Буг в огне
(Сборник) - Крупенников А. А. "Составитель" - Страница 43

Анатолий Захарович Козлов

Накануне Великой Отечественной войны — курсант учебной роты 44-го танкового полка 22-й танковой дивизии. 25 июня, будучи контуженным, захвачен в плен. В июле 1941 года бежал из лагеря Бяла-Подляска. В Купленском урочище вошел в одну из первых партизанских групп на Брестчине. Затем — командир взвода, командир роты, начальник штаба партизанского отряда им. Фрунзе Брестского соединения.

Награжден орденом Красного Знамени и многими медалями.

В настоящее время живет и работает в Бресте.

— Молодец, товарищ Козлов! Можно смело сказать — получим тяжелые танки КВ, вы поведете грозную боевую машину как старший механик-водитель.

— Служу Советскому Союзу!

— А сейчас в парк, привести машину в порядок и отдыхать. Суббота, к девушке, наверное, на свидание, а? — командир дружески улыбнулся.

— Нет, пойду в кино, — ответил я ему. — А скоро получим КВ? Говорят, мощная машина!

— Мощная-то мощная, а когда получим, не знаю.

Занятие по вождению по пересеченной местности прошло хорошо. Но вечером что-то беспокоило, а что — понять не мог.

Проснулся в грохочущем аду. Одеваясь, мы бежали к выходной двери из казармы. Но перед ней беспрерывно ложились снаряды (дверь выходила на запад). У выхода толкучка, шум, растерянность. Кто-то из лейтенантов, которые жили в казарме, предложил укрыться в подвалах.

— Провокация. Надо переждать.

В этот момент в казарму вскочил командир полка майор Квасс. Это был энергичный и опытный командир. Мы любили его за требовательность и душевность. А мне нравилась и его внешность. Темные с проседью волосы, правильные, волевые черты лица — все вызывало уважение.

Вбежав в коридор, майор Квасс (он был без гимнастерки) резко крикнул:

— Всем в парки! По местам и к бою!

Каждый экипаж машины знал заранее порядок выхода по боевой тревоге. На то место, где должна была собраться наша рота, пришло всего 4 танка Т-26. Некоторое время мы стояли, не зная, что делать. Потом появился какой-то старший лейтенант.

— Связи ни с кем нет, будем отходить по ковельскому шоссе, — решил он.

Мы вырвались на дорогу. На семнадцатом километре двигатель забарахлил, машина остановилась.

Скоро в этом районе собралось до 80 человек. Старший лейтенант-связист приказал занять оборону. Часа в два дня на дороге появились три танка.

— Послушай, танкист, — обратился ко мне старший лейтенант, — посмотри, что за танки, ты специалист.

По конфигурации машины я понял — вражеские. Взглянув в бинокль, увидел на борту крест.

— Немцы, товарищ старший лейтенант! — крикнул я командиру.

— Ты механик, а стрелять умеешь?

— Могу.

— А ну-ка, дай им по зубам.

Произвожу три выстрела. Не знаю, попал или нет, но танки остановились. Выхожу из машины. Через каких-нибудь 15–20 минут появились 4 самолета со свастикой на крыльях. С воем и свистом стали пикировать на нас.

У нашего танка взорвалась бомба. Сорвало гусеницу.

— Подожги танк и догоняй нас, — приказывает старший лейтенант, — будем отходить.

Пока я все это делал, около меня уже никого не оказалось. Я побежал к лесу, надеясь догнать своих. К вечеру вышел в район Заболотских хуторов. Там встретил воентехника первого ранга Ф. Д. Криклю. Он был возбужден, ранен в руку.

— A-а, кажется, однополчанин, — обрадовался командир.

— Из учебной роты.

— Наших никого не видел?

— Нет.

— Ну, я пойду в разведку, выясню обстановку.

Крикля ушел. Я ждал его.

На другой день, видя, что Крикля не возвращается, решил выйти на дорогу. Но как идти — один, без оружия?

Не доходя километров пяти до Кобрина, увидел на опушке леса четыре танка Т-26. Наши! Старший лейтенант, к которому я обратился, подозрительно посмотрев на меня, спросил:

— Ты кто такой?

— Механик-водитель из 44-го полка, — отвечаю ему. Не знаю, что убедило командира, но он поверил мне.

— Вот что, друг. Нет у меня одного механика-водителя, садись в машину, скоро на шоссе должны появиться немецкие танки.

Откуда это было известно ему, не знаю, но действительно, скоро появилось девять танков. Мы открыли огонь. Я видел, как загорелись вражеские машины. Не успели мы насладиться победой: появились самолеты.

И больше ничего не помню. Очнулся в лагере военнопленных в Бяла-Подляске. Как туда попал, кем доставлен — не знаю. Но это было страшное пробуждение. Тысячи людей, оборванных, голодных, раненых и контуженых, были за колючей проволокой, под открытым небом. Меня же мучили сильные головные боли.

Числа 12 июля ночью кто-то стянул с другого шинель. Началась возня. Фашисты с вышек заметили, что в лагере неспокойно, и открыли огонь. Люди гибли, не имея возможности никуда спрятаться. Нервы напряглись до предела. И тогда раздался истошный крик:

— Братцы, вперед, в лес!

Люди бросились к проволоке, многие и многие падали, сраженные пулями, но другие бежали. Бежали ничего не видя. Вперед! В лес! Там свобода! Людская лавина свалила ограду. Бежал и я, падал, полз, вновь вскакивал и снова бежал. Скоро силы оставили меня, и я упал. Долго лежал, тяжело дыша, прислушиваясь. Сколько пробежал километров? Где нахожусь?

Тишина ночного леса понемногу успокаивала. Поднялся и пошел. Конечно, на восток. Рвал траву, ягоды, совал в рот, чтобы как-то утолить голод.

Дня через три пришел в Пугачево под Брестом. Хозяйка дома, куда я постучал, всплеснула руками:

— Батюшки!..

— Мне бы поесть.

— Сейчас, родной, сейчас. Да что они, ироды, делают?..

В дорогу женщина дала мне с килограмм сухарей. Добрался до Заболотских хуторов. Здесь семья Дмитрия Иосифовича Старосельца дала мне приют, подняла на ноги.

Осенью 1941 года меня схватили, чтобы увезти на каторгу в Германию. Нет, думаю, лучше умереть стоя, чем жить на коленях! Хорошо помнились эти слова испанских коммунистов. Я бежал. Пуля охранников пробила мне плечо, но я все-таки ушел.

И опять на помощь пришли местные жители. Благодаря их заботливому уходу, рана моя хоть медленно, но заживала. Вскоре я познакомился с С. Я. Диденко. С ним вместе днем укрывались в лесу, ночью приходили на хутор. Нас отогревали, кормили. В народе говорят — друзья познаются в беде. Справедливость этой поговорки особенно подтвердилась в трудные годы войны. Сам я уроженец Кировской области, здесь на Брестчине встретил в лице белорусов настоящих друзей и побратимов.

К весне 1942 года нас собралось четыре человека во главе с Михаилом Пантелеевичем Черновым. Базировались в лесу неподалеку от Заболотских хуторов. Командир поставил задачу: во что бы то ни стало добыть боеприпасы. И вот мы с Диденко вышли на задание. По дороге из Малориты двигался обоз — пять повозок. На трех задних — сено, а на двух передних какие-то ящики. А вдруг боеприпасы? Решение пришло как-то внезапно. Громко, так, чтобы слышали повозочные, командую:

— Рота, к бою!

Выскакиваем с Диденко на дорогу:

— Стой!

Повозки остановились. Я хватаю ящик, Диденко вырывает у оторопевшего полицая винтовку — и быстро скрываемся. И только когда обоз отъехал метров двести, раздались винтовочные выстрелы.

Благополучно вернулись на базу. Тут вскрыли ящик. В нем оказалось… масло.

Как потом мы узнали, фашисты заподозрили двух полицаев, которые сопровождали обоз, в связях с партизанами и расстреляли их.

Осенью 1942 года в холстуновском лесу мы соединились с группой лейтенанта Чернышева. Теперь нас было около 40 человек. Нападали на машины гитлеровцев, совершали диверсии на железной дороге.

Километрах в двух-трех от нашей базы располагался лагерь еврейских семей, которые ушли из Домачево и других поселков и скрывались в лесу. Женщины, дети, старики жили в двух землянках, очень бедствовали, и мы, чем могли, помогали им, делились продуктами. Но однажды пришла беда. Накануне наша группа пустила под откос вражеский эшелон. В ответ фашисты стали прочесывать окрестные леса. И вот в районе, где располагались беженцы, раздались взрывы гранат, стрельба. Чернышев поднял нас по тревоге, вовремя заняли оборону. Скоро завязался жестокий бой с карателями. Он длился больше шести часов, то затихая, то усиливаясь. Гитлеровцам так и не удалось овладеть нашей базой. Понеся большие потери, они отступили.