Из мрака ночи да в пекло ада (СИ) - Чепухова Юлия - Страница 35

Киллиан был не просто скован цепями. Они пронзали его насквозь. Без сомнения прочие увечья уже успели затянуться с его ускоренной регенерацией, которые причинили ему фениксы, стоило лишь Вал вернуться на родину. Но это варварское украшение надолго осталось с ним, заставляя испытывать адские муки снова и снова. И в одиночку ей не удастся его снять.

- Ты обещал его освободить! – Выкрикнула фурия, стремительно оборачиваясь к садисту, что стоял за всем этим спектаклем. Ее голос эхом оттолкнулся от скал и многократно усилившись, затих где-то очень высоко. В глазах Ксеркса она не увидела ни искорки раскаяния. Наоборот, они жаждали еще большего. Отшатнувшись от него, она задохнулась от своей пораженной догадки.

- И он будет свободен. – Мрачно подтвердил ее опасения Ксеркс. – Все мы свободны после смерти.

- Нет… - Она не ведала, что говорит или делает. Мысли хаотичным потоком неслись в ее сознании, но не одна не предлагала пути спасения. Киллиан был обречен. И что она могла предпринять, чтобы спасти его из цепких лап чудовища, что по воле ее народа стал ей мужем? Что она могла предложить ему? Она знала ответ. На негнущихся ногах, она подошла к фениксу и упала на колени. Слезы застилали ее глаза, но она отчетливо видела холодное выражение его лица. Сломал. Уничтожил весь ее мир, что она заключила в одном человеке. Он убьет его прямо сейчас. И солдаты здесь не для того, чтобы предотвратить ее новый побег. А чтобы остановить ее, если понадобится, от себя самой. «Умрет любой, кто будет рядом». Она не готова к смерти Киллиана. Еще нет. И никогда не будет. – Молю тебя… муж мой… и повелитель.

Кто бы знал, как трудно дались ей подобные слова, что унизили весь ее род за одно мгновение, перечеркнув столетия жестокой войны. Но ей было плевать. Она не мигая, смотрела снизу вверх на феникса, а ветер трепал ее платье, срывал слезы с ледяных щек, донося до ее слуха невыносимый скрип цепей над ее головой и едва уловимое хриплое рваное дыхание.

- Я обещал научить тебя истиной ярости, фурия. – Проговорил Ксеркс, наконец, посмотрев на нее в упор. – Но испытать ее можно лишь через агонию. Чужую и в то же время невозможно близкую.

Она бы прыгнула на него. Вонзила бы когти в его безжалостные глаза. Вырвала бы клыками горло. Но не смогла сдвинуться с места и наблюдала, вместе с абсолютным уничтожением чего-то еле трепыхающегося в ее заиндевелой груди, как рука Ксеркса воспламеняется, словно облитая бензином. Пламя росло и крепчало, на миг обогрев и ее. А затем… оно обрело свободу и понеслось, набирая скорость и высоту к неподвижной мишени в цепях.

И тогда Вал закричала…

34.

Он потерял счет времени от раздирающей его боли. Подвешенный, как кусок мяса, пронзенный цепями, Киллиан то бредил, то проваливался в спасительное небытие. Крюки пронзали его кожу и мышцы, не давая затянуться кровоточащим ранам, цеплялись за ключицы и ребра, превращая его в своеобразную рождественскую гирлянду на больной взгляд фениксов. Только вместо звона колокольчиков, он слышал скрип собственных костей. Разум понемногу начинал сдавать. Он чувствовал, что сходит с ума, раз у него еще было желание насмехаться над самим собой.

Ну, вот что за черт подбросил эту фурию ему на пути?! Больше тысячи лет он выбирался из таких передряг, чтобы споткнуться, как зеленому юнцу на красивых глазках и ангельской улыбке! Хотя тут сравнение с ангелами было не уместно.

Новый порыв ветра заставил его до крови прокусить нижнюю губу. Скрежет цепей отчасти заглушили его рвущийся наружу стон, но судороги уже унять не могли. Тело дрожало, заходясь в спазмах от небывалого напряжения. И железо вовсе не умаляло всех достоинств этой пытки. Будь его путы из серебра, его муки давно бы закончились вечным Забвением. Но нет! Обозленный жених решил действовать наверняка, обзаведясь премилыми рожками еще до свадьбы…

Черт! Терпеть больше нет сил! Но кто его спросит? Знай себе виси, как окорок. Дожидайся стервятников. Ведь солнце вряд ли заглянет в столь глубокую и узкую расщелину и не окончит милостиво его страдания.

Он искренне надеялся, что хотя бы ей повезет больше. Валентина, бестия, что зажгла его замершее сердце любовью. Как странно, вампир никогда не думал об этом розовом бреде раньше. Всю свою бессмертную жизнь он легко обходился без подобного. Однако судьба решила наградить его. За какие грехи спрашивается?

Еще один порыв ветра надолго отправил вампира в бессознательное состояние, лишив его важного спора с самим собой. Кровь почти до конца покинула его. Может этот мрак станет вечным? Но нет, вот и новый раунд. Зарево рассвета на миг ослепило его через закрытые веки. Он почувствовал тепло, что становилось с каждой секундой все жарче. Солнце все же достигло его…

И тут знакомый до дрожи в едва стучащем сердце голос вызвал его из оцепенения. Его фурия? Здесь? И она кричит, от чего весь жар светила вмиг обратился в стужу.

Киллиан дернулся, зашипев от боли, что моментально привела его мозг в полную работоспособность. Далеко внизу под ним была она, стоя на коленях и протягивая ему руки. А позади возвышался ее нареченный с полыхавшими, как факел, руками. Еще секунда и огонь отделился от феникса и полетел к нему. Вот нечто подобное точно отправит любого вампира к праотцам. Однако вот же неожиданность! Кил уже не стремился к встрече с ними. Вместо этого желание растерзать кого-то вполне живого пересилила недавние мысли о Забвении. Он был нужен ей. Но пламя трудно в чем-то переубедить.

Огненный шар тараном врезался в его безвольное тело, моментально обхватив в раскаленный кокон. Жарко, нестерпимо! Боли больше нет. Лишь шипение плоти и смрад горелой кожи кружат голову. Он горел. Как факел. Ослепительный и хорошо промасленный.

Наивно полагая, что все его нервные окончания отбили фениксы, сейчас Киллиан понемногу осознавал обратное. Тело начинало воспринимать новую боль медленно, как кислоту, что действует не спеша. Рано он поприветствовал бесчувствие. Сейчас вампир в полной мере ощущал острую его нехватку.

Значит вот как действует солнце. Так и не увидев небесное светило вновь, он закричал. И его крик отозвался с холодной земли, припорошенной снегом, горьким рыданием.

Лишь когда его крик затих, замолчала и она. Горло саднило, губы пересохли. Вал не могла оторвать воспаленных глаз от яркого кострища высоко в ущелье, которым полыхала ее уже несомненно погибшая любовь. Без сомнений, Киллиан обрел свободу, оборвав многовековое существование. Из-за нее. Все это из-за нее.

- Я могла… - Ее губы шевелились, но она сама едва слышала себя, не то чтобы тот, к кому она обращалась. Но она знала, Ксеркс внимал каждому ее слову сейчас. – Могла быть твоей… добровольно. Я молила тебя… как ты того и хотел… Я наплевала на гордость и историю своего клана… преклонила пред тобой колени…

С каждым словом ураган поднимался в ее душе, круша осколки ее сердца вместе с вечной болью, что отныне не отпустит ее в своем бессмертии. Вал поднялась с колен, не сводя глаз с огня, что продолжал жечь мертвое тело, превращая его в ничто, как и ее мечты. Она начала задыхаться, захлебываться от черного, непроглядного мрака, что постепенно заполнил ее, выжигая на своем пути все то светлое, что видела в ней мать. Вены наполнились ядом горечи и безмолвия, проступая черной паутинкой под ее кожей на всем теле. Когти начали расти сами собой, не останавливаясь как прежде, а увеличиваясь втрое. Зубы заострились все, не только клыки, раня десны и губы. Это не волновало фурию, напротив, она приветствовала жгучую боль во всем теле, глядя вверх, впитывая пламя мужа в свои глаза.

Фениксы были свидетелями ее преображения, молчаливые и недвижимые, верные воле своего командира, который был более чем уверен в себе. Он сломил малышку Валентину. Уничтожил все ее идеалы о справедливости, создавая достойного противника себе. И он был восхищен ее новым обликом, стоило лишь ей стремительно обернуться. И он более, чем был готов к ее нападению.