Буг в огне
(Сборник) - Крупенников А. А. "Составитель" - Страница 16

Запасы воды и продуктов пополняли ночью из ближайших деревень, находившихся уже в руках противника. Разведчики пробирались к дорогам, бывшим вне досягаемости нашего огня, из личного оружия и гранатами уничтожали солдат противника, машины и мотоциклы. В одну из таких вылазок старшина Сергей Горелов и старший сержант Жир подбили штабную автомашину, в которой ехали офицеры. Их документы, радиостанция и другие трофеи были доставлены командиру.

Однажды младший лейтенант Еськов, выбравшись из дота, незаметно прополз к шоссе и залег в канаве. Вскоре на дороге в сопровождении мотоциклистов показались легковые машины. Как только первая из них приблизилась, Еськов метнул гранату, убив генерала. По-видимому, это была важная персона, так как после этого фашисты вели обстрел особенно ожесточенно. Их ярость распространилась даже на жителей деревни Слохи, мужское население которой было расстреляно. Еськов, хотя и был ранен в ногу, смог вернуться. Из письма участника этих боев младшего лейтенанта С. Н. Зайцева я узнал также о мужестве и стойкости старшего сержанта Кононова. Он, несмотря на то, что на нем тлела одежда, вел огонь. Кононов погиб с оружием в руках.

Когда вышел из строя оптический прицел, наводчик 45-миллиметровой пушки Сковородько продолжал стрелять, наводя орудие по стволу. Он рассеял группу солдат противника и подбил несколько вражеских машин.

29 июня противник, действуя с непростреливаемых направлений, вплотную приблизился к нашим дотам. Мы вынуждены были укрыться в нижнем этаже. На нарах лежали раненые.

Когда осколки и пули стали пролетать в наше укрытие, мы перебрались в агрегатное помещение.

30 июня враг применил огнеметы. От скопления пороховых газов, копоти, гари мы задыхались. Бронированная дверь раскалилась. Раздался взрыв — то ли от сильного фугаса, то ли взорвались остатки боеприпасов. Дверь вышибло, огонь прорвался в агрегатную. Здесь погибло много бойцов и командиров.

Кто и когда вынес меня из горящего дота, не помню. В сознание пришел на земле. Болела раненая голова. Я с трудом повернулся — рядом лежали раненые. Среди них узнал бойцов Писарева, Воробьева.

Один из пленных копал яму. Раненые шептали, что это для нас.

Я спросил, что с Шевлюковым. Сказали, что ранен в ногу, гитлеровцы узнали, что он командовал ротой. Очевидно, поэтому его держали отдельно.

Враги поставили у ямы старшего сержанта. Они допытывались, кто стрелял из 45-миллиметровой пушки, когда дот был уже блокирован. Все мы знали: стрелял сам Шевлюков. Но ни слова не сказал воин и погиб смертью героя. Шевлюкова я видел потом в лагере Бяла-Подляска.

Лежавший поблизости боец рассказал мне о судьбе Локтева. Политрук Локтев был смелый и энергичный человек, хороший товарищ. Он командовал ротой, сам проверял готовность дотов к бою. Когда в горевшем доте «Холм» держаться дольше стало невозможно, Локтев вместе с бойцами выскочил оттуда. В руках у него был пулемет, из которого он стрелял на ходу. Здесь же, у дота, его расстреляли[19].

Весной 1964 года в Музее обороны Брестской крепости меня познакомили с письмами жены политрука В. К. Локтева. Вениамина Евстафьевна пишет: «И теперь в моей памяти держится ответ мужа, когда мы, женщины, сказали, что нужно уходить: „Даже мысли не должно быть, что есть дорога назад. Будем бороться до последнего патрона“. Вместе с бойцами в точке до последнего момента находилась жена старшины Сергея Горелова — Анна. Она мне сообщила, что перед выходом в последнюю атаку вечером 29 июня Локтев что-то писал, а потом свои записи спрятал в доте».

На левом фланге нашего батальона находились укрепления второй роты, которой командовал лейтенант П. Е. Недолугов. В боях здесь участвовало несколько точек. Наиболее упорно бился гарнизон дота у восточной окраины деревни Мощеная. В его составе сражались до последнего вздоха и двенадцать молодых лейтенантов, прибывших в роту только в субботу, 21 июня 1941 года.

Пелагея Ефремовна Сулейкина

Жена лейтенанта И. И. Федорова, командира 1-й роты 17-го отдельного пулеметного батальона. Во время боев находилась в одном из дотов.

В настоящее время живет и работает в Витебске.

Рота лейтенанта И. И. Федорова была расположена у деревни Анусин, неподалеку от местечка Семятичи.

Война.

Проснулись от грохота взрывов. Муж, наспех простясь с нами, бросился в свой командный дот. Там находились бойцы Пухов, Бутенко, Амозов, лекпом Лятин и другие.

Вскоре ко мне прибежали жены офицеров Гончарова и Смазнова. В деревне мы пробыли часов до семи вечера. Потом, по совету пограничников, решили укрыться в доте. Но на командный пункт пройти не смогли: он был под сильным обстрелом. Нам удалось проникнуть в дот лейтенанта Семена Шиханцева. Там был и политрук Волков. Мы стали просить Шиханцева, чтобы нас отправили в штаб батальона. Он согласился, тем более что туда должна была идти автомашина. В это время пришел мой муж. Ехать он нам не разрешил, так как никаких сведений о штабе не было, а посланные туда связные не возвратились. Ваня предполагал, что мы в кольце. Я спросила:

— Что делать?

— Будем держаться все вместе, ожидая подкрепления. Доты не оставим.

В дотах сидели, как в мешке, о том, что делается вокруг, не знали. Связи с другими ротами и батальоном по-прежнему не было.

Противник ожесточенно обстреливал доты. Лишь иногда ночью бывало затишье. За водой бойцы ночью ползком пробирались в село, которое уже заняли немцы. Начиная со вторника находиться в доте стало невыносимо. Вечером лейтенанту Шиханцеву удалось связаться по телефону с командиром роты. О чем они говорили — не знаю. Потом пригласили меня. Я хорошо запомнила этот последний разговор с мужем. Он спросил о состоянии детей и женщин.

— Олежка совсем плох. Что делать? — сказала я, едва сдерживая слезы. Сынишке было всего 24 дня.

— Я отец, тяжело и мне. Береги детей до последней минуты, как бы трудно ни было. Если останетесь живы, постарайся воспитать детей достойными своей Родины! Будь уверена, партия поможет вырастить их.

К 12 часам враг приблизился к доту вплотную и начал бить перекрестным огнем. В доте стали отваливаться плиты бетона, погасли фонари. Мы задыхались. А тут еще начался пожар. Запахло жженой резиной. Дым повалил во все щели и амбразуры. Дышать стало нечем.

Немцы, видимо, решили, что с нами покончено, и отошли от дота. Мой мальчик не подавал признаков жизни. Я решила, что он мертв, плотно завернула в одеяло и положила под стенку дота. Надо было подумать и о трехлетней дочурке. Она еле дышала и не держалась на ножках. Безнадежна была и трехлетняя девочка Смазновой. Под прикрытием дыма мы стали выбираться из дота. Последней выходила Смазнова. Она была на сносях, да еще дочь на руках. Бедная женщина — она упала в обморок.

У выхода какой-то боец закричал мне, кашляя:

— Сына возьмите, может где-нибудь хоть руками выкопаете ямку и зароете. Живы останетесь, будете знать, где похоронили ребенка.

Я и взяла Олежку. Добрались до ржаного поля. Присели. Страшная рвота у всех. Одна сажа. Вырвало и сынишку, щечки его порозовели. Олежка-то мой ожил! Сердце так и зашлось. Да как же я его чуть не закопала живого! Никогда не изгладится эта страшная минута. А девочка Смазновой так и не оправилась, на другой день умерла.

Идем дальше. Встретили двух бойцов. Их точка еще держалась и имела связь с дотом, где остался муж. Воспользовавшись затишьем, мы пошли с бойцами. Лейтенант К. С. Желторылов напоил нас водой и велел хоть немного умыться — мы были черными от сажи и копоти. Он посоветовал идти за фронтом — может, где-нибудь удастся выйти к своим. Сами же они остались в доте.