Тьма надвигается с Севера (СИ) - Шкиль Виктория - Страница 27

Что же касаемо места нахождения летописи города и всех не доставшихся кочевникам богатств, то Фириат был уверен, что анариды запрятали их в своих подземельях, оставшихся недоступными для грабителей.

— А я в них не потеряюсь? — Выказал справедливое замечание Феранор. Это была его первая реплика за время всего повествования о городе. — Да и катакомбы эти… Ты говоришь, что гномьи машины добывали воду из глубины… что если там всё затоплено?

— Не думаю, что они всякий раз блуждали по лабиринтам, когда им требовалось взять часть своего золота. — Поделился своим мнением Фириат, ни сколько не оскорбившись тому, что его перебили. — Скорее всего, это самый прямой и удобный путь. И затопленным там всё быть не может — иначе бы вместо мертвого города давно бы цвёл оазис. По-моему наведаться туда стоит.

— Да я не спорю… — начал вяло оправдываться Феранор. — Просто выражаю свои сомнения. Никак не ожидал обнаружить в тебе наклонностей кладоискателя.

— Так это и не я придумал. — Честно сознался эльфийский посол. — Говорю же, мне это всё перед отправлением рассказали. — Фириат замолк, склонился поближе к Феранору, нависая над столом, зыркнул на него птичьим взглядом, задрав одну бровь, и многозначительно добавил, — имя лорда Иллионола тебе ни о чём не говорит? Это его затея с летописью. Зачем, пока не скажу. Сам всё узнаешь со временем.

— Ты начинаешь интриговать меня своими загадками, Фириат. — Кисло отозвался капитан Мистериорн, понимая, что раз сюда сунул нос сам Хранитель Покоя, то кладоискательством здесь и не пахнет. Неужели эта летопись настолько ценна?!

Впрочем, от дальнейших вопросов на эту тему он удержался. Ему скажут ровно столько сколько надо знать, чтобы выполнить поручение и лучше ему не стремиться узнать большее. Как говорят люди: «От многих знаний — многие печали». Дальнейший их разговор перешёл исключительно в техническую плоскость, в котором решалось, кто поедет вместе с Феранором. От щедрот Фириат выделял ему десяток гвардейцев, в числе которых была уже знакомая Феранору незабвенная троица (Агаолайт, Каэльдар, Бальфур). Лорд Турандил требовал забрать «этих олухов» из его дворца, пока, по его словам, «они ещё кого-нибудь не потеряли». Так же, к своему удивлению, капитан узнал, что шах тоже участвует в походе — от него будет два десятка воинов «белой стражи» со знающим пустыню проводником и два десятка рабов.

— А ему-то что надо?!

— Золото, мой дорогой друг, золото. — Важно ответствовал Фириат. — Нам придётся поделиться им с местным царьком, так как мы сейчас на его земле. К тому же, это обойдётся дешевле, ежели мы будем снаряжаться в поход сами, и он об этом узнает. Тогда мы лишимся всего подчистую.

Феранор приоткрыл рот, собираясь возмутиться людской жадности, но передумал, решив, что сетовать по поводу людей есть впустую сотрясать воздух. Если Солнцеликий Эру создал их такими, то эльдарам их ни в жизнь не переделать. Потому он просто спросил:

— Разрешите идти, милорд?

— Опять ты съезжаешь в этот официоз! — Забухтел милорд Фириат, скидывая ногу с колена и роняя с ноги тапочек. — Терпеть его от тебя не могу. Иди, если по делу спросить больше нечего.

Хотя вряд ли бы он сумел добавить что-то ещё сверх сказанного. Феранор кивнул, поднялся, вылезая из-за стола и направляясь к двери, но ступив на порог, замер, словно вспомнив о чём-то.

— Фириат, — произнёс Феранор, медленно оборачиваясь и неловко заминаясь. — Прежде чем я уйду, ответь мне на один вопрос…

— Ну?

— Если бы не моё наказание за драку с орками, — глядя на посла, чётко выговаривая каждое слово, произнёс Феранор, — то кого бы ты послал в пески?

— Глупый вопрос. Конечно же, тебя!

Капитан задумчиво хмыкнул, встряхивая головой и поклонившись Фириату, вышел за дверь, пытаясь понять, в чём же тогда заключается его наказание.

_____________________________

[1] Алялаты — бединское название эльфов

[2] Бусграх (орк) — лучший воин

[3] Беллендир — большой самоцвет из короны первого (и последнего) эльфийского царя Рендэримана. Потерян вместе с короной и самим царём после Меллорафонского сражения в 2004 году III Эпохи. По легенде, царь, увидев, как много эльфийской крови пролилось в битве из-за его ошибок, опечалился и покинул поле боя, а заодно и престол, уйдя в чем был, то есть в доспехах и в короне с самоцветом. Куда ушёл — не известно, но говорят, что в отшельники. Верится в сие с трудом, потому историки других народов считают, что Рендериман просто погиб в битве и не был опознан.

Глава 5. Где-то в северной пустыне…

Следы в пустыне бывают явные и неявные. Явные — это когда след песчаного полоза означает только след песчаного полоза и ничего более, а неявные — это когда видишь чужого верблюда с пустым седлом, который меланхолично щиплет поросль молодой суджи, а вокруг ни следа его всадника. В таких случаях, опыт пустынного жителя говорит: «Ездовые верблюды сами по себе не гуляют», — и предлагает готовиться к неприятностям.

— Я же говорила, что видела! — радостно закричал высоким девичьим голосом один из всадников, соскакивая со своего верблюда и неловко загребая ногами песок, бросаясь к нежданной находке.

Услышав человеческий голос приблудившийся верблюд, прервал свой обед. Испуганно задрав голову, он скосился на незнакомку большим чёрным глазом, явно порываясь уйти, но зацепился поводьями за длинный стебель суджи. Быстро протянув руку, девушка схватила его за болтающуюся узду, не позволяя вырваться. Крепко удерживая его на месте, она принялась шептать ласковые слова, успокаивающе поглаживая зверя по изогнутой шее ладошкой, в то время как сама внимательно разглядывала навешанные у его седла сумки и оружие. Боясь, что животное может испугаться, если она начнёт кричать рядом с ним, она обернулась к своему спутнику, сдвигая закрывающий её до глаз платок и открывая молодое темно-коричневое личико, и с улыбкой продемонстрировала ему типичный для кочевника склеенный из рогов лук в седельной тулье.

— Хаммад. — безошибочно определил спутник девушки. — Далеко же он забрался…

И привстав в седле, с высоты верблюжьего горба окинул орлиным взором окрестные барханы. Конечно, верблюд мог прийти сюда уже и без всадника, но мужчине в это слабо верилось.

— Думаешь, он где-то рядом, братец? — Поинтересовалась девушка и, прежде чем тот, кого она назвала братцем, успел что-то возразить, она ловко взлетела на найденного верблюда, устроившись меж его высоких горбов. — Я проеду по его следам!

Перехватив поводья, она быстро развернула животное в сторону оставленной им на песке цепочки следов, пускаясь по ним быстрым шагом.

— Лиллис! — Запоздало крикнули ей в след, но девушка уже успела скрыться за гребнем песчаной дюны.

Приглушенно ругаясь сквозь закрывающую лицо гутру на девичье легкомыслие, всадник ударил плоской стороной ятагана своего верблюда по ляжке, заставляя его с места тронуться быстрой рысью. Он опасался, что Лиллис и вправду найдёт того, кого ищет, а вместе с ним может нарваться и на его проблемы. Что если поблизости появились разбойники, эти «коршуны пустыни», которые как раз обшаривают вещи убитого ими путника? Или вдруг здесь появился опасный хищник, который пирует над его телом и девушка возникнет перед ним как нежданный десерт? Конечно, вряд ли дело обстояло именно так, но иногда лучше проявить чрезмерную осторожность, которой его сестре сильно не хватало.

Однако гнаться за девушкой далеко не пришлось — буквально через сотню метров он увидел, как она поспешно спрыгивает с высокой спины верблюда, бросаясь к чему-то лежащему на песке, похожему издалека на кучу тряпья. Склонившись над этой кучей, оказавшейся телом хаммадийца в выцветших на солнце лохмотьях, девушка осторожно перевернула его на спину. С первого же взгляда на лицо пустынника, обожжённое солнцем до состояния красной корки, стало ясно, что он жертва жары и жажды, а не разбойного нападения. Губы его высохли и истрескались, как земля во время засухи, а по закрытым векам густо ползали наглые мухи. Прижавшись ухом к груди кочевника, девушка уловила сквозь одежду частые удары сердца, говорившие о том, что мужчина всё ещё жив, о чём она немедленно оповестила подъехавшего брата.