Скрипачка - Бочарова Татьяна - Страница 7

— Ясно, — тихо пробормотала та.

— А раз ясно, то и нечего здесь болтаться под ногами. Домой ступайте. — Седой решительно зашагал к ограде.

Алька кивнула ему в спину, но с места не двинулась, продолжала молча стоять, уставившись себе под ноги. Седой на ходу обернулся, нахмурился и неожиданно остановился.

— Что не идешь? Не веришь мне? Думаешь, кто другой тебе иначе скажет? А ну подойди-ка, — строго приказал он. — Подойди, говорю.

Что-то в его голосе неуловимо изменилось. Что, Аля сказать не могла, но сразу это почувствовала. Ноги сами зашагали навстречу седому.

— Ну чего ты хочешь? — Тот смотрел утомленно и беззлобно серыми, свинцовыми глазами. — Сидеть будет твой Рыбаков. Лет восемь, не меньше. За непреднамеренное убийство. Улик против него предостаточно, остается дело в суд передать. Там, конечно, учтут смягчающие обстоятельства, они у него имеются, никто не спорит. Так что вот. Все что мог сказал тебе. Если б еще сознался твой приятель — чистосердечное-то признание… ну это все с детства знают.

— А он не сознался? — робко спросила Аля.

— В том и петрушка. Зря упрямится, хуже только себе сделает. — Майор помолчал, закурил и ушел, едва кивнув Але.

…Пронзительно заверещал телефон. Погруженная в невеселые воспоминания, Алька вздрогнула, вскочила, схватила трубку.

— О! Ты дома? — радостно зарокотал в ухо голос Андрея. — Вы ведь должны были послезавтра вернуться!

— А чего ж сегодня звонишь? — улыбнулась Аля. Сколько прошло времени, а Андрюшка все не меняется, так и бегает за ней хвостиком, с самого первого курса консерватории. И ведь не надоест ему!

— На всякий случай, — весело объяснил Андрей. — Как чувствовал, что вы раньше вернетесь. Что, концерты сорвались?

— Ой, Андрюш, ты представить себе не можешь, как сорвались, — вздохнула Аля. — Кретов умер.

— Как — умер?!

— Его убили. Кипятильник включили, когда он ванну принимал.

— Кто?

— Флейтист один.

— Обалдеть! Вас небось затаскали, бедных?

— Не без этого.

— Мне приехать, Аль? — нерешительно и мягко спросил Андрей.

— Нет, Андрюш, не надо. Я только с поезда. Устала как собака, и настроение соответствующее. Завтра, скорее всего, похороны, нам играть целый день, а я две ночи почти не спала.

— Ладно, ладно, я все понял, — сразу согласился Андрей. — Ты, Аль, держись, не бери в голову. Второй-то дирижер у вас где сейчас?

— Горгадзе? В Париже. Ему уже, наверное, сообщили.

— Все будет о’кей. Я завтра позвоню, хорошо?

— Звони.

Разобрав чемодан, Аля отправилась в ванную (слава богу, в Москве в марте не выключают горячую воду) и целый час пролежала в душистой густой пене. Напарившись, она вышла в узкий коридорчик коммуналки, где висело огромное, в рост, зеркало в потрескавшейся гипсовой раме. Большое махровое полотенце скользнуло к ногам, Алька распрямила плечи и улыбнулась своему отражению. Ну что ему еще нужно было, этому Валерке? Чем она хуже его сбежавшей жены? Ничем! Даже лучше. И ноги от шеи, и талию можно ладонями обхватить. Правда, Верка — блондинка, а у Альки волосы черные, как у цыганки. И глаза темные. Все парни от этого балдеют. А! Алька в сердцах махнула рукой и, не поднимая полотенца, нагишом прошлепала в кухню. Сзади со скрипом приоткрылась дверь, и, обернувшись, Алька увидела вытянувшееся крысиное лицо соседки, Элеоноры Ивановны. Та окинула голую Альку диким взглядом, что-то прошипела и юркнула обратно в свою комнату. Алька зло и весело рассмеялась. Поделом старой ведьме, теперь ни за что не появится на кухне, пока Алька не уйдет. Ну и хорошо, можно будет спокойно перекусить. Она вспомнила, как встретила ее соседка полгода назад, когда Аля только купила эту комнату. Точно лютого врага. А ведь Аля думала, будет у них добрая дружба, такая, как с тетей Машей и тетей Таней в ее родительской квартире в Воронеже. Но Москва не Воронеж, теперь Алька хорошо это понимает. Недаром говорят: Москва слезам не верит.

Алька включила чайник, выложила на сковородку замороженную овощную смесь и уселась у окна в ожидании еды. Тут же позвонил Чегодаев:

— Значит, так. До следующего четверга не работаем. В среду приезжает Горгадзе, с ним будем репетировать к Испании. Теперь насчет завтра.

— Похороны?

— Да. В десять собираемся в филармонии, без опозданий. Рассчитывай часа на четыре, народу будет уйма. Соловьевой позвонишь?

— Конечно.

— Хорошо, а то у меня язык уже заплетается. После панихиды — на кладбище. Освободимся, я думаю, в пять — в шесть. — Чегодаев перевел дух и убрал из тона официальность: — Что ты делаешь потом?

— Не знаю, — честно ответила Алька.

— Ну давай ко мне. Я на машине буду, доберемся в момент.

Васька Чегодаев жил в Бутове, и ехать городским транспортом к нему было не меньше полутора часов.

— А обратно отвезешь? — деловито осведомилась Аля.

— Обратно не обещаю. Хватит с тебя и одного конца.

Алька открыла было рот, но заставила себя сдержаться. Ваське лучше не хамить, он потом это припомнит, обязательно припомнит.

— Так как, заметано? — уточнил Чегодаев.

— Там посмотрим, — сухо сказала Алька. В конце концов, ее испытательный срок прошел давно, и никто ее просто так из оркестра не выставит. А Васька пусть обождет, ишь тоже нашел себе девочку по вызову!

— Вот так, значит, неопределенно? — холодно усмехнулся Чегодаев. — Ну ладно, смотри. И Соловьевой не забудь позвонить.

— Не забуду.

Чайник давно вскипел, овощи поджарились. Алька наполнила тарелку, сделала чашку растворимого кофе и приступила к обеду, который по совместительству являлся для нее и завтраком. Машинально тыкая вилкой в тарелку, она думала о том, что, видно, и впрямь от судьбы не уйдешь. Значит, Рыбакову судьба сидеть за убийство Кретова, а ей, Альке, ехать в Бутово к Чегодаеву, и нечего загружаться на этот счет.

Внезапно она вскочила с места. Нет, черт возьми! При чем здесь судьба? Кто сказал, что Валерка будет сидеть? Да все говорят. А почему? Потому что уверены: Кретова убил именно он. Но ведь сам Валерка не признался в убийстве. Почему она, Аля, должна верить всем и не верить ему? А вдруг Рыбаков говорит правду и Кретова убил кто-то другой, не Валерка? Эта мысль посетила Альку еще во Владимире. Кто-то, кто бесшумно, крадучись, ходил по коридору, зашел в номер дирижера раньше Рыбакова и включил в розетку кипятильник. Чушь? Нет, не чушь. Но как же тогда крик Кретова про флейту?

Алька со злостью шлепнула ладонью по столу. Прохоров слышал, как кричал Кретов, это неоспоримое доказательство. Против логики не попрешь. Нет, стоп! А если она попрет против логики? Вот возьмет и попрет! Будет считать, что крика не было, что он Прохорову почудился, а отпечатки на вилке Рыбаков оставил, когда вынимал ее. Что тогда надо? Тогда…

Ответ показался простым как трава: надо искать настоящего убийцу. Легко сказать — искать! Чегодаев вчера поделился, что у всех оркестрантов надежное алиби: все сидели по своим двухместным номерам, в крайнем случае, были в гостях друг у друга. Персонал гостиницы тоже проверили. Кто же это мог быть? Кто-то случайный? Но зачем ему убивать московского дирижера? И как убийца мог узнать, что Кретов грел ванну кипятильником? Нет, получается полная чепуха.

Алька, забыв про еду, пронеслась к себе в комнату, поспешно натянула старенькие джинсы, футболку. С чего начать, с какого конца? Она лихорадочно пыталась вспомнить содержание детективов, в превеликом множестве прочитанных с подросткового возраста. С чего начинают расследование все знаменитые сыщики из романов и фильмов? Кажется, собирают сведения об убитом. Вот именно, стараются узнать о нем как можно больше. А что она знает о погибшем Павле Тимофеевиче Кретове? Заслуженный артист России, руководит Московским муниципальным пятнадцать лет. Сколько ему? Вроде около шестидесяти или больше. Еще Алька точно помнит, что Кретов разведен, об этом ей говорил Чегодаев. Все. Больше ничего не известно. Ни где он жил, ни с кем, ни номера телефона. Кретов разрешал звонить только избранным: Глотову, Чегодаеву, Сухаревской, еще некоторым оркестрантам, которые работали с ним давно, почти с самого его прихода на должность главного дирижера.