Т. 4. Сибирь. Роман - Марков Георгий Мокеевич - Страница 24

Утром он упросил Федота Федотовича отложить работу на стане и отправиться к Вонючему болоту.

— Чо, паря, нюхнуть псины тебе захотелось? — засмеялся старик, посматривая на Акимова повеселевшими глазами. — Пойдем, пойдем! Как ошпаренный от этой пропастины побежишь, пятки в задницу будут втыкаться…

— А откуда берется вонь, Федот Федотыч? Отчего она происходит? Что по этому поводу говорят люди? — спросил Акимов, испытывая какой-то особенно повышенный интерес к примечательному болоту.

— Да всякое говорят. По темноте-то чего только не набрехали об этом Вонючем болоте… А если копнуть правду, то до нее никто не дошел. Тайна…

— Ну, а все-таки, как это объясняют люди? — не унимался Акимов.

— Вишь, какое дело. Сказывают, что в давние-предавние времена на этих местах было море. И водились в этом месте рыбы-звери, вроде коней, только раз в десять покрупнее. И было у них на этом месте самое любимое обиталище. Как-то раз нежданно-негаданно случилась над морем гроза. Да такой силы, что страшно подумать. Сверкнула молния, ударил гром, и с небес рухнула огромадная глыба земли. Рассыпалась она в пыль-песок да и накрыла обиталище со всей этой пакостной животиной. Ну, загнило, конешно, это место. Море тоже укатилось за тридевять земель. Вот с той поры и гниет, никак сопреть вконец не может… Болтали в народе, будто был тут один старик, вздумал он докопаться до этой пропастины, хоть на кости ихние посмотреть. Копал, копал, да и задохся. Охотников на такую дурную работу больше не нашлось…

— Интересная версия… Очень интересная. И особенно потому, что в ней заложен реальный смысл. Гниение органических веществ действительно может выделять газы, хотя, конечно, рыбы-кони — это все сказка, — сказал Акимов, в сотый раз сожалея, что не имеет бумаги, чтобы записать кое-что для себя на будущее и для дядюшки Венедикта Петровича. — А какие еще объяснения встречаются? — спросил Акимов.

— Ну, всего, паря Гаврюха, не перескажешь. Чего-чего, а брехунов ка свете ни сеют, ни жнут, они сами родятся. В Парабели в прошлом году встречаю одну знакомую старуху. «Здорово, говорит, Федот!» — «Здорово, говорю, Олимпиада». Вдруг спрашивает меня: «Был, нет ли в воскресенье в церкви?» — «Нет, говорю, не до обедни, работа приспичила». — «Ой, говорит, Федот, напрасно не был. Батюшка проповедь говорил». — «Об чем, спрашиваю, батюшка плетух плел?» — «Грозы темные надвинулись, Федот, на нашу местность», — говорит старуха. «Ну и что?» — спрашиваю. «Вычитывал батюшка по Святому писанию поначалу, а дальше пояснение давал. Выходит, что падают на нашу землю с небес чудовища с конскими головами и с рыбьими хвостами. Бог поганых низвергает. И оттого, говорит, не иссякает на Вонючем болоте смрад страшенный. Не станем с усердием господу богу молиться, задушит нас псиный дух, как задавило того старика из Костаревой, который до костей на болоте хотел докопаться». — «Небось, — спрашиваю бабку, — батюшка потом сбор подаяний устроил?» — «Как же, говорит, беспременно устроил. Храм пора подновить. Колокольню набок клонит». Вишь, какие, Гаврюха, небылицы у нас из уст в уста передаются…

Федот Федотович засмеялся. Акимов посмотрел на него, убеждаясь, что старик совершенно не верит в эти необузданные фантазии, сказал:

— Темные грозы… Бог чудовища сбрасывает с небес… Смрад… псина… Брр… Храбрым надо быть, чтоб не поверить в эту чушь!

— И верят, Гаврюха! Спроси вон у охотников, многие ли из них на Вонючем болоте бывали? Не шибко-то! Потрухивают!

— И все-таки сходим, Федот Федотыч!

— Давай пошли! — вновь с ухмылкой воскликнул Федот Федотович.

По представлениям Акимова, старик, конечно, изрядно преуменьшил расстояние до Вонючего болота, сказав, что от стана до него семь-восемь верст. Они шли часа три без остановки, шли ходко, часто переходили на бег, так как местность становилась пологой и лыжи скользили безудержно, будто по свежему насту.

Не доходя до Вонючего болота версты две-три, Акимов заметил, что крупный лес начал редеть, а потом совсем отступил. Теперь перед его взором лежала лощина, поросшая чахлым ельником, наполовину уже засохшим. То там, то здесь из снега торчали вывернутые корневища старых пеньков и полуобнаженные, покрытые темным мусором головки кочек.

— Вот, Гаврюха, смотри. Здесь оно, Вонючее болото, начинается, а кончается у черта на куличках. Переходить его, конечно, никто не рисковал, а обойти вокруг я разок попробовал. Два дня шел кромкой — и все же зря. Обойти не смог, вернулся…

Акимов внимательными глазами присматривался к Вонючему болоту. Его вид был непривлекателен, оно походило на старое, запущенное кладбище, но по проталинам, которые зияли повсюду, по дымкам, выползавшим откуда-то из-под коряг, по незамерзшим лывам воды чувствовалось, что эта заметенная снегом равнина живет подспудной, таинственной жизнью. «Загадка природы! Привезти бы сюда дядюшку Венедикта Петровича. Интересно, какие бы он гипотезы высказал…» — думал Акимов.

Они прошли еще с полверсты, и Федот Федотович, шедший впереди, вдруг остановился.

— Ну, Гаврюха, баста! Иди дальше один, а я тут на месте потолкусь. Голова у меня от этого смрада слабеет.

Острый, неприятный запашок уже доносился до них.

— Хорошо, подожди меня, Федот Федотыч, — сказал Акимов и, широко размахивая руками, заскользил по снегу, направляясь к ближайшему пеньку.

Федот Федотович смотрел Акимову вслед с усмешкой, зная заранее, что произойдет дальше.

Придерживая дыхание, Акимов стремительно подкатил к одной из коряг и, склонившись над ней, принялся осматривать ее. Но запаса его сил хватило всего лишь на одну-две минуты. Сильный, с горчинкой запах сковал дыхание. В висках застучало. Черные пятна запрыгали в глазах, голова закружилась. Акимов резко отпрянул от коряги и бросился что было мочи назад.

— Нюхнул, Гаврюха? Ну как?! Ха-ха-ха! — Федот Федотович хватался за бока.

Акимов же убегал от коряги, ни разу даже не оглянувшись.

— Ну что скажешь, Гаврюха? — спросил Федот Федотович, когда Акимов приблизился.

— Без науки это болото не разгадать, Федот Федотыч. Оно насыщено газом. Но вопрос в другом: какой это газ, откуда он берется? Возможно, что этот газ — результат сгорания ушедшего от нас растительного и животного мира, но может быть и так: в земной поверхности образовались трещины, и на поверхность через неведомые пути проникает подземный природный газ. Черт его знает… Не знаю, Федот Федотыч… — Акимов беспомощно развел руками и виновато улыбнулся, взглянув в глаза старика.

— Вот то-то и оно, — почмокал губами Федот Федотович и, переведя строгие глаза на Акимова, продолжавшего стоять в раздумье, тихо сказал: — Тут загадок, Гаврюха, на каждом шагу. Есть одно место препотешное. В полудне ходьбы от моего стана. Живет там в пихтовой таежке Врун…

— Как это Врун? — не понял Акимов.

— А так: крикнешь, скажем: «Эй, Гаврюха, иди сюда!» А тот тебе ответит: «Сам приходи! Жду!»

— Ну уж, Федот Федотыч, в это я не поверю. Сказки!

— Не верь! Я тоже не верил, пока Врун меня не попутал.

— Как это? — смягчая категорический тон недоверия, спросил Акимов.

— Небольшой артелкой шишковали мы неподалеку от владения Вруна. Там же у нас и стан был. И вот раз припоздал я вернуться на стан вовремя. Завечерело. Знал я тропу хорошо, а все-таки в темноте сбился. Ходил, ходил, вижу — заплутался. Встал и давай кричать: «Митрофан! (Так одного связчика моего звали.) Где ты? Отзовись!» Слышу: «Эге! Тут мы!» По голосу чую: далековато уклонился я от стана, но делать нечего — ночевать на кочке не станешь. Пошел я прямо на голос. Шел, шел, дай, думаю, еще раз крикну. Ну, крикнул. Откликается Митрофан совсем с другой стороны. «А язви ее, прошел, видать, мимо», — подумал я и пошел точно на голос. Шел, шел — нету нашего стана. Опять я начал кричать. «Ну где ты там запропастился?» — рассердился на меня Митрофан. «Ну, слава богу, стан рядом», — решил я и, хоть уморился, так что из стороны в сторону меня качало, поднажал изо всех сил. Иду, а сам жду: вот-вот из-за леса костер увижу. Шел быстро, всю одежку в клочья о сучки поразодрал, а стана все нету. Отчаялся я, закричал громко, как мог: «Митрофан! Да где же ты наконец?» Прислушался: тишина. Ни звука. Крикнул еще раз. И вот слышу откуда-то из глубины, как из колодца, Митрофанов голос. Слабый-слабый: «Эге, тут мы! Ждем тебя!» Понял я тогда: не добраться мне до стана, из сил выбился. Сбросил я мешок с орехом наземь, развел костер и прокоротал на корточках до утра.