Сидни Чемберс и кошмары ночи - Ранси Джеймс - Страница 55

Он планировал, устроившись, распаковав вещи и переночевав, на следующее утро отправиться за Хильдегардой в ее многоквартирный дом, чтобы потом вместе пройтись по магазинам на Курфюрстендамм, пообедать в универмаге, прогуляться в парке Тиргартен. А на ужин Хильдегарда приготовит что-нибудь простое — гороховый суп или сельдь с запеченным картофелем.

Он был немало озадачен, когда, позвонив в дверь, обнаружил, что дома никого нет. Стал думать, не перепутал ли день, но не сомневался, что они договорились именно на 29 июля. Дату было легко запомнить — день рождения его матери. На случай, если неисправен звонок, Сидни постучал. Мимо прошла пожилая дама, пробежала немецкая овчарка. Девочка играла в пристенок теннисным мячом. Он прервал ее тренировку и спросил, не знает ли она Хильдегарду или Бауманнов — ее сестру и зятя. Девочка не знала.

Было одиннадцать утра, и у него не оставалось выбора, как только ждать. Сидни перешел улицу и сел за столик в ближайшем кафе. Наверное, сюда планировала сводить его Хильдегарда. На мгновение блеснула надежда, что они договорились встретиться здесь, а не у нее в квартире. Сидни смотрел на ее дом и медленно пил кофе.

Вспыхнуло минутное раздражение: стоило ли проделывать весь этот путь, чтобы оказаться у закрытой двери? Какие у Хильдегарды более важные дела, чем встреча с ним? Может, он у нее не на первом месте, как привык думать?

Нет, не в ее характере забывать об их встречах или назначать на это время какие-то другие, более важные дела. Сидни начал беспокоиться. Уж не заболела ли она? Он никогда не спрашивал Хильдегарду о ее здоровье, считая, что у тридцатилетней женщины со здоровьем нет проблем. Но теперь встревожился. А вдруг у нее больное сердце, о чем она никогда не рассказывала? Или ее сбила машина? Или на Хильдегарду напали? Улицы Берлина хорошо охранялись, но это не исключало несчастного случая или даже убийства.

Сидя в кафе, он терзался — как будет жить без нее? Хотел проводить с ней больше времени. И от того, что Хильдегарда куда-то пропала, острее почувствовал, как она ему нужна. Может, у нее есть мужчина, о котором Хильдегарда ничего не говорила? Или она замужем и, подобно Энтони Картрайту, ведет двойную жизнь?

Хорошо ли он, Сидни, знает ее? Он понимал: очень важно, чтобы женщина сохраняла налет тайны. И пара — если только можно назвать их парой — продолжала что-то открывать друг в друге. Сидни сознавал: чтобы изменить и углубить отношения, требуется время, но продолжал сомневаться. Может, их связывает только дружба? Пусть по-своему крепкая, но это все-таки не любовная страсть. Может, нужно было объясниться с ней раньше и более откровенно?

Сидни смотрел из окна кафе на проходящих мимо людей: бизнесменов в облегающих костюмах с узкими лацканами и «дипломатами» в американском стиле. На женщин в платках, ведущих в Тиргартен непослушных детей, на бригаду дорожных рабочих в одинаковых комбинезонах, остановившихся передохнуть и покурить. На какое-то время все загородил проезжавший по улице танк. Сидни скучал по Хильдегарде и теперь беспокоился, что сделал что-то не то. Вспомнил, как в прошлый раз сидел в этом кафе, и сестра Хильдегарды пришла с альбомом и рисовала людей у стойки и в зале. Сказала, что хочет стать кем-то вроде Генриха Цилле, немецкого Диккенса, пытавшегося в своих рисунках передать душу города и горожан, их сердце и душу.

Сидни расплатился, вышел из кафе и вернулся к дому. Девочка закончила упражнения с мячом, овчарка спала в тени, а на звонок по-прежнему никто не отвечал. Наступил полдень. Сидни понимал, что пора сесть в трамвай, возвращаться в приход и спросить Хамфри Тарнбулла, не собирается ли тот ему что-нибудь поручить. Он решал, надо ли ему рассказывать, что с ним приключилось. Не посмеется ли Хамфри над ним?

Сидни уже подходил к остановке трамвая, когда его окликнули. Обернувшись, он увидел, что за ним бежит взмокший Маттиус Бауман. Костюм в беспорядке, галстук на стороне. В руке поношенная фетровая шляпа и измятый номер газеты «Дертагессшпигель».

— Вы приходили к нам? Извините. Хильдегарда беспокоилась. А я опоздал. Пожалуйста, простите.

— Что случилось? — спросил Сидни. — С ней все в порядке?

— Да. Но с матерью плохо.

— Где она?

— В Лейпциге. Фрау Лебер упасть на улице. Очень жарко. В такая жара шла в пальто. Она всегда носить пальто. И ее разбило. Не уверен, что знаю, как это по-вашему — schlaganfall. Удар? Обе сестры спешить к ней. А я здесь, чтобы сообщить вам.

— Мне ехать к ним?

— Хильдегарда просила, если вы можете. Вам надо разрешение и виза. Она просила вам помочь. Нам нужно ехать в туристическое агентство.

— Сейчас?

— Сегодня после обеда. Документы у вас все есть?

— Да.

— Надо иметь все. Там любят бумаги. И марки.

— Марки я с собой не привез.

— Не те. Которые вклеиваются в паспорта. Вы бывали в ГДР?

— Не имел удовольствия.

— Удовольствия там нет. В Восточном Берлине нормально, есть театры, очень даже хорошие, много пива и несогласных с властью. Хильдегарда вам покажет. А остальная страна, как Россия.

— Как долго Хильдегарда и Труди собираются там пробыть?

— Зависит от матери.

— Насколько она плоха?

— Знаете, как говорят: «В ГДР, чтобы лечь в больницу, надо иметь очень крепкое здоровье». — Зять Хильдегарды нахлобучил на голову шляпу. — Слабый умрет.

Туристическое бюро находилось неподалеку от Бранденбургских ворот. Маттиус познакомил Сидни со своим приятелем Карлхайнцем Ренке, который отвечал там за выдачу разрешений на поездку. Ренке предупредил, что процесс будет долгим и он не гарантирует успех. Из рук в руки перешли деньги: десять немецких марок только за визу и еще по двадцать пять принудили поменять на каждый день. Сидни встревожился, что ему не хватит наличности.

Сначала следовало получить въездную визу от советской военной администрации в Германии. Их было четыре вида. Сидни должен был сообщить точные даты и время поездки. Но разрешений на въезд и выезд оказалось недостаточно — требовалась еще транзитная виза, определяющая маршрут поездки, которую он должен был совершить в максимально короткое время. Далее осуществлялась регистрация в народной полиции, и в паспорт вклеивалась соответствующая марка. Туда же заносились названия посещаемых городов и областей и срок окончания действия разрешения.

Сидни удивлялся, насколько мучительна эта бюрократическая волокита, и не мог представить, кому пришло в голову устанавливать подобные порядки. Они основывались на методах слежки и тотального контроля. Власти желали знать, где приезжий находится каждый конкретный день. Он не имел права изменить планы и совершить неожиданный поступок.

Пока Ренке занимался бумагами, Сидни смотрел в дверь, как восточные полицейские проверяли направлявшиеся на запад машины. Людям, уезжавшим из республики — Republikfluchen, как объяснил ему Маттиус, — не доверяли. Мужчин допрашивали, посылки отбирали, машины разворачивали обратно. Сидни усмехнулся: в восемнадцатом веке под властью курфюрста Берлин привлекал своей терпимостью к иностранцам. Он являлся оплотом свободы. А теперь стражи границ делали все, чтобы это место не понравилось приезжим. Восточные немцы так рвались оттуда, что Сидни невольно задался вопросом: зачем он едет туда?

Через три дня он был на станции «Зоологический сад», где останавливался следующий в Лейпциг поезд. Дело было к вечеру. Все четыре платформы заполнили люди, и Сидни, чтобы пробиться к вагону, пришлось поработать локтями. Несколько восточногерманских солдат успели хорошо выпить, молодые матери в цветастых кофточках держали за руки скучающих детей, а отцы мрачно смотрели перед собой. Группа девушек в спортивной одежде направлялась на соревнование в Мюнхен. Дружно пели пионеры в белых рубашках и синих галстуках, тощие, голодные на вид бизнесмены в дешевых деловых костюмах искали свои места.

Сидни сел в поезд и стал переходить из вагона в вагон к своему месту. Он надеялся, что там будет не так шумно — хотел почитать роман Грэма Грина «Человеческий фактор».