Паруса для Марии (СИ) - Светлая et Jk - Страница 13

«Море — это моя жизнь. Я тоже люблю его и не представляю, что мог бы жить как-то иначе. Но сейчас мне нравится быть здесь, рядом с вами».

Мари открыла глаза. Очередной чертов день вступил в свои права. Медленно встала. Медленно подошла к окну. Небо хмурилось. А когда оно не хмурилось? Кажется, с того мгновения, как она приехала в Петербург, не было ни одного солнечного дня. Впрочем, к лучшему. В последнее время ее не покидало ощущение дежа вю. Она снова прячется ото всех. В этом номере и в офисе. Крепость! Мари невольно усмехнулась, но усмешка стерлась с ее губ.

Ей теперь часто снились сны. Чаще, чем раньше. Чаще, чем за всю жизнь. И в этих снах он целовал ее и не отпускал, когда она пыталась вырваться.

После того утра в порту Кронштадта они больше не виделись. Она избегала поездок в БалтТраст, отправляя туда Скорикова. Она запрещала себе думать. Запрещала вспоминать. По старой привычке загружала себя работой до глубокой ночи так, что не вздохнуть. Но были эти проклятые сны.

Только вот в субботу в офисе делать нечего. Сидеть в номере и жалеть себя она тоже больше не могла. И, в конце концов, достала из чемодана кеды и джинсы. Гулять так гулять! В конце концов, она в одном из красивейших городов мира… который почти не видела из окон офиса, гостиницы и автомобиля.

С погодой все же повезло, дождя не было. Можно было бродить по городу хоть до вечера. И думать о том, где здесь бывал он… Сидел ли в этом кафе? Стоял ли у того моста? Любовался ли с этой точки Невой? Мари впустила в себя воспоминания. Кажется, впервые за долгие годы. По-настоящему.

Через два месяца после возвращения в Гамбург, отец явился к ней с пакетом фотографий. Одного взгляда хватило, чтобы узнать — Дувр. Мари резко подняла глаза на отца и спросила:

— Откуда?

— Твой капитан прислал, — с сарказмом в голосе ответил отец, — знаешь, что он хотел получить за эти фото?

Мари молчала. Просто смотрела на эти изображения, на которых она была счастлива. Сил оторвать от них взгляд у нее не было.

— Мария! — рыкнул отец. — Ты понимаешь, что он обманывал тебя! Все, что его интересовало, это деньги. Не удалось получить тебя, так он решил хоть какой-то куш с этого сорвать. Мария, ты слышишь?

— Слышу, — ответила она ровно, — ты оставишь их мне?

Он бросил фото на кровать и ушел. Той же ночью Мари их сожгла в пепельнице. И больше никогда не вспоминала о том, что они были. Потому что вопреки всему — не верила.

Да, он ее предал. Да, он почти убил ее. Но что значил тогда этот его резкий, почти злой поцелуй в Кронштадте? Неужели так просто обмануться, если очень хочется поверить? Ведь не будет так больно.

И вдруг Мари замерла у Троицкого моста, чувствуя, как где-то в горле отчаянно колотится сердце, а сил идти дальше просто нет. Она стояла и смотрела на громадье возвышающихся над ней… алых парусов. Отчаянно сжала пальцами сумочку — до побеления костяшек — и всматривалась в зрелище, открывшееся ей в эту самую минуту. Вот они. Алые. Как когда-то давно. Звуки из мира исчезли. Ничего не было. Она и это громадье.

«Тогда сначала пойдем на берег. Посмотрим, вдруг на горизонте появятся алые паруса».

Его голос словно бы прозвучал у самого ее уха.

Мари дернулась, отгоняя наваждение. Но наваждение не исчезало, победно сверкая парусами под непонятно откуда взявшимся солнечным светом среди туч.

Вокруг снова заходили люди, звуки стали различимы и она окликнула проходившую мимо женщину:

— Простите, для чего это?

— Так бал выпускников — Алые паруса, — просто пожала плечами женщина и пошла мимо.

В понедельник Мари вызвала начальника отдела кадров с просьбой принести из архива дело капитана Зимина М. А. Она сидела перед папкой, чувствуя, что впервые за долгое время ей становится легче дышать — он уволился на следующий день после завершения круиза. А это значило… Господи, да что это могло значить? Что, в конце концов, имеет значение, если тогда, на том чертовом причале в Кронштадте, он спросил у нее, почему она не выбрала его мир? Спросил так, будто в жизни нет ничего важнее ответа на этот вопрос? Будто имел право его задавать!

Мари вскочила и забегала по конференц-залу. Ведь он мог отправить отцу те треклятые фото только потому… потому, что она сама бросила его. Сама! Ведь для него это так и выглядело.

Через полчаса Мари звонила Шумову — любыми путями ей нужно было встретиться с Мишей. Даже если он не захочет.

Михаил сидел в приемной Шумова и нетерпеливо поглядывал на часы. Его вызвали к пяти, сейчас уже почти шесть. Секретарь лишь недоуменно пожимала плечами:

— А что я могу сделать? У него важное совещание.

— Я могу прийти в другой день.

— Он велел ждать.

И Зимин ждал. Николай Егорович позвонил с предложением внеочередного рейса, соблазняя двойной оплатой. Михаил для виду принял сомневающийся тон, но на самом деле сразу же решил, что воспользуется этим предложением. Несмотря на то, что увольняться он передумал, Зимин намеревался провести отпуск за пределами города. Он понимал, что Мария недолго пробудет в Петербурге.

Скупит все, что под руку попадется, и уедет.

Но их случайные встречи тревожили. Они воскрешали воспоминания, возвращали в прошлое, которое с таким трудом удалось похоронить. Бередили не болевшее только потому, что к этому не прикасались.

В одном городе им будет тесно.

Он снова посмотрел на часы. Еще это чертово «свидание». Когда уже сестра уймется?

Неожиданно дверь из кабинета отворилась, и оттуда вышла целая процессия во главе с госпожой д'Эстен. Следом шествовали Шумов, переводчик и еще какой-то мужик — явно не из БалтТраста. Слишком уж лощеный. Мари, увидев Зимина, резко остановилась и, сдержанно улыбнувшись, кивнула.

— А! Михаил Александрович! У тебя, голубчик, нынче ажиотаж! — провозгласил Шумов. — Тут госпожа д'Эстен хотела с тобой переговорить. Сопроводи ее в переговорную. Потом дуй ко мне, если за ее предложение не ухватишься.

«Началось! — уныло подумалось Зимину. — Переговоры, переговоры. Как она не устает от них?»

Он привел Марию в кабинет. Лощеного хлыща она отпустила сразу. Следом семенил переводчик.

— Простите, мне нужно позвонить, — Михаил отошел к окну и набрал сестру. Наташка его убьет.

— Наташ, привет! Я не приеду… Я не могу, я на работе… Тусечка… Туся… Все потом, — очень хотелось гаркнуть, но в таком случае разговор бы затянулся минимум на полчаса.

Он отключился и вернулся к столу.

— Чем могу быть полезен, госпожа д'Эстен? — спросил Зимин, сев через несколько стульев от Марии.

— Я полагаю, мы все же сможем обойтись без переводчика, — проговорила Мари с легкой улыбкой на губах, пытаясь скрыть накатившее на нее отвратительное желание немедленно выяснить, кто такая «Тусечка». — Кажется, этот вопрос мы с вами выяснили в нашу последнюю встречу.

— Как вам будет угодно, — усмехнулся Михаил.

Когда переводчик ушел, Мари едва заметно выдохнула и сцепила пальцы — те дрожали. Впервые, кажется. Они остались наедине. Тоже впервые за эти пять лет — по-настоящему наедине. В конце концов, следовало признать — она сама была виновата в случившемся. И, самое смешное, теперь, как и пять лет назад, она готова была вешаться ему на шею — это было и страшно, и казалось естественным.

На столе стоял графин с водой и стаканы. Мари медленно встала и плеснула воды. Быстро выпила и перевела взгляд на Мишу.

— После сделки… опять уволишься?

Такого дикого отпуска у него еще не было. Все чего-то от него хотели. Сестра лечила душу, Долгов — мозги. Мария решила озаботиться его карьерой. И в цирк ходить не надо.

— Нет, опять не уволюсь. Если вам надо — увольняйте меня сами.

Мари нервно хохотнула.

— Хватит дурака валять, — ответила она, — «Клелию» я тебе не предлагаю, сам понимаешь. У нас в Гамбурге новое судно будут спускать в июле. Планируем задействовать его в круизах по Средиземноморью. Одна проблема — ты очень редко сможешь бывать дома.