Имам Шамиль - Казиев Шапи Магомедович - Страница 89

• Предыдущая
• 89/101
• Следующая

Из Петергофа гости прибыли по морю в Кронштадт. Шамиль уже был здесь в свой первый приезд в Петербург, но теперь он увидел, как строятся эти огромные корабли.

На следующий день гости посетили стеклодувную фабрику, где им показали, как из простого песка делается стекло, а из него — прекрасная посуда.

В Петропавловской крепости они посетили могилы Николая I и других царей, а затем отправились на монетный двор, где увидели, как чеканятся серебряные деньги. К полудню их привели к пушке, которая выстрелила ровно в 12 часов и по которой Шамиль проверил свои часы, как это делали все петербуржцы.

Затем гостей привезли в зоопарк, поразивший горцев обилием невиданных зверей, птиц и морских животных. Их особенно развеселил говорящий попугай, которого Магомед-Шали пытался научить аварским словам, говоря, что у его новых друзей это не получается, так, может, хоть попугай что-нибудь выговорит. Но попугай твердил только "Здравствуйте, господа" и "Подайте на пропитание". Гостям показали и огромную змею, которая напомнила Шамилю змею еще большую, с которой ему пришлось схватиться в детстве.

Вечер Шамиль провел у Казем-Бека, работавшего над новой книгой "О значении имама, его власти и достоинстве". Остальные отправились в театр.

В этот приезд гостей сопровождал придворный художник венгр Михай Зичи. Он сменил Тимма, который страдал болезнью глаз и уже подумывал прекратить издание "Художественного листка", чтобы вернуться в Германию. Так он вскоре и сделал. На родине Тимм уже почти не рисовал и только заведовал небольшой керамической фабрикой в Берлине.

Зичи попал в Россию случайно. Талантливый выпускник Венской Академии художеств получил известность своим полотном "Выздоравливающая девушка молится перед образом Богоматери" и был приглашен учителем рисования в семью великой княгини Елены Павловны. Однако что-то там не сладилось, и вскоре Зичи вынужден был стать свободным художником, зарабатывая на жизнь продажей своих рисунков. Чтобы рисунки лучше раскупались, Зичи рискнул изображать весьма непристойные, а порой и откровенно эротические сцены. Ему уже грозила высылка из страны, когда в Россию явился знаменитый писатель Теофиль Готье. Поборник "искусства для искусства" обратил особое внимание на творчество Зичи и даже купил несколько его работ. Это сразу отразилось на карьере художника. Зичи стал придворным художником, создал огромное количество рисунков, отражающих жизнь и развлечения императорского двора, важные государственные события и торжественные церемонии, и был произведен в академики. Среди прочего он оставил несколько рисунков, посвященных Шамилю, его встречам с царствующей семьей, а также ряд кавказских сцен романтического характера и иллюстрации к поэме Лермонтова «Демон». Однако своих эротических пристрастий Зичи не оставил, и эти его произведения, изданные отдельными альбомами за границей, сделали его по-настоящему знаменитым.

В вышедшей позже книге "Путешествие в Россию", которая весьма отличалась от наделавшей шуму книги Кюстина, Готье не забыл упомянуть и о Зичи.

28 июля в «Знаменскую» прибыл адъютант, пригласивший всех явиться на аудиенцию.

На следующий день Александр II принял Шамиля в Царском Селе. Шамиль подарил императору дорогую саблю, украшенную лучшими горскими мастерами, которую Гази-Магомед привез из Дагестана.

Сабля императору понравилась. Шамиль поздравил царя с великим делом освобождения крестьян и вновь обратился к нему с просьбой отпустить его в Мекку для посещения святых мест и совершения обязательного для мусульман хаджа. Царю эта просьба показалась преждевременной. Он ответил, что исполнит просьбу Шамиля, но "не теперь". Руновского император похвалил, сказав: "Я доволен твоей верной службой".

На следующий день в гостиницу явились посланцы императора. Они вручили гостям дорогие подарки, а их женам и дочерям передали от императрицы драгоценные украшения и золоченых механических птиц, умевших петь на разные голоса.

Дневник Руновского, представленный по начальству, оказался произведением содержательным и интересным. Но многих отношения пристава с военнопленным не устраивали. На Кавказе продолжались восстания, черкесы окончательно не сложили оружия, а решительных указании на этот счет от Шамиля к своим бывшим подданным не поступало.

К тому же отпущенный в Турцию Магомед-Амин опять оказался в сфере интересов Англии и Франции, все еще надеявшихся вытеснить Россию с Кавказа. К Магомед-Амину прибывали делегации и из Черкесии. Они предлагали своему бывшему вождю вернуться на Кавказ и возглавить новое сопротивление, пока черкесов не окончательно вытеснили с родных земель и не выслали в ту же Турцию.

Агент царской разведки в Стамбуле итальянец Франкини, имевший чин полковника, слал в Петербург панические рапорты о возможном возвращении Магомед-Амина на Кавказ. Ставший к тому времени военным министром Милютин велел посольству в Стамбуле всячески удерживать Магомед-Амина, а тем временем приказал разобраться, чем грозит его возвращение. Свои отзывы на этот предмет представили Барятинский, Евдокимов и тифлисский генерал-губернатор Г. Орбелиани. Общее мнение выразил Евдокимов, считавший, что серьезных последствий ожидать не стоит, так как "Магомед-Амин — это не Шамиль, который фактически создал в горах суверенное государство и управлял им в течение 25 лет".

Магомед-Амин и сам колебался, не желая начинать все заново без надежных гарантий и реальной поддержки. Прежний опыт подсказывал ему, что горцы опять могут оказаться лишь пешкой в чужой игре, которой пожертвуют тотчас же, как только в ней отпадет надобность.

В российском Военном министерстве относились к донесениям своей агентуры весьма внимательно. И находились чиновники, усматривавшие в колебаниях Магомед-Амина влияние Шамиля, с которым они встречались в Калуге. Однако в дневнике Руновского об этих встречах ничего тревожного найти не удалось. Напротив, Шамиль представал человеком весьма осторожным в политических высказываниях, а Магомед-Амин будто бы и не помышлял о возвращении к своим прежним занятиям на Кавказе. Он лишь писал своим сподвижникам, чтобы те постарались удержать народ от переселения в Турцию. Тем не менее решено было сменить пристава при Шамиле, с тем чтобы новый вникал в дела и жизнь Шамиля более настойчиво и критически.

Такой человек быстро нашелся. Это был подполковник Павел-Платон Гилярович Пржецлавский. Он имел польские корни, но происходил из дворян Тверской губернии.

Службу Пржецлавский начал в 1838 году юнкером в Псковском полку. В 1844 году он уже воевал на Кавказе в чине прапорщика. Быстро усвоив некоторые местные языки и проявив административные способности, он с 1849 года занимал должность ленкоранского участкового заседателя. Еще через три года он стал полковым адъютантом Дагестанского конно-иррегулярного полка. В 1854 году он был контужен под селом Уркарах осколком камня при попадании ядра в саклю. За отличие в делах с горцами он награждался орденами, рос в званиях и даже получил высочайшее благоволение. С августа 1857 года Пржецлавский был прикомандирован помощником к генерал-адъютанту князю Шамхалу Тарковскому. Через год он стал управляющим Дербентским уездом и был произведен в майоры. Затем занимал должность помощника военного начальника Среднего Дагестана и за особое рвение получил звание подполковника. 23 ноября 1861 года Пржецлавский был назначен приставом при военнопленном Шамиле и прибыл в Калугу 1 апреля следующего года.

• Предыдущая
• 89/101
• Следующая