Призрак (СИ) - Рудазов Александр - Страница 59

Данилюк и в самом деле чувствовал странную сонливость. Атмосфера в зале заседаний царила просто одуряющая. Густой воздух можно было резать ножом, под потолком противно жужжала муха, а в окна лился красноватый свет.

Первым перед судом предстал погибший в автокатастрофе. Елизаров Леонид Максимович, тридцати двух лет, русский, работал таксистом. Его вызвали на середину и стали рассматривать, как рассматривают блох под микроскопом.

Всю жизнь бедолаги, все существование от колыбели до могилы сейчас выставили на общее обозрение и безжалостно потрошили. Причем с абсолютным равнодушием – тройка явно плевать хотела и на него, и на все его поступки. Его многочисленные грехи и куда менее многочисленные добродетели для них были просто строчками в ведомости, цифрами в формулярах.

- Заповедь «не укради» нарушена в общем счете двадцать девять раз, - бубнила дьяволица. – В возрасте восьми лет украл у брата конфету «Кара-Кум». В девять лет украл авторучку у соседа по парте. В тринадцать лет украл очки для подводного плавания из шкафчика в раздевалке. С двенадцати до семнадцати лет в общем счете семнадцать раз крал деньги из отцовского кошелька, на общую сумму в шесть тысяч двести пятьдесят рублей. С двадцати четырех до тридцати одного года в общем счете девять раз крал вещи у пассажиров...

- А что, детские кражи тоже считаются? – шепнул Стефании Данилюк.

- По сниженному тарифу. Но все равно идут в зачет.

- В седьмом, восьмом и девятом классах средней школы неоднократно издевался над одноклассником, Герасимом Алядиковым... – продолжала перечислять дьяволица.

- Гы, это над Мумой, что ли?! – истерично хохотнул таксист. – Гы-гы!

- Да, над Алядиковым Герасимом Борисовичем по прозвищу «Му-му», - подтвердила дьяволица. – Двадцать пять раз оскорблял словесно, девятнадцать – толкал, шесть – отнимал личные вещи, дважды – запирал в школьной раздевалке, один – облил водой...

- Да ладно, это ж Мума, его все шпыняли! – осклабился таксист. – Да он и не против был, мы ж играли так!

- Герасим Алядиков был против и неоднократно просил вас не делать того, что вы делали.

- Да ладно, ну, е-мое, ну как же, это ж...

Заседатель издал невнятный звук и повел когтистым пальцем. Рот таксиста резко закрылся, а губы как будто склеились. Он в ужасе затрясся, а заседатель медленно кивнул дьяволице. Та перевернула страницу и продолжила перечислять грехи подсудимого.

Данилюк невольно поежился, представив себя на месте этого таксиста. Повезло ему, что попал не сюда, а к доброму отцу Нафанаилу. Конечно, он ни над кем не издевался, а воровал только конфеты из холодильника, но здесь явно припоминали каждую мелочь, Вон, вспомнили даже кошку, которую таксист несколько раз тянул за хвост.

- В общем счете двенадцать раз грязно домогался женщин, - бубнила дьяволица. – Из них дважды – делал попытку изнасилования, но оба раза отступался, получив отпор. Будучи взрослым, четырежды бил женщин и один раз – мужчину, но этот случай можно не учитывать, поскольку в итоге оказался избит сам. Отнял шапку у бездомного и кинул ее в лужу. Видел, как грабят человека, и ничего не сделал. Бессчетное множество раз путал «-тся» и «-ться».

Таксист замычал, тщетно пытаясь расклеить губы. Дьяволица посмотрела на него поверх очков и продолжила:

- Пассажиров всегда возил самым длинным маршрутом. Заламывал цены настолько, насколько это было возможно. Подкручивал счетчик в свою пользу. Триста пятьдесят четыре раза целенаправленно нарушал правила дорожного движения. Двадцать девять раз злонамеренно обрызгивал прохожих на улице. Из них восемнадцать – легко, семь – средне, четыре – сильно. Один раз злонамеренно сбил человека на невысокой скорости.

- Да какого еще человека?! – заорал таксист, вернув наконец дар речи. – Это стопхамовец был! Их сам бог велел сбивать!

Дьяволица нахмурилась и принялась перешептываться с чертиком. Порывшись в каких-то бумагах, она сухо сказала:

- У вас неверные сведения. Бог такого не велел.

- Может, это в последнем циркуляре было? – неуверенно предположил чертик. – Я его еще не читал.

- Уточним. Если было – зачтем как исполнение божьей воли.

Заседатель издал гуркочущий звук и кивнул дьяволице, приказывая продолжать. Та взяла другой лист и забубнила:

- Также из праведных поступков. Дважды поделился с братом мороженым и один раз – шоколадкой. Один раз по собственной инициативе вымыл посуду и не похвастался. Четырежды подавал милостыню нищим, в общем счете на сумму восемнадцать рублей сорок две копейки...

Заседание тянулось долго и было ужасно нудным. Черти не торопились. Скрупулезно разбирали каждый чих, каждый шаг подсудимого. И дела его были явно плохи – серьезных-то преступлений он не совершал, но мелких гадостей и подлостей наделал целую гору.

В то же время хорошего от него мир видел ой как немного...

Наконец бесконечное перечисление подошло к концу. Заседатель плямкнул жирными губами, закатил глаза и медленно прогудел:

- Зла сотворил... на семьдесят шесть лет ада. Добра сотворил... на пять лет снисхождения. Страданий перенес... на три года снисхождения. Итого... шестьдесят восемь лет и один месяц...

- Чо так много-то?! – истошно взвыл таксист.

- ...с отбыванием в Третьем Круге с правом через двадцать четыре года перейти во Второй. Нет ли возражений?

Бесцветный дух в углу чуть заметно мотнул головой.

- А если бы добра было больше, чем зла? – шепнул Данилюк Стефании.

- Тогда бы отправили наверх.

- В Рай?

- Щас, разбежался. К вам, в Чистилище. Проверять на грехи помыслов.

- О как... а страдания тут при чем?

- Ну если ты при жизни уже страдал как-нибудь – от болезней там или еще от чего, то это тоже в зачет идет, - объяснила Стефания.

- То есть если я простудился – это наказание свыше, что ли?

- Если ты простудился – это потому что без шапки зимой ходил. Но в зачет идет.

Пока они шептались, заседатель закончил назначать наказание таксисту и вызвал следующую подсудимую. Волынцеву Екатерину Ефимовну, семидесяти одного года, русскую, железнодорожную проводницу на пенсии. Снова потянулось монотонное зачитывание скверных и добрых поступков, но закончилось оно быстрее, чем у таксиста. Проводница оказалась бабкой несимпатичной, мелких грехов сотворила изрядно – брала взятки, подворовывала, тиранила мужа, обижала дочь... но итог был все же менее плачевен.

- Зла сотворила... на сорок шесть лет ада, - прогудел наконец заседатель. – Добра сотворила... на шестнадцать лет снисхождения. Страданий перенесла... на десять лет снисхождения. Итого... двадцать лет и три месяца с отбыванием во Втором Круге и правом через девять лет перейти в Первый. Нет ли возражений?

- Есть, есть!.. – завопила проводница, бросаясь к трибуне. – Гражданин судья, как же так?! За что же?! Я же покаялась!

- Кому? – уставил на нее чугунный взгляд заседатель.

- Батюшке! Перед смертью! Вот, вот, они свидетели! – ткнула проводница пальцем в Данилюка и Стефанию. – Вот эти двое – были там, все видели!

- Она прошла обряд соборования, - подтвердила Стефания.

- Да, у нас есть об этом запись, - подтвердила и дьяволица. – Вот здесь, в самом конце.

- Понятно, понятно... – сложил ручищи на груди заседатель. – Раскаялась ли она в своих грехах?

- Сказала, что раскаялась.

- Раскаялась ли на самом деле?

- Нет.

- В таком случае еще и грех лицемерия, - довольно сказал заседатель. – Еще три года сверху.

От воплей обманутой в ожиданиях бабки заложило уши. Приставы подхватили ее под руки и поволокли прочь. Следующие девять лет ей предстояло провести в адском поезде – на боковой полке возле туалета.

- Надо же как, - проводил ее взглядом Данилюк. – А я слышал, что покаяние у христиан все... э-э... списывает.

- Ну да, как же, - фыркнула Стефания. – Это была бы [цензура] брешь в системе. Сам прикинь.

- То есть это вообще не работает?

- Ну... у нее – нет. У нее это был просто способ самооправдаться.