Северный богатырь. Живой мертвец
(Романы) - Зарин Андрей Ефимович - Страница 40

— С нами Бог! Виват! Бей их! Коли!

— Сбор, сбор! — закричал офицер. — Горнист, труби сбор! Все вместе!

Он метался, махая шпагой, но в общей суматохе его никто не слышал.

Нападение было неожиданное. Полусонным шведам показалось, что русских тысячи; многие не успели схватить свои ружья, и в какие-нибудь десять минут сорок человек сломили сто пятьдесят.

Матусов разрядил свой пистолет и работал им, как палицей. Шведы падали от каждого взмаха его руки и пораженные бросились по мосту через ров — прямо на бастионы крепости, к воротам. Матусов с отрядом устремился за ними.

— Бей их, виват!

— Виват! — заревело невдалеке, и отряд Нейдгарда обрисовался в темноте грозной массой.

Шведы в ужасе завопили и стали ломиться в ворота крепости. С бастиона раздался гулкий выстрел.

— Бей их! — кричал Матусов.

Ворота распахнулись. Шведы волной хлынули в крепость.

— За ними! Виват! — закричали солдаты.

— Стой, стой! — раздались голоса.

Матусов схватил какого-то шведа за горло и душил его.

— Стой! Отбой! Назад! — послышалась команда. Нейдгард гневно подскочил к Матусову и встряхнул его за шиворот. — Назад! — закричал он. — Разве был приказ ввязываться в бой? Ты — ослушник!

— А ты — глупец! — вспыхнул Матусов: — Мы на плечах вошли бы в крепость; если бы не твой отбой — и она была бы наша!

— Ну, ну! Я ужо доложу фельдмаршалу! — гневно сказал полковник. — Иди!

Отступать была уже пора. Шведы опомнились и стали стрелять с бастионов.

Матусов со своим отрядом лениво пошел назад, таща за собой шведа. Двое других захватили тоже одного пленного.

— Дурни! — сердился Нейдгард, — нет, чтобы слушаться! Ну, да ужо вам будет!

Он собрал весь отряд и, расположив его в полуверсте от крепости, приказал окопаться.

А между тем крепость чуть не была взята.

«Если бы другие помогли, — записал Петр собственноручно у себя в журнале, — то шанец был бы взял без атаки; но понеже командир о том указа не имел и послан был только для занятия позиции и взятия языков, также и о фортеции было неизвестно, то учинить того не смел».

Смелое нападение Матусова случилось в ночь на двадцать пятое апреля, а утром двадцать пятого с громкой музыкой и пением стали подходить войска Шереметева.

На высоком, стройном коне, первым со свитой прискакал сам фельдмаршал. Полковник Нейдгард доложил ему о случившемся и, указывая на смущенного Матусова, окончил свою речь:

— Вот тебе и ослушник самый. Чуть в афронт не ввел!

— Ну, и дурак ты, хоть и полковник! — добродушно произнес Шереметев. — Фортеция — выходит — в руках была, а ты — на!

— Да ведь я получил приказ… — вспыхнув, возразил Нейдгард.

— А на что тебе отряд дан? Выходит, тебя я и за голову, и с головой числил! — быстро ответил Шереметев и прибавил: — Ну, да не вернешь! А ты, молодец, показывай! — сказал он Матусову.

— Что показывать-то, — хмуро ответил Матусов, — фортецию-то? Вот она! — и он показал на крепость рукой.

Она стояла всего в каких-нибудь саженях трехстах от Шереметева, окруженная с трех сторон высокими валами, которые были гораздо ближе к Шереметеву, нежели к крепости.

Бывший при фельдмаршале инженер Ламберт засмеялся.

— Это они не себе, а нам защиту изготовили, — сказал он, — станем за этими валами, так их пушки нам никакого урона не принесут!

Шереметев засмеялся тоже.

— Все нам на пользу! Ну, будем солдат располагать.

Полки прибывали друг за другом, и им стали указывать места для стоянок. Преображенский и семеновский стали на юге вместе со всей артиллерией; на востоке и севере стали полки Репнина и Брюса и тут же Апраксина. Разбили палатки.

Шереметев заказал обед, а инженер Ламберт тотчас стал указывать, где будет стоять артиллерия и готовить кессели для мортир. Работа кипела. Тут же устраивались солдаты; тотчас же те, что устроились, запалили костры под котлами, а Митька уже раскинул палатку и открыл торговлю пенным. Словно и не на войне, словно бы и не перед вражеской крепостью.

А с крепости между тем стреляли, но вяло, неуверенно. Раздавался гулкий выстрел, шумело летящее ядро и грузно шлепалось в высокий вал, шведами же возведенный.

— Ишь, дурни, — шутили солдаты, — сами копали, а теперь расстреливают!

— Нет, ты погоди, как наш бомбардир приедет, — говорил растрепанный, кудлатый фейерверкер, — вот заговорят наши мортирки!

— Другим голосом! — смеялись солдаты и смотрели на крепость в прорытые в валу амбразуры.

— Совсем лядащая!

И правда, по сравнению с Нотебургом, крепость Ниеншанц казалась совсем убогой. Пятиугольной формы, с низенькими стенами, на которых стояло все-таки до 75 пушек и 3 мортиры, она была расположена на крошечном пространстве, которое занимает теперь корабельная верфь на Охте. Побывайте там — и вы сразу увидите, что это была за крепость. Неудивительно, что наше войско отнеслось к ней с полным пренебрежением.

— Два раза щелканем — и все! — говорили солдаты. — Эго — не Нотебург. Тут и штурма не нужно.

Странная война, странная осада! Русские расположились станом всего каких-нибудь в пятидесяти саженях от крепости, а место пушкам было намечено всего в тридцати саженях! Теперь это немыслимо, а тогда пушки и не стреляли далее ста-полутораста саженей и служили скорее, как таран, которым били в стену совсем подле. Еще мортиры стреляли дальше и, выбрасывая каменные ядра, причиняли пожары, как было в Нотебурге.

В ту же ночь подвезли на барках из Шлиссельбурга и артиллерию: 16 мортир, 48 пушек и 16 000 ядер и бомб. Это считалось громадным боевым запасом.

Матусов с Савеловым устроились в одной палатке и оба горели одной мыслью: «жив ли Яков».

— Как возьмем крепость, прямо к нему! — говорил Матусов.

— Надо биться так, чтобы до него добраться.

— А ежели да он…

— Оставь! Не может быть!

— Почему? Этот швед за ним обиду имеет.

И, продолжая говорить, они не спали до самого рассвета.

— Виват! — вдруг огласился весь лагерь.

— Царь! — вскричал Савелов и, вскочив, выбежал из палатки.

Солдаты бежали к берегу. Солнце взошло и освещало ровную гладь Невы, на которой тихо качались русские шенявы и барки. Петр вышел на берег, окруженный Нарышкиным, Головкиным, Головиным, Паткулем, Зотовым, и, стоя среди них, тут же принимал доклад Шереметева. Все в том же зеленом неизменном казакине, с короткой шпагой на порыжевшей кожаной портупее, выше всех на голову, он слушал Шереметева, ласково улыбался в ответ на радостные крики и зорко глядел на крепость, откуда лениво, медленно раздавались редкие выстрелы из пушек.

— Выходит, фортеция была бы у нас, да упустили! Ну, ладно! — добродушно сказал Петр, когда Шереметев смолк, — пойдем теперь, оглядим ее.

— А рюмку анисовой? — шутя сказал Нарышкин.

— И тому время будет, а теперь это поважнее! — Петр подозвал Ламберта и, поднявшись на высокий вал, совершенно открытый для неприятеля, пошел вокруг крепости, зорко оглядывая ее со всех сторон. — Однако же! — сказал он, — фортеция куда хуже Нотебурга. Не велика возня подле нее!

— Истинно так, государь! И, видно, у них у самих охоты нет воевать, — сказал Ламберт.

— А может, флот поджидают? — качнул головой царь. — Надо там, в устье, заслон поставить! Ну, да ужо все сделаем! — и, сойдя с вала, он пошел по лагерю, окруженный и своей свитой, и солдатами.

А шведы продолжали стрелять время от времени.

— Вот царь! Вот это можно сказать! — захлебываясь от восторга, говорил Фатеев, расположившись уже в палатке друзей. — Как это вы ушли, можно сказать, часа не посидел в покое. Везде ему дело. Перво-наперво артиллерию снарядил и сюда послал. И все сам! Помогал на барки мортиры ставить — ей-Богу! — ядра считать, потом больничный снаряд. Все отправил, стал остальное войско сбирать. Его проводил, а тогда, сев на шеняву, и сам приехал.

— С ним и не страшно ничего! — сказал Савелов.