животу, она направилась к двери. Но спохватилась, вернулась, взяла сумочку.

— Платок забыла, — будто оправдываясь, сказала она.

И ушла — вместе с сумочкой. Минут через десять Сева отправился за ней, но не нашел. Он обыскал весь этаж, но ее нигде не было. Тогда он спустился вниз, на вахту. И оказалось, что Настя ушла совсем. То ли заклинило ее, то ли обиделась.

А если заклинило, то ей опасно находиться на улице. Где искать Настю, Сева не знал, поэтому отправился к ней домой.

Настя открыла дверь сразу.

— О! Какие люди!.. — обрадовалась она.

Сева потрясенно смотрел на нее. В глазах у нее дым от папирос, но поведение вполне адекватное. И улыбка как будто от души.

Она взяла его за руку, провела в квартиру.

— Мама, к нам Сева пришел!

Из кухни в прихожую вышла сдобная румяная женщина, радушно улыбнулась. Глядя на нее, Сева не мог понять, то ли от нее пахло свежими пирожками, то ли на кухне что-то готовилось.

— Сева?! Тот самый?!

— Сева уже давно хочет познакомиться с тобой!

— Ой как хорошо! Сейчас будем пить чай!

Настя снова взяла Севу за руку, на этот раз она завела его в свою комнату.

— Мама, мы сейчас!

Она закрыла за ним дверь, прижала его к стене. И какое-то время смотрела на него так, как будто собиралась поцеловать. Но даже носиком к щеке не прижалась.

— Ты такой хороший! — сказала она.

И вид у нее был такой, как будто она собиралась признаться ему в любви. Но ведь не признается. Так и будет мутить дальше.

— Что с тобой происходит? — спросил он.

— А что со мной происходит?

— Ты же сейчас под кайфом.

— Ты же не скажешь маме! — тихо, но с громким возмущением сказала она.

— Для тебя это как для слона дробина.

— Да нет, просто не действует…

— Мало?

— Давай не будем! — Настя умоляюще глянула на него.

— Женя тебя испортил, — качая головой, сказал он.

— Неправда. Моим первым мужчиной был ты.

— Он дурно на тебя влияет…

— Надеюсь, ты будешь влиять хорошо. — Она смотрела ему прямо в глаза.

А улыбка такая мягкая, такая непорочная. Но под этой овечьей шкурой скрывалась самая настоящая лиса. Которая непонятно что задумала.

— А оно мне нужно?

— Нет? — Она смотрела на него, как будто собиралась заплакать.

Но Сева разглядел в ней притворство.

— Сначала ты должна мне рассказать все.

— Нет, — твердо сказала она.

— Тогда извини.

— Да, конечно.

Она повернулась к нему боком и взглядом показала на дверь. Она прогоняла его. Но сказала совсем другое:

— Сейчас ты познакомишься с моей мамой. И, пожалуйста, не огорчай ее.

— А смысл?

— Смысла нет. Я с тобой спать не буду. Но я хочу, чтобы мы были с тобой хорошими друзьями. И маме так будет спокойно.

— Да?

— И пожалуйста, не задавай за столом глупых вопросов.

Ирина Витальевна пекла пироги, но накормила Севу и свежими голубцами с домашней сметаной. А потом с работы вернулся Василий Лукьянович. Он принял Севу как дорогого гостя, распечатал бутылочку коньяка.

Уходил Сева под впечатлением от встречи. И только на улице он понял, что ни разу не спросил, где была Настя и что с ней произошло. А Василий Лукьянович должен был это знать. Но Сева так и не решился задать вопрос из тех, от которых его отговорила Настя. И дело не в чувствах родителей, которых он должен был беречь как всякий порядочный человек. Настя подчинила его своему влиянию, потому он и пошел у нее на поводу. Но именно это и пугало. Что, если она собиралась использовать его как ширму, чтобы прятаться за ним от родителей? А прятать ей, вне всякого сомнения, есть что…

Олеся ожидала троллейбус, а Настя подъехала к остановке на такси.

— Конкурентка? — спросил водила, кивнув на Олесю.

Настя удивленно глянула на него. Не говорила ему ничего, просто сказала остановиться и ждать.

— Под «Интуристом» небось стоите?

— Почему под «Интуристом»?

Примерно такой же вопрос задала ей в «обезьяннике» Василина. Но тогда Настю еще можно было принять за проститутку — из-за ее потрепанного вида, а этот с чего взял? Неужели есть в ее облике что-то такое безусловно порочное?

— И ты стоишь дорого, и она…

— Много ты понимаешь, — резко сказала Настя.

Ее подмывало устроить скандал, но разум призывал к спокойствию. Во-первых, глупо метать бисер перед этой свиньей, а во-вторых, ей просто нельзя выходить из себя. Сейчас ей нужен Женя, она собиралась выйти на него через Олесю, и все будет, если судьба не подставит подножку. Судьба в лице того же таксиста. Вдруг он больной на всю голову. Настя оторвется на него, он ударит в ответ, а это больничная койка… Хорошо, если там ей вколют обезболивающее… А ведь вколют, если хорошо попросит. Но больница не тот вариант, который ей нужен, уж лучше она подогреется у Жени.

— Понимаю. Поэтому не прошу… Да и «крыша» у тебя…

— Тогда почему она ездит на рогатом? — Настя кивком показала на Олесю, которая входила в троллейбус.

— Не всеми такси управляют сознательные водители. Вдруг чего-то попросит. Когда нужно платить?

Настя с презрением глянула на водителя. Вроде бы и не маленький, не плюгавенький, а философия как у сморчка под гнилым пеньком. И хочется ему с элитной путаной, но стремно, потому как и на деньги попасть можно, и на грубость нарваться. Сидел бы уж лучше и молчал, а то расфантазировался.

— Ну, чего сидишь? Поехали!

Олеся вышла из троллейбуса на улице Кочубея, свернула во двор пятиэтажного дома сталинской постройки. Настя едва ее не упустила из вида. Олеся уже входила в подъезд, когда машина въехала во двор.

— Бывай!

Настя сунула водителю пятерку, выскочили из машины. Ей снова повезло. В подъезде она услышала голоса — Олеся перебросилась словом с Женей. Настя успела заметить, какая дверь закрылась на третьем этаже.

Дверь деревянная — массивная, с резьбой, лакированная. Возможно, и квартира за ней такая же небедная. Но чьи это апартаменты? Если Женя снимает их, то все понятно. А если эта квартира его собственность, то Настю просто-напросто кинули. Как последнюю. Созревала в ней такая мысль, но так не хотелось ронять ее на пол, как спелое, но гнилое яблоко с ветки. Может, и не надо жать на кнопку звонка?

Но Насте нужна пища. Вчера она смогла урвать косячок, это помогло ей продержаться, не развязаться на глазах родителей. Но сегодня, если она не получит дозу, возможен срыв. А это принудительное лечение, все такое…

Дверь открыл Женя. Растерянность в глазах быстро сменилась тревожной решимостью.

Скупо кивнув ей в знак приветствия, он стремительно переступил через порог, взял Настю за руку, и она оказалась у него в квартире.

— Тебя Сластик ищет? — спросила Настя.

Она окинула взглядом прихожую. Ремонт и обстановка здесь не хуже, чем в доме на Лермонтова.

— Все возможно, — кивнул он.

— О! А это что за явление? — Из гостиной показалась Олеся.

— Пойди погуляй, — резко сказала Настя.