Цветочек аленький (СИ) - Шишкова Елена - Страница 25

— Как глянуть, как глянуть…. Морена ведь баба, а, значит, и смерть от длани ее нежной должна быть.

— Эк тебя отморозило, коли о смерти из рук женских рассуждать стал. — Лют, за здравие княжеское беспокоясь, повариху кличет, трав заварить приказывая. — От девиц ласку лучше живым брать, то оно сподручней, и самому подыхать расхочется, а коль расстараешься, то и баба счастлива будет.

— Боюсь, от Морены ласки ток пред смертью и дождешься. — Улеб в себя приходит, веселят его дружеские баянья. — Помнишь дочь кузнеца того, что окрест Новгорода живет? Слада, кажись? Вспомнилась она мне ныне, озорная девица, пошли кого, пусть привезут. Семья у кузнеца большая, кормить надо, пущай за дочь серебра ему дадут щедро, глядишь, не откажет князю в милости. Ему молодцов своих учить еще, коли согласится дочь мне отдать, старшего сына, к нам в дружину возьму.

— А коли не согласится?

— Его право, неволить не стану, неужто бабы на Руси перевелись. — Улеб смеется, ноги обледеневшие растирая, Лют же надежду тешит, что князь Новгородский под бабьей юбкой о планах своих опасных забудет. Не глуп воеводы сын, не любит сгоряча, да наспех дела делать. Прав Улеб, удар упреждать надобно, да только есть еще время, народ подготовить, дружину поднять, поддержкой заручится, а с плеча рубить, без оного и остаться можно. Горяч княжич, да на судьбу, что сыном его старшим сделавши, не ту женщину матерью назначила, сердце держит. Вот и делает не думая, а тех, кто думает, не слушает.

За девкой посылают на третий день от разговора того. Метель утихнув, замела все тропы, снегом белым, как пологом землю прикрыв. Оттого дружинники ратные, на конях толстоногих, сквозь сугробы пробираясь, поминают княжича, да родню его всю до самого Рюрика, словом не добрым, да забористым. Им мужикам простым, ныне бы на печи лежать, ароматами хлеба свежего, да румяного наслаждаться, а ни как Чернобогом проклятыми, сквозь глушь снегами занесенную, по тропам не хоженым пробираться. Да только с князем Новгородским спорить себе дороже выйдет. Вспыльчив да не сдержан Улеб юностью своей. Посему, гнев на головы свои не привлекая, едут воины, да каждый в мыслях, уж послание Ольги выдумывает, о том, как пасынок ее — самодур треклятый, отправил их в мороз сквозь чащобу темную, волками голодными полную, лишь из блажи одной девку деревенскую разыскивать. И плевать, что чащоба — то ельничек в пол версты, а волков тут еще при Олеге по вывели, про то княгине знать не надобно.

Не ведает Улеб, что допреж в страны заморские поклоны бить ехать, в рядах своих порядок навести надобно. Воля княжеская, кругами по воде, от центра вдаль расходится. Да только, круг ближний, жижей болотной подгнивает, и каждый, почетом считает донос на властителя своего в Киев отправить. Сурова жизнь властью одаренных, от дня первого и до последнего вздоха под мечом ходят, дыханье врагов спиной ощущая. Нет права оступиться, коли споткнувшись падаешь, более не встанешь, свои же волками порвут, кишки торопясь выпустить.

Кузнец Стуж на всадников пришлых недобро поглядывает. Два конных воина с княжеской грамотой, трясут серебром пред очами его, требуя дочь единственную продать. Нет, ратники то слова другие подбирают, да токмо смысл за ними один кроется. За мешок серебра, что на нужды полугодичные хватит, просят Сладку князю Новгородскому подарить. Хмурит брови кузнец, как отказать не ведая. Милость княжеская границ не знает, так что не волен мужик простой от счастья такого отказываться.

— Чего хмуришься, как бирюк голодный. Говорят тебе, в соболях ходить дочка будет, а ты думаешь. Князь то два раза предлагать не станет. — Один из дружинников, очень уж ярится, не хочется ему с руками пустыми воротаться, за зря путь не легкий проделывая. Да кузнецу нет дела до чужих чаяний, он все сильнее хмурится, да лопату, которой от снега дорожку чистить взял, покрепче перехватывает. Воины на орудие то, крайне нужное в сезон сей, глядят с недоверием, да опасением праведным, что вместо дочки-красавицы черенком по хребту им выдадут. Кузнец-то мысли хоть имеет самые мрачные, дружинников трогать не намеревается, беду на голову свою кликать не желая.

— Дочь у меня одна. Отрада очам моим, жене помощница. Как отдать, что сердцу дорого? Вот и сваты весной прибыть должны. Другому мужу девица обещана. Посему поклон мой низкий князю нашему, да извинения, что не смог я просьбу его уважить. — Стуж лопату за плечо закидывает, да в глаза воинам твердо смотрит. Все же двое их, хоть и ратные, но и кузнец не лыком шит, коль буянить начнут, упокоит, да на делянке своей в две сажени, прикопает. А кто спросит, так в лесу заплутали, нынче погода способствует. Пришлые же, толи мысли кузнецкие узрев, то ли и впрямь настаивать не собираясь, попрощавшись, прочь уходят. Вздыхает Стуж облегченно, еще не ведая, что дочь его, кровиночка, уж из дому вылетела, да пол версты в сторону Новгорода по снегам пробежала, что б на дороге, в лес уходящей, встретить всадников и уехать с ними в град к князю Улебу. А как узнает, так за голову хватаясь, думать станет, что пороть детей все же надо было, как сосед гончар советовал, а не милостью своей баловать.

Слада на остывшие руки дует, ногами в братцевых валенках на пять размеров больше топает, на пеньке обледеневшем подпрыгивая.

Когда у избы всадники остановились, да услыхала девушка ржание конское, не сдержалась и подслушивать ринулась. Не зря, как вышло. Сам князь руки ее просил, а батюшка, будто о судьбе ейной не печется, отказал, да еще и соврал, что обещана Услада. Сын то пекарский чести девичьей домогается, да только уж год минул, а дальше разговора дело не двигается. Слада рада, конечно, что пекаренок сватов заслать не сподобился, так как после дня, что князя увидала, ни о ком боле мечтать не умела. Ныне же, услыхав, что батюшка не желает счастье дочернее устраивать, решает Слада ношу непомерную в руки свои девичьи взять, да из дому сбежать. Схватив платок пуховый, да фуфайку матушкину, через окно выпрыгнула, да к тропе лесной, что в Новгород ведет, устремилась. Вот у дороги той и стоит, дожидается. Уж и не чая на горизонте дружинников узреть.

Кто на Руси не был, тому не знать, как студены морозы, как хрустит под ногами мерзлый снег, а яркое солнышко, хоть и глаз сияньем слепит, да не греет вовсе. Подпрыгивает Слада, согреться силясь, да мысли не радостные, что другой тропою воины уехали, растрясти. О том, что б домой вернутся, девушка и думать боится, отец, как есть, за розги возьмется, а матушка и не заступится, кабы, сама этими розгами и не отходила.

Видно Род нынче добр к девице, наконец, на горизонте всадники появляются. Слада им руками машет, внимание привлекая. Дружинники, коней осаживая, на девку мерзлую в недоумение глядят.

— Ты чего девица забыла тут? Одна, без мужчины провожатого? Аль жизнь не люба? Иль разбойников не боишься? — Тот дружинник, что волосом уж сед, да женского внимания не ищущий, по-отечески Сладу журит.

— Да, что брать с меня разбойникам тем? Пара валенок — вот и добро мое все. — Девушка рукой машет, валенки, изрядно ношенные, показывая, да платок поправляет, от стужи прячась.

— А кабы честь твою девичью захотели? — Дружинник, что в отличие от первого молод и бабьим обществом страсть как интересуется, спрашивает.

— Дык мороз лютует, кому чести моей в пору студеную возжелается? — Веселится Слада, хмурых лиц ратников не понимая.

— Беспечна ты, девка, а от нас-то чего надобно?

— Так меня Усладой кличут. Вы батюшке моему серебра за меня обещались, а он ни в какую, так я вот, сама… по снегу, чтоб значится, просьбу княжескую уважить! — И грудь колесом выпячивает, чтоб вид потоварней принять.

— Красива ты девка, да дура. Батюшка твой, слово свое сказал, а ты поперек ему. Неужто так в опочивальню княжескую хочется, что супротив воли родительской пойти готова?

— Так я как княгиней стану, они мной гордиться будут да простят, а ныне я назад не вернусь. — Слада нос морщит, видно, розги отцовские представляя.