Цветочек аленький (СИ) - Шишкова Елена - Страница 36

— Не знаю, у каждой войны предел есть. Вот и дрогнул, о чем сожалею, да не воротишь время. — Лют голову опускает, раскаяние кажа, но не верит Святослав, допрос продолжая:

— Не было бабы на корабле, как только бой начался, те, кто посланы за ней были, голов лишились. Молчишь, окаянный, ну да дело твое, сам выбор сделал, теперь довольствуйся.

Сына воеводы, мечом в спину подбадривая, в подвалы терема княжеского отправляют. То только сверху красив да пригож дом господский, а в казематах стыло, темно, да мокро. А под лавкой мыши шуршат, то ли остатки пайка тюремного доедая, то ли кости людей приговорённых обгладывая. Мышей-то Лют не боится, но надеется, что укусит какая-нибудь чумой зараженная, да помрет он ранее, чем душу предать решится. Знает Святослав, куда ссылать надо, меж запахов нечистот, да соломы прелой, в темноте да одиночестве человек общительней становится и к разговорам душевным благосклонный.

Много народу в каземате у Люта за седмицу побывало. Ни затворничества, ни одиночества, как на дворе постоялом, что не день то прихожане новые. И каждый душу норовит вынуть, да в узел закрутить, так что б от боли в сердце язык развязался. Свободу сулят за жизнь ребенка Улеба. Да только может ли воин бывалый за свою жизнь такую цену уплачивать? От того и молчит Лют, зубы стискивая. Ночь ли день ли, все смешалось, и не чает уж мужчина солнце увидеть, когда в коридоре гулком, огонек зажигается. Морщится Лют, глаза, от света отвыкшие, потирая. А прозрев, смехом заливается. Стоит пред ним ведьма желтоглазая, с любопытством разглядывая.

— Хороший ты воин, да человек глупый. — Морена шепчет, солдат, у выхода спящих, потревожить боясь. — Чего упрямишься, коли знаешь, что все одно рассказать придется. Святослав ждать не станет, коль уговорам не поддаешься, под пытками птицей петь станешь.

— Я знаю тебя. Мы с Улебом детьми еще разговор ваш с Ольгой подслушивали. О чем болтали и не упомню ныне, да только видно было, что дружбу водите. Скажи мне теперь, с чего я отца родного не послушав, с тобой говорить стану?

— А ты не говори, ты внемли, да рассуждай. Знаю я, где девка твоя прячется. Более того знаю, что в Суроже нет ее, ослушалась тебя Слада, да от Еремы сбежала. — Смеется Морена, в глазах Люта удивление читая. — Думай служивый, как жизнь свою сберечь, а о девке не томись, она справится. А где не справится, там я помогу.

— Зачем тебе это? Ты ж с Ольгой дружбу водишь, к чему помогать врагам ее? — Удивляется Лют, словам ведьмы не веря. Но Морена оправдываться не спеша, разговор странный заводит:

— Много лет мне уже, когда живешь столько добро али зло, все на лицо едино. Оно же, как бывает, коль тебе хорошо, то благом кажется, а, глядь, кому-то худо от дел твоих. Ольга жизнь однобоко видит, лишь о требах княжества печется, окромя семьи своей, ничего знать не желая. Я же немного иначе жизнь принимаю, более того знаю, что порой и смерть и болезнь во благо быть могут, а иной раз и пряник во вред. Потому не ищи в делах моих подвоха, уж минуло время то, когда лишь о себе заботилась, ныне кроме порядка, да суда справедливого, не волнует ничего сердце мое. Потому и верую в искупление и в людей, что безнадежными кажутся, ведь если в душу глянуть суметь, то разглядеть можно, что белила и сажи в нас поровну, а как их смешивать каждый сам решает.

С тем и пропадает ведьма. Только тут пред очами стояла, и исчезла, словно привиделась. Не успевает Лют в разум вернуться, как в его казематы Святослав спускается. Словно специально ведьма желтоглазая миг подгадывала, чтоб на раздумье Люту времени не дать. А подумать есть о чем, коли известно подруге Ольгиной, где Услада прячется, значит и самой княгини то скоро ведомо будет. С другой стороны, коль желала бы женщина странная жене Улеба дурного, то и Лют для того без надобности был бы, сама бы Ольге и донесла, где невестку брюхатую искать. Странно то, но одно ясно, что тайну, которая и не тайна уже, хранить без надобности. Махнув рукой, решается сын воеводы внять совету женщины желтоглазой, да рассказать княжичу, как с корабля уплыли, да куда Сладу отправил. Святослав, мужчину выслушав, уходит, на прощание сказав, что коли правдивы слова Лютобора, то по завершению дела этого, выйдет он на свободу, подвал сырой да темный на век забыв, лишь в страшных кошмарах припоминать время это станет. Но ежели обманул, да по ложному следу пустил ищеек, то жизнь, что в каземате проходит сказкой покажется. Мечется Лют по темнице своей, места не находя. И страхи разные да противоречивые сердце схватывают. То блазнится мужчине, что Сладу в кандалах на плаху ведут, а она живот тяжелый поддерживая, его — Люта проклинает. И проклятья те глыбой не подъемной на душу падают, и не отмыться от них, не отчистится. То, напротив, Святослав озлобленный мерещится, что на месте, которое Лют указал, Сладу не найдя, в припадке ярости страшной, тащит сына воеводы еще глубже в подвалы темные, в места те из, которых нет возврата. Страшна участь, та, что ожиданием да неизвестностью полнится, но благо то, что любое ожидание рано или поздно кончается.

Спустя три седмицы Люта на волю выпускают, да в веси дальние отправляют, врагов громить, да земли отвоевывать, во славу княжича Олега Святославовича место княженья ему готовя. Как поведали сыну воеводы дружинники, что вместе со Святославом на поисках были, в Суроже Сладу не нашли, но гончар старый подтвердил слова пленника, рассказав, как в вечер памятный ко двору его девка тяжелая прибыла, невесткой назвавшись. Пирогов за троих съев, да скандал устроив, спать завалилась, а по утру пропала будто и не было, и куда делась, никто не знает.

За отъездом Люта Ольга из окна светелки своей наблюдает. Злится в бессилие сделать что-то, понять пытаясь, как баба брюхатая всех провести сумела. Да и приспешник сына старшего, явно знает чего-то, да умалчивает. Неужели за несколько дней в темноте проведенных, тайну открыть решился, ту, что под страхом смерти умалчивал. Разве только знал, что ко времени тому, не будет Слады на месте указанном. Но откуда знал? Ранее сговорились, али потом, кто донес, что боятся нечего? За дни последние Ольга стражей всех допросила, но никто ничего не видывал, да не слыхивал. Люди ходили разные, да с разговорами одними. Просьбами да угрозами, разговорить Люта пытались. Эх, Ольги бы волю дали, не пустила бы сына воеводы, уговором али силой, но дозналась бы, что скрывает. Только Святослав не позволил, сказал, что слово дважды дал и сдержать намерен. Первый раз, когда Улебу перед смертью жизнь Люта сохранить обещал, второй, когда самому воину свободу на правду выменял. Подле княгини Морена сидит, ногти свои разглядывая, над Ольгой посмеивается.

— Тебе лишь бы потешаться! — Княгиня в гневе к ведьме обращается. — Ты мне скажи, как смогла девка, бременем не разрешившись, бежать так, что лучшие воины найти ее не в силах?

— А я не должна говорить, на то у тебя бояре в совете сидят, что бы мудростью своей с тобою делиться. А коли подумаешь, сама поймешь, чтоб дитя сберечь, баба и не так схоронится. Тебе ли не знать, как сильна воля материнская, да не дюж ум женский, когда ребенок в опале?

— Да неужто считаешь ты, что дитя не рожденное убить смогла бы? — Ахает Ольга, слова Морены услыхав, та же, внимания не обращая, дальше мысль свою сказывает:

— Коль не ты, так другой кто избавился. Ибо оружием страшным ребенок тот в руках недруга сделается. Не все в княжестве Святослава твоего любят, а тебя и подавно, уже давно лишь терпят, из-за уважения дружины побаиваясь. А тут кровь Игорева, да в жилах дитя несмышленого, от имени чьего казнить да миловать можно. Всю силу под себя подгрести, ребенка, как щит используя.

— То и оно, коль мы не найдем, другие найдут. Подле меня опорой дитя станет, а вдалеке обузой. Как родного внука бы воспитала, душу б свою вложила.

— Ты уж одного, как родного сына, воспитала, где ж голова его ныне? — Усмехается Морена, терем княжеский покидая, княгиню как всегда с мыслями не радостными наедине оставляя.