Аркадия (СИ) - Беляева Дарья Андреевна - Страница 31

- Невероятно, Делия.

- Что? Я же на месте сидела.

Да уж, в отличии от Констанции даже не озаботилась сделать вид, что помогает мне. Но я не был в обиде. Не уверен, что сам был бы эмоционально вовлечен в подобную ситуацию, если бы сражалась она.

Аксель встал между мной и лягушкой.

- А ты, Адриан, смотри и учись, как нужно расправляться с моим любимчиком.

А потом он размахнулся и одним легким, совершенным и холодным движением снес лягушке голову. Отсеченная голова рухнула вниз, со стуком вывалился костяной язык, но глаза не изменились - они остались такими же неподвижными и мертвыми, какими и были.

Крови почти не было, а меня, что удивительно, почти не тошнило.

Драго видел ее и прежде, но никогда она не была так открыта перед ним, никогда не была так обнажена. Луна заглядывала сквозь пустую голову башни, и от луны ее безупречно белая кожа казалась серебряной, светящейся изнутри.

Он знал о ней кое-что: ее звали Роза, и это имя говорило о ней все. У нее была цветочная красота, у нее была нежная кожа и острые, как шипы ногти, от нее пахло медом и цветами, самым пленительным образом. Так получилось, что дети Неблагого Короля, к которым относился и он, не слишком тесно контактировали с детьми его спящего братца. Кроме, конечно, Каспара, но тот умел и желал убивать, был одной крови с ними. Роза была другой. За все те пятьсот лет, прошедших на Земле с тех пор, как он увидел ее, Драго так и не понял, чего она хочет, чего боится и на что надеется. Она жила в Белой Башне, в лесу. Все там было увито розами, и когда Драго тащил ее в замок, через лес, она вырывалась, ранилась о шипы, которые с таким упорством выставляла для обороны своего дома.

Когда он притащил ее сюда, ее тело было изранено, разводы крови украсили его, как ритуальный грим, от нее пахло землей, и грязные колени выглядывали из-под разорванного платья.

И все равно она вовсе не выглядела сломленной. Это было хорошо, потому что у Драго остались к ней вопросы.

Цепи охватывали ее запястья и щиколотки. Она могла двигаться, могла при желании даже упасть на колени, а вот лечь уже не могла. Многие недооценивают физическую усталость, она может быть худшей пыткой. Организм приспособлен испытывать довольно много боли, кроме того ее возможное количество разнится от человека к человеку. Усталость же это более определенная категория, здесь не нужно фантазий.

Ему это нравилось. Драго любил причинять боль, он создавал таких существ, чтобы они умели причинять боль в совершенстве, в самом чистом и возвышенном смысле, он был художником.

Но искусство не имело права отвергать дары самой природы, Драго был в этом убежден. С тех пор, как он приковал ее цепями прошло уже пять часов. У них еще было время, и было его много. Некому было ее защитить. Драго смотрел в ее красивое лицо, боль и усталость не оставляли на нем следов. Царапины темнели на ее безупречно белом теле, как орнамент неведомой культуры. Ее зубы блеснули при свете луны, она оскалилась, ощерилась, и это придало ее лицу дичайшую, первобытную красоту. Драго видел множество женщин, со многими спал и многих убивал, он знал их во всей завершенности их бытия, которая есть оргазм или смерть, во всей сладострастности их стремлений и тайн. И никогда прежде ни одна из них не казалась ему такой красивой. Даже искаженное страданием ее лицо оставляло себе ангельскую, ничем не опороченную красоту.

Драго никогда не сталкивался с таким упрямством, с такой потрясающей отстраненностью. Он был зависим от нее больше, чем она от него, хотя это в руке Драго была плеть, чей металлический наконечник Драго прокаливал у нее на глазах. Он вошел бы в ее плоть, как в масло, но Драго медлил, пытаясь высмотреть хоть тень страдания на ее лице.

- Давай, - прошипела она. - Ты же у нас монстр, создающий монстров, я ожидаю от тебя большего!

Она засмеялась, и смех у нее был совершенно безумный, ведьмовский. Она запрокинула голову, а Драго улыбнулся ей, как можно более нежно. Ему хотелось показать ей, что при желании, а желание у его было и в избытке, он мог из нее душу вынуть. В прямом смысле. А потом сделать из ее души того, кого захочет. Его волновали мысли о том, чтобы создать ее полную копию - послушную куколку, но это было лишено всякого смысла. В конечном итоге, ее оболочка: ангельские черты и белокурые волосы, и чувственные губы, и синеющие даже в темноте глаза, совершенно ничего не значила по сравнению с ее упрямством.

Даже красота бесполезна, если она не причиняет боль.

Удар плети превратил ее смех в крик, от ее запрокинутой шеи до ключицы расцвела ссадина, кончавшаяся цветком ожога под подбородком.

- Так ты все еще не планируешь говорить о том, что сделала с моими милыми детишками?

- Ты называешь их так? - поинтересовалась она самым светским тоном, но хриплый голос с вызванивающими в глубине нотами выдавал ее с головой. Он улыбнулся, испытывая восторг от того, что она показала себя.

- Отвечать вопросом на вопрос - дурной тон, моя милая, - певуче протянул Драго. Он запрокинул голову, посмотрев на крупные, низкие звезды, принялся насвистывать песенку. Это была сербская колыбельная. Давным-давно, когда Драго было еще свойственно нечто человеческое, она вызывала у него воспоминания.

Его работа не сделала Драго бесчувственным, нет, она подарила ему другую, иную чувственность, способность с восторгом принимать боль и отдавать ее так, как прежде он отдавал любовь и заботу.

- Ты ведь имеешь на них некоторое влияние, так?

- С чего ты взял, брат?

Они называли друг друга братьями и сестрами. Фактически, они ими и были. Сигурд, Лада и Медея приходились Драго сводными братом и сестрами, а Роза, Флори, Каспар и Аурелиуш - кузенами. В этом обращении была своя логика, но в целом оно имело скорее ритуальные корни - никто из них не осознавал, что они - семья. Каждый занимался своим делом, тесно сплетенным с самим небытием.

Никто не знает, что происходит с теми, кто умирает в одиночестве.

Это неправда. Драго знал - досконально. Самые страшные тайны, хранимые человечеством, были ему открыты. Он мастерил своих детишек в качестве игрушек для людей. Отец превыше всего ценил насекомых и земноводных тварей. Это Драго было не слишком интересно, хотя он и создал для своего Короля несколько подарков. С тех пор как Драго стал Принцем Пастырей, он пас своих чудовищ во Внешних Землях, так он приучился называть и свой прежний дом. Далеко не всегда они имели жуткий, зубастый вид. Некоторым было достаточно вернуть их прежнюю форму - с незначительными изменениями. Человеческий глаз легко подмечает детали, они волнуют разум, они пугают. Иногда достаточно было лишь слегка изменить пропорции, иногда можно было искалечить движения. Люди чувствительны ко всему нездоровому. Лучшими из его творений были те, что могли провести человеческое существо, заманить его, обмануть. Но их множество ходило по свету. Были зубастые, мохнатые, похожие на волков твари, воющие под луной. Были бродящие в толпах, отстраненные, не откликающиеся больше на свое земное имя. Были и полуслепые, вызывающие скорее жалость, чем страх, отвратительные, но все еще старающиеся быть похожими на людей - они дрожали и двигались порывисто, подстерегали путников во влажных осенних лесах.

Драго любил свое призвание, он создавал из мертвецов существ, почти не имевших прежнего разума, а эти существа создавали страх.

А страх перед смертью, страх перед небытием, которое символизировали твари Драго, питал его Короля. Смерть от страха вырывала из душ целые куски.

Драго любил своих тварей. Некоторым из них он позволял спуститься в реку, после долгой службы, и отправиться в путешествие, чтобы снова стать людьми. Там, в конце пути, все существа равны. Иногда они бывали непокорными. Тогда Драго приходилось силой вырывать из них остатки разума. А боль сводила с ума, как ничто другое. Опыт у Драго был большой.