Звезда мореплавателя
(Магеллан) - Травинский Владилен Михайлович - Страница 10

Вероятно, командор от верных людей знал о бесчестных проделках своих вероломных помощников. В число верных входили не одни португальцы, но также испанцы и иные мореходы из тех, кто давно служил во флоте и мог оценить опытность, хладнокровие и терпение командора. Кроме всего прочего, они примечали, что до сих пор Магеллан не подверг ни единого матроса телесному наказанию. Боцманы, правда, гибкими линьками вгоняли расторопность в спину нерадивых, но это было в порядке вещей и велось бы при всяком командоре.

Как бы то ни было, Магеллан молчал. Одного он требовал неукоснительно — соблюдать установленный распорядок: молитвы, чередования вахт, вечерние приветствия флагману от капитанов, точное исполнение приказов, отдаваемых с «Тринидада». И какая бы ни стояла непогода, каждые десять дней из полузатопленных шлюпок, ворча и ругаясь, взбирались к нам на борт капитаны на совет.

Я видел, как накалялась атмосфера советов. Особенно вызывающе держался Картахена. Его буквально бесило оттого, что он, знатный дворянин, близкий королю, инспектор армады, должен час с лишним среди губительных волн пробираться в шлюпке на «Тринидад», чтобы тут перед хромоногим выскочкой отвечать на дурацкие вопросы: как лечат ногу у какого-нибудь Хуана, не прогоркло ли масло, какова длина запасных канатов и так далее! Да еще выслушивать поучения: чем избавлять матросов от язв на коже, каким образом брать север…[37] «На это есть боцман, лекари, штурманы. А я Хуан де Картахена!» — красноречиво говорило его лицо.

Но Магеллан вроде бы не замечал гримас и оскорбительных намеков капитана «Сан-Антонио», деловито и обстоятельно расспрашивал и давал указания. Думаю, что испанцы, привыкшие к бахвальству и мелким перепалкам, принимали сдержанность командора за проявление слабости характера. А я порой ловил мельком его взгляд в сторону Картахены и догадывался, что судьба дворянина решена.

В один из вечеров мы с Фернандо стояли на палубе и наблюдали за церемониалом окончания дня: корабли приближались, приветствовали командора, и он в рупор с кормы отдавал распоряжения на завтра. Искусные кормчие, невзирая на волнение моря, подходили плотно к борту «Тринидада», и несколько минут каравеллы плясали друг перед другом, как породистые морские лошадки.

Последним показался «Сан-Антонио». Он лихо развернулся, кормчие уравняли скорости, и пронзительный голос донесся вдруг к нам с мачты:

— Эй вы, дохлая команда, и ваш капитан, как его там…

Все головы на «Тринидаде» повернулись к «Сан-Антонио». Фернандо горячей рукой сжал мое запястье. Каравелла замерла, и еще слышнее стал пилящий посвист ветра в мачтах и хлопанье мокрых парусов.

Магеллан поднял рупор.

— Капитан Хуан де Картахена! — внятно произнес он. — Наведите порядок на корабле!

— У меня все как должно, — откликнулся Картахена, — не так, как у вшивых… — Конец его фразы заглушил ветер и смех окружающих испанцев.

«Сан-Антонио» отпрянул от «Тринидада» и быстро удалился.

Магеллан, не произнося ни слова, смотрел ему вслед, затем крупными шагами сошел с кормы и скрылся в каюте.

— Как же теперь? — прошептал Фернандо, вопросительно вытягивая тонкую, прозрачную шею: он похудел и ослабел в штормовые недели.

Тяжелая, сильная рука Барбозы легла ему на плечо.

— А теперь будет так, как нужно, — сказал он с нескрываемой торжественностью.

Ночью я записал происшедшее, с трудом нанося буквы на лист дневника. Шторм не смолкал. Тягуче скрипели мачты в пазах. Свирепое море терлось и билось за узкими гнутыми шпангоутами, недоумевая, видно, почему ему никак не удается ворваться сквозь такое никчемное препятствие внутрь корабля. А наш крошечным людской мирок, противостоящий безграничному бездушному океану, располосовала трещина вражды и ненависти. И чудилось: в трещину ворвутся сатанинские силы, взорвут армаду и клочья ее разбросают по краям света.

Рядом на своей койке безмятежно спал Барбоза.

В полдень «Тринидад» поднял сигнал: «Совет капитанов». Я сразу увидел, что все четверо прибыли во всеоружии: при шпаге, мече и кинжале. Картахена надел под камзол нагрудный панцирь; трое остальных, судя по замедленности движений, были в кольчугах. Они рассаживались, не глядя друг на друга.

— Капитаны! — как всегда стоя, начал Магеллан.

Но его перебил Картахена. Он вскочил с места и выкинул вперед левую руку, положив правую на рукоять кинжала. Картахена был на голову выше Магеллана и, глядя на него сверху вниз, заговорил всхрапывая:

— Хватит, португальская кукла! Мы не дадим тебе погубить армаду! Мы выберем другого командора! Мы…

Договорить ему не удалось. Магеллан пересек каюту и с размаху бросил руку на плечо Картахены.

— Именем короля! Вы мой пленник! — крикнул командор.

Дальше счет шел на доли секунды. Картахена презрительно повел было своим широким плечом, но искра недоумения промелькнула в его глазах: рука Магеллана лежала на плече, как тяжелый молот на наковальне, и плечо с трудом проворачивалось под ее тяжестью. Потом я поймал едва заметное движение Кесады и Мендосы в сторону Картахены, а Хуана Серрано, капитана «Сант-Яго», наоборот, — в сторону командора. Я пришел без оружия; руки мои инстинктивно потянулись к тяжелому дубовому табурету. Нас было трое против троих. Все шумно дышали.

В этот момент отлетела дверь каюты, просунулось дуло аркебуза, и за ним появилось напряженно-веселое лицо Барбозы.

— Капитаны поссорились, ай-ай-ай-ай, — почти ласково пропел он, направляя аркебуз на Картахену.

За Барбозой ввалились четверо матросов с обнаженными мечами.

— Взять! — приказал Магеллан. — Заковать в кандалы!

— Меня — в кандалы! — зарычал Картахена. — Я назначен самим королем! Ты поплатишься, португальская собака! Де Кесада и де Мендоса, чего же вы смотрите? Сначала меня, потом вас!

Испанцы молчаливо отводили глаза.

— Пройдите, прошу вас, уважаемый сеньор, — вежливо приговаривал Родригес, и его могучая рука, ухватившись возле шеи за панцирь Картахены, без видимых усилий влекла того через каюту к дверям.

— Хуан де Картахена за открытое неподчинение моим указаниям отстраняется от командования «Сан-Антонио» и от должности инспектора армады. Вместо него я назначаю Антонио де Коку. Капитаны! — сурово продолжал капитан. — Наша мощь в единодействии! Против армады стихии неба и моря, огромные расстояния, засады кораблей короля Мануэла и многое другое, чего еще не ведаем. Как командир, я требую безоговорочного подчинения — иначе мы пропадем! Как человек и дворянин, я прошу не усугублять распрями и без того нелегкую жизнь команды и не порочить честь мореходов его величества, доверившего нам опасное, славное и — если распри не помешают — на редкость выгодное предприятие. А теперь слушайте мой приказ: путь вдоль Африки кончен, курс юго-запад, через океан!

Через две склянки армада развернулась боком к ветру. Всхлипнули сразу же наполнившиеся паруса. Накренившись на правый борт, каравеллы понеслись по Атлантике, отрываясь от берегов Старого Света[38]. Тучи тянулись низко, однако волны ослабели. И едва стемнело, мы увидели, что к нам для ободрения явилось небесное знамение — огни святого Эльма[39].

Они возникли прямо из тьмы, раскаленно-желтые шары, то узенькие, как пиастры, то величиной с кошачью голову. Шары плыли куда им вздумается, не обращая внимания на ветер, спускались к палубе, блуждали между парусами, тянулись к людям. Святые тела, к радости команды, приходили и в следующие ночи. Никому не мешая, играли они над кораблем. «Слава богу! — говорили матросы. — Святой Эльм к нам благосклонен. Значит, нас ждет удача. Святой Эльм за командора! При Картахене святой знаков не подавал…»

Как наивны мы были! И я поддался общему настроению. И Барбоза, насмешник Барбоза удовлетворенно крутил ус и звонко щелкал Фернандо по голове. Юнга обиженно бросался на него с кулаками, и Барбоза с показным испугом закрывал живот от ударов. Фернандо наступал, наступал, пока вдруг ноги его не переворачивались кверху и он не повисал головой над очагом. «Друзья, — звал Барбоза, — есть поросеночек, коптить пора! Хотя разве это сало?» — разочарованно похлопывал он по узкому заду юнги.